Воейковы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Воейковы


Описание герба: см. текст >>>

Том и лист Общего гербовника:

II, 50

Части родословной книги:

VI, II, III


Подданство:
Великое княжество Московское
Царство Русское
Российская империя
Имения:

Люблино

Воейковы — русский дворянский род.

Родоначальник его, Воейко Войтягович, выехал, по родословной сказке, не заслуживающей внимания, из Пруссии к Димитрию Донскому. Его потомок в седьмом поколении, Григорий Прокофьевич, имел 4 сыновей, от которых происходят четыре ныне существующие ветви рода Воейковых.

Из членов первой ветви несколько человек были воеводами в XVII в.; к ней же принадлежат писатель Александр Федорович и Александр Иванович Воейковы, ген. Алексей Васильевич и Николай Васильевич Воейков (1832—1898), генерал-адъютант, помощник командующего Императорскою главною квартирою. Она внесена в VI часть родословной книги Владимирской, Калужской, Курской, Московской, Орловской, Рязанской, Петербургской, Тамбовской и Тульской губ.

Из второй ветви происходил Василий Семенович, осадный воевода в Новосили (1563), имевший сыновей:

  1. Ивана по прозванию Губа, участника ливонских походов, воеводу в Великих Луках;
  2. Ивана Меньшого;
  3. Ефима, по прозванию Баим, бывшего воеводой в Туле (1684) и послом в Польше. Его сыном был воевода Димитрий Ефимович Воейков;
  4. Матвея, воеводу в Торопце и Себеже; из его сыновей Андрей — известный воевода, а Сергий, в иноках Серапион, отличился при защите Сергиева монастыря от поляков, и
  5. Григория Васильевича, бывшего воеводою в Тетюшах (1600).

Прохор-Богдан Борисович был послом в Польше (1583) и воеводой в Вологде. Многие другие члены этой ветви были воеводами в XVII веке; к ней же принадлежит Сила Романович[1]. Она внесена в VI и II части родословной книги Владимирской, Вологодской и Калужской губерний.

К третьей ветви принадлежат Иван Евстратьевич, участник московского осадного сиденья (1608), и Илья Иванович, убитый в 1634 г. под Смоленском. Эта ветвь внесена в VI и II части родословной книги Курской, Московской, Смоленской, Тверской и Черниговской губерний.

Из четвёртой ветви происходят: Алексей Иванович — воевода в Путивле (1602); Артемий Игнатьевич, участник московского осадного сиденья (1608); ещё несколько воевод XVII века и Иван Григорьевич, в иноках Ювеналий (17291805), игумен вологодского Корнильева монастыря, автор нескольких генеалогических исследований. Эта ветвь внесена в VI, II и III части родословной книги Владимирской, Калужской, Курской, Орловской, Тверской и Ярославской губерний.

Кроме древнего рода Воейковых, есть ещё четыре рода этого имени, получившие дворянство по чинам и внесённые во II и III части родословной книги Калужской, Орловской, Симбирской и Смоленской губерний.





Известные представители рода

  • Воейков, Платон Александрович (1828—1855) — герой Крымской войны.
  • Воейков, Сергей Валерианович (1861—после 1937) — русский публицист и правый политический деятель. Член Государственной думы от Тамбовской губернии.
  • Воейков, Фёдор Матвеевич (1703—1778) — русский дипломат и государственный деятель, губернатор Восточной Пруссии, Киевской и Новороссийской губерний.
  • Описание герба

    Щит разделён на четыре части, из коих в первой в зелёном поле два серебряных Змия один против другого поставленные, означены с правой стороны без крыл, а с левой с крыльями и над главами их видна дворянская Корона; в четвёртой части в золотом поле таким же образом изображены два Змия натурального цвета и Корона над ними; во второй и третьей части в серебряном поле два Оленя натурального цвета с золотою у одного из них находящегося в верхней части на шее Короною.

    Щит увенчан дворянскими шлемом и короной. Нашлемник: три страусовых пера. Намёт на щите с правой стороны зелёный подложенный золотом, а с левой серебряный подложенный зелёным. Герб рода Воейковых внесён в [gerbovnik.ru/arms/200.html Часть 2 Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, стр. 50].

    Напишите отзыв о статье "Воейковы"

    Примечания

    Источники

    Отрывок, характеризующий Воейковы

    – Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
    Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
    – Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
    – Нет, контужен.
    – Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
    – Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
    Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
    – Цел, Петров? – спрашивал один.
    – Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
    – Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
    Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
    В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
    Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
    Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
    Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
    – Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
    Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
    – Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
    Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
    – Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.