Викентий Леринский
| преподобный Викентий Леринский | |
| Vincentius Lerinensis | |
| Рождение | |
|---|---|
| Смерть | |
| Почитается |
в Православной и Католической Церквях |
| В лике | |
| День памяти | |
| Труды |
«Памятные записки» (лат. Commonitorium) |
Вике́нтий Лери́нский, либо Лири́нский (лат. Vincentius Lerinensis vel Lirinensis; ?, Туль, Белгика — до 450, Леринский монастырь, Галлия) — иеромонах, святой неразделённой Церкви, известный раннехристианский автор Галлии.
Почитается как Отец Церкви (лат. Pater Ecclesiae) в Католической Церкви (память 24 мая) и местно — в Православной Церкви (в лике преподо́бных).
Жизнеописание
Сведения о жизни святого Викентия крайне скудны. Основным биографическим источником о нём является сочинение Геннадия Массилийского «О знаменитых мужах» (лат. De viris illustribus)[1], составленное около 495 года в продолжение одноимённого труда святого Иеронима Стридонского.
Викентий родился в городе Туль на северо-востоке современной Франции. Был родным братом святого Лупа. После службы в армии (лат. secularis militia) поступил в Леринский монастырь святого Гонората, где принял монашеский постриг. В 434 году[2] под псевдонимом Перегрин написал своё самое известное сочинение «Памятные записки»[3] (лат. Commonitorium). Скончался в царствование императоров Феодосия II и Валентиниана III, то есть в 450 году или ранее[4]. Викентий был высоко оценён своими современниками, так святитель Евхерий Лионский назвал его святым мужем, выдающимся в красноречии и знаниях.
Богословские взгляды
В своих «Памятных записках» святой Викентий сформулировал следующий критерий истинности[5], непосредственно связанный со свойством кафоличности Церкви:
В самой же кафолической Церкви особенно должно заботиться нам о том, чтобы содержать то, чему верили повсюду, всегда, все; ибо истинно и в собственном разуме кафолическое, как показывает значение и смысл наименования сего, — то, что все вообще объемлет.
Оригинальный текст (лат.)In ipsa item catholica ecclesia, magnopere curandum est ut id teneamus quod ubique, quod semper, quod ab omnibus creditum est ; hoc est etenim uere proprieque catholicum, quod ipsa uis nominis ratioque declarat, quae omnia fere uniuersaliter conprehendit [6].
— Памятные записки Перегрина о древности и всеобщности кафолической веры против непотребных новизн всех еретиков[3]
По мнению некоторых исследователей этот критерий был направлен против доктрины святого Августина о благодати[7]. В вопросе соработничества между Божественной благодатью и человеческой волей святой Викентий занимал позицию преподобного Иоанна Кассиана и отстаивал то, что позже в православном богословии стали называть синергией. Полемизируя с ними, ученик святого Августина Проспер Аквитанский называл их «остатками пелагианской ереси» (лат. Pelagianae pravitatis reliquiae). С XVI века католическое богословие классифицирует оппозицию Августину в лице святых Иоанна Кассиана, Викентия Леринского и Фавста Регийского термином полупелагианство[8].
С началом Реформации «Памятные записки» многократно переиздавались на разных языках[4].
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Напишите отзыв о статье "Викентий Леринский"
Примечания
- ↑ Gennadius. Lives of Illustrious Men. [www.ccel.org/ccel/schaff/npnf203.v.iv.lxvi.html Vincentius the Gaul.] (англ.)
- ↑ Дата написания записок определяется из упоминания в них Эфесского Собора, который состоялся за три года до этого (431, лат. sancti concilii quod ante triennium ferme)
- ↑ 1 2 Преподобный Викентий Леринский. [www.pagez.ru/lsn/0321.php Памятные записки Перегрина о древности и всеобщности кафолической веры против непотребных новизн всех еретиков]
- ↑ 1 2 Catholic Encyclopedia (1913): St. Vincent of Lérins
- ↑ Архимандрит Плакида (Дезей). [pstgu.ru/publishing/newbooks/1710/ «Добротолюбие» и православная духовность] = Spiritualité orthodoxe et philocalie. — М.: Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, 2006. — 384 с. — ISBN 5-7429-0062-7.
- ↑ [www.patristique.org/IMG/pdf/Vincent.pdf Двуязычное издание «Памятных записок» на латинском языке с параллельным французским переводом] (лат.) (фр.)
- ↑ Jaroslav Jan Pelikan. Christian doctrine and modern culture (since 1700) // [books.google.com/books?id=o3_UU3zmSRQC&lr=&hl=ru&source=gbs_navlinks_s The Christian Tradition. A History of the Development of Doctrine]. — М.: University of Chicago Press, 1991. — Т. 5. — С. 80.
- ↑ Ярослав Пеликан. Возникновение кафолической традиции // Христианская традиция. История развития вероучения = The Christian Tradition. A History of the Development of Doctrine. — М.: Культурный центр «Духовная библиотека», 2007. — Т. 1. — С. 304—317. — 3000 экз. — ISBN 5-94270-047-8.
Переводы
- Памятные записки. Каз., 1863;
- Напоминания: Трактат Перегрина о древности и всеобщности кафолической веры против непотребных новизн всех еретиков / Пер. П. Пономарева. Каз., 1904;
- То же // Прп. Викентий Лиринский о Свящ. Предании Церкви. СПб., 2000. С. 14-112; Памятные записки Перегрина. М., 1999.
Литература
- Les Pères de la Gaule chrétienne / Textes choisis et présentés par Sœur Agnès Egron. — Paris: Les Éditions du Cerf, 1996. — С. 155—170, 199—204. — ISBN 2-204-05457-7.
- Mgr Paul Guérin. Les Petits Bollandistes. Vie des Saints. — VII. — Paris: Bloud et Barral, 1876. — Т. VI. — С. 143—146.
- Фокин А.Р. [www.pravenc.ru/text/158480.html Викентий Леринский] // Православная энциклопедия. — 2004. — Т. 8. — С. 416-418. — ISBN 5-89572-014-5.
Отрывок, характеризующий Викентий Леринский
– Как занята? Вена занята?– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.
На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
