Воейков, Алексей Васильевич

Алексей Васильевич Воейков
Портрет А. В. Воейкова работы Джорджа Доу. Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург)
Дата рождения	9 декабря 1778(1778-12-09)
Дата смерти	22 июня 1825(1825-06-22) (46 лет)
Место смерти	с. Рассказово, Тамбовская губерния
Принадлежность	Российская империя
Род войск	пехота
Годы службы	1797—1815
Звание	генерал-майор
Награды и премии	Иностранные ордена Наградное оружие

Алексе́й Васи́льевич Вое́йков (9 [20] декабря 1778 — 22 июня [4 июля] 1825, Рассказово, Тамбовская губерния) — генерал-майор русской армии, поэт и переводчик, дед художника В. Д. Поленова.

Биография

Алексей Воейков родился 9 декабря 1778 года в дворянской семье; сын отставного капитана артиллерии. Записан в гвардию в 1793 году. В том же году начал обучение в Московском университетском пансионе, который окончил с отличием 19 мая 1796 года.

На действительной военной службе Воейков состоял с 1797 года в чине прапорщика Ярославского мушкетерского полка. Служил на адъютантских должностях. Участвовал в Швейцарском походе русской армии (1799 год), где был ординарцем у Александра Суворова. Во время русско-турецкой войны 1806—1812 годов служил в 1806 году в чине капитана в Днепровской армии, занявшей Молдавию. Принимал участие в Войне четвёртой коалиции.

В русско-шведскую войну 1808—1809 годов состоял адъютантом при генерале Барклае де Толли, с которым очень сблизился; по его поручению вёл переговоры со шведами.

22 сентября 1809 года, будучи подполковником Лейб-Гренадерского полка, был переведён за отличие с тем же чином в лейб-гвардии Преображенский полк с оставлением в прежней должности. Отличился при переходе через залив Кваркен зимой 1809 года.

Назначение Михаила Богдановича Барклая де Толли военным министром 18 января 1810 открывало новые горизонты в военной карьере Воейкова. 1 января 1810 получил чин полковника, а 29 сентября 1810 года был назначен флигель-адъютантом императора Александра I. Затем Воейков был назначен директором Особенной канцелярии военного министра (фактически руководителем военной разведки). В 1811 году способствовал назначению Михаила Кутузова главнокомандующим Дунайской армией.

В марте 1811 года А. В. Воейков был в дополнение к занимаемым постам назначен редактором комиссии по составлению воинских уставов и Уложения. Этому способствовало вхождение Воейкова в круг сподвижников Михаила Сперанского через товарища по альма-матер, М. Л. Магницкого. После ссылки Сперанского по указанию Императора Александра I был уволен из министерства и 19 марта 1812 получил новое назначение командиром 3-й бригады 27-й пехотной дивизии включавшей 49-й и 50-й егерские полки.

Принимал участие в Отечественной войне 1812 года и Войне шестой коалиции, где получил ранение в правую руку (по другим источникам — контужен и ранен в ногу) под д. Кайзерсвальде.

После отставки с мундиром, 17 июня 1815 года, Воейков поселился с семьёй в тамбовском имении Ольшанка.

Умер 22 июня (4 июля) 1825 года в селе Рассказово под Тамбовом и был похоронен в Трегуляевом Предтечевом монастыре.

Имя Воейкова было выбито на мраморной доске Московского университетского пансиона, где он учился.

Семья

С 1813 года был женат на Вере Николаевне Львовой (1792—1872), дочери Николая Александровича Львова, архитектора и приятеля Державина, от его брака с Марией Алексеевной Дьяковой. В браке имели детей:

• Мария Алексеевна (181.—1895), с 1843 года замужем за Дмитрием Васильевичем Поленовым (1806—1878); их сын — художник В. Д. Поленов.
• Леонид Алексеевич (1818—1886), первым браком был женат на двоюродной сестре Варваре Константиновне Бороздиной (1820—1853), дочери историка К. М. Бороздина.
• Алексей Алексеевич (1821—1881), генерал-майор.

Литературная деятельность

Воейков был любителем и знатоком литературы, как минимум, со времен учёбы. Переведённые им с немецкого сентиментальная повесть «Эмма» (1794 год) и отрывок «Родительское благословение» (1798) были опубликованы в журнале «Приятное и полезное».

В поэзии работал как в традициях классицистической оды — «Чувствования по прочтении новоизданных творений российского лирического песнопевца» (посвящено Державину, напечатано в «Иппокрене» за 1799 год, часть 4), так и в жанре сентиментализма «Осень» (опубликовано в журнале «Приятное и полезное», 1797 год, часть 16). Образцами любовной лирики Воейкова являются стихотворения «К живописцу» («Приятное и полезное», 1797, ч. 16), «Война и мир» («Иппокрена», 1800, ч. 5). По стилю они славянизированы и наполнены мифологическими образами. В стихотворении «Святослав» («Иппокрена», 1800, ч. 6) Воейков отдал дань батальным сценам.

В 1810-х годах состоял в деловой переписке с Державиным, был знаком с поэтами его кружка, в частности с В. В. Капнистом, посвятившим одно из своих стихотворений Вере Николаевне.

«Солоповы законы», перевод из книги Жан-Жака Бартелеми «Путешествие молодого Анахарсиса в Грецию» («Новости русской литературы», 1802, ч. 4), Воейков посвятил «г-ну К-ину» (некоторые полагают, что Карамзину). Воейкову же принадлежит и опубликованный там же перевод натурфилософской статьи Вольтера «Об изменениях в природе» («О горах и раковинах»).

Литература

• [www.museum.ru/1812/Persons/slovar/sl_v21.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 339—340.

Отрывок, характеризующий Воейков, Алексей Васильевич

Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.