Воронцов, Игорь Михайлович
Поделись знанием:
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!
В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.
Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.
В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.
| Игорь Михайлович Воронцов | ||||
 "Мудрость - это немножко логики и тревога о детях" | ||||
| Дата рождения: | ||||
|---|---|---|---|---|
| Место рождения: | ||||
| Дата смерти: | ||||
| Место смерти: | ||||
| Страна: |
| |||
| Научная сфера: | ||||
| Место работы: |
Санкт-Петербургская государственная педиатрическая медицинская академия | |||
| Учёная степень: | ||||
| Учёное звание: | ||||
| Альма-матер: | ||||
| Научный руководитель: |
академик АМН, профессор Александр Фёдорович Тур | |||
| Награды и премии: |
| |||
И́горь Миха́йлович Воронцо́в (11 апреля 1935, Ленинград — 1 марта 2007, Санкт-Петербург) — советский, российский педиатр, доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой педиатрии ФПК и ПП[1][2] Санкт-Петербургской государственной педиатрической медицинской академии.
Заслуженный деятель науки Российской Федерации, президент регионального отделения Союза педиатров России в Санкт-Петербурге[3], член Исполкома Союза педиатров России[4], почетный академик Международной академии интегративной антропологии[5], действительный член Королевской Коллегии Врачей Великобритании (RCP Edinburgh)[6].
Главный внештатный специалист-педиатр Главного управления здравоохранения Ленгорисполкома, позже Комитета по здравоохранению Санкт-Петербурга[7], главный педиатр Северо-Западного федерального округа, член редакционных советов нескольких центральных педиатрических журналов и книжной серии «Социальная педиатрия»[8].
Коренной петербургский интеллигент, житель блокадного Ленинграда.
Содержание
Биография
По рассказу самого Игоря Михайловича, его отец Михаил Александрович Левиев (1898—1937) был крупным советским чиновником министерства текстильной промышленности. Незадолго до появления сына он почувствовал опасность скорого ареста. Чтобы не навлечь на семью беды, Михаил Александрович развелся с женой Елизаветой Алексеевной Воронцовой и стал жить отдельно. По времени это совпало с известным делом «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра». Один из главных фигурантов по этому делу Г. Е. Зиновьев был арестован 16.12.1934 г. Вскоре, после рождения сына арестовали и М. А. Левиева. Следствие по делу отца велось довольно долго. Очевидно, первоначально он был осужден к длительному сроку заключения, поскольку его этапировали в Ижевск. Михаила Александровича расстреляли в конце 1937 г. Он был реабилитирован одним из первых, в 1953 г., - вскоре после смерти Сталина. Правда, сын об этом узнал много лет спустя.
Елизавете Алексеевне Воронцовой пришлось воспитывать сына одной, зарабатывая на жизнь бухгалтером в гостинице «Астория». Начало учебы в школе у Воронцова совпало с суровыми блокадными годами. Он пошёл в первый класс осенью 1943 г., после изнуряющей второй блокадной зимы. Воспоминаниями о тех страшных и, вместе с тем, очень важных для него годах он сам как-то поделился:
«...В детсаду давали жареный хлеб с касторовым маслом, иногда даже конфеты – их крошили кусочками…Бабушка вскоре умерла, мама работала почти круглые сутки, а по ночам тушила зажигалки на крыше. Я бегал по улицам в такое же детской стайке и абсолютно точно знал, что любой взрослый человек на улице мой родитель. Я приходил в коммунальную квартиру, где жили пять семей, и каждый старался меня приласкать и прикормить хоть какой-то крохотулькой сухарика. И я плохо отличал – кто родственник, а кто нет. И точно также я помню своё отношение – как мы, ребята, старались во всём помочь старушкам, которые выходили к нам во двор».— [9]
Ещё школьником, после войны Воронцов увлекся радиолюбительством. Он сам конструировал и собирал радиоаппаратуру, стал спортсменом-коротковолновиком. В этом качестве принимал участие в соревнованиях, в том числе и международных, на которых нередко занимал призовые места. К моменту получения аттестата о среднем образовании успел окончить радиошколу и мотошколу, почти профессионально овладел фотографией, увлекался музыкой, писал стихи.
В 1953 г., с окончанием школы Воронцов оказался перед сложным выбором, где учиться дальше? Хотелось успеть везде. Он всерьез рассматривал и Политехнический институт, и Литературный. Но выбор пал на Первый медицинский (1-й ЛМИ). С медициной он успел познакомиться на собственном опыте пациента, и она всерьез его увлекла. Успешно сдав вступительные экзамены, неожиданно перед самым зачислением он был вызван к ректору, профессору А. И. Иванову[10], где услышал, что не может стать врачом, поскольку является сыном осужденного врага народа, о чем сам же и указал в автобиографии. Не особенно рассчитывая на успех, Воронцов забрал документы и справку о сданных вступительных экзаменах и отправился Педиатрический медицинский институт. Руководителем института в те годы была Нина Тимофеевна Шутова, которая иначе смотрела на подобные вопросы. Так И.М. Воронцов и оказался студентом-педиатром. Интересно, что через год, когда после смерти Сталина и расстрела Берия с его ближайшими соратниками, политическая конъюнктура в стране стала быстро меняться, профессор А. И. Иванов вспомнил о Воронцове, предложив ему перевестись на второй курс своего института. Игорь Михайлович лишь поблагодарил ректора за то, что тот невольно помог ему найти своё настоящее призвание.
С первых дней учёбы в институте товарищи по группе увидели в Воронцове своего лидера. Он заметно отличался эрудицией, глубокими познаниями в разных областях науки, истории, литературы и искусства. Владел четырьмя европейскими языками. Единодушно он был избран старостой группы и оставался им все студенческие годы. Все это не мешало Игорю Михайловичу отлично учиться, активно работать в студенческом научном обществе сначала на кафедре химии, затем педиатрии, ездить в составе студенческих отрядов на целину, заниматься спортом.
Игорю Михайловичу чрезвычайно повезло с учителями. Его студенческие годы совпали с пиком творчества таких корифеев педиатрии, как академик Михаил Степанович Маслов. Воронцову посчастливилось услышать его знаменитые лекции по факультетской педиатрии, изданные позже отдельным тиражом[11]. Здесь преподавали профессора: Александр Моисеевич Абезгауз, Эммануил Иосифович Фридман, Аркадий Борисович Воловик, Михаил Георгиевич Данилевич. Главным же учителем Воронцова на многие годы стал академик Александр Фёдорович Тур. В 1959 г., с окончанием института именно на его кафедру госпитальной педиатрии[12] Игорь Михайлович пришёл сначала клиническим ординатором, а затем был оставлен в аспирантуре. В эти годы деятельность в клинике он успешно совмещал с работой врачом детской неотложной помощи.
Защитив кандидатскую диссертацию по клинико-биохимической характеристике острых лейкозов у детей, Воронцов был зачислен ассистентом на кафедру госпитальной педиатрии с тем, чтобы уже в 1967 г. быть избранным доцентом на родственную кафедру пропедевтики детских болезней[13]. Возглавлял её заслуженный деятель науки РФ 75-летний профессор А. Б. Воловик, который перед выходом на покой подыскивал себе достойного преемника. Его выбор пал на молодого, но талантливого кандидата медицинских наук. В 1970 г. А. Б. Воловик посчитал свою задачу выполненной и оставил кафедру, передав её в надежные руки доцента Воронцова.
Кафедра пропедевтики детских болезней
Трудность, с которой на первых порах столкнулся И. М. Воронцов, заключалась в том, что он оказался одним из самых молодых сотрудников кафедры. Многие из подчиненных еще недавно были его преподавателями и наставниками. Сознавая всю степень ответственности, которую он принял на себя, Игорь Михайлович долго сомневался сможет ли стать лидером кафедры, где его предшественник задал настолько высокую планку, что достигнуть её было дано далеко не каждому. Его сомнения развеял профессор А. В. Мазурин, которому удалось объективно взглянуть на ситуацию со стороны. И действительно, хотя часть ассистентов преклонных лет ушла, подавляющее большинство сотрудников приняло И. М. Воронцова сразу и безоговорочно. Главную свою задачу он видел в подборе кадрового состава кафедры. В начале карьеры у него ещё не могло быть собственных учеников, поэтому основную ставку он сделал на своих ровесников, успевших зарекомендовать себя прежде всего в качестве ярких клиницистов. Опорой Игоря Михайловича в эти годы стали: В. В. Юрьев, В. И. Резник, Н. В. Ананьина, В. И. Пуринь, А. Я. Пучкова, А. Д. Зисельсон, Р. В. Болдырев. Несколько позже на кафедру пришли: А. В. Харчев[15], Н. М. Летенкова, Д. С. Коростовцев[16], А. С. Симаходский[17], Н. И. Витина и многие другие.
Окружив себя единомышленниками, Игорь Михайлович выступил идеологом и организатором создания первых в Ленинграде специализированных отделений сначала детской гематологии и нефрологии, затем детской аллергологии и кардиоревматологии. Идея была воплощена в жизнь в Детской городской больнице № 2 (им. Крупской) и позже повторена в Детской городской больнице № 1. Сотрудники Воронцова на протяжении многих лет занимали лидирующие позиции в этих больницах, ставших базами кафедры пропедевтики детских болезней. Кстати, к созданию первой за годы советской власти многопрофильной детской городской больницы № 1 И. М. Воронцов имел самое непосредственное отношение. Ему принадлежит одна из ключевых ролей в разработке организационной концепции стационара, формировании коллективов педиатрических отделений и служб больницы, профессиональной подготовке и переподготовке многих врачей больницы. В ДГБ № 1 вместе с профессором Александром Борисовичем Зориным[18] Игорь Михайлович стоял и у истоков создания первого в в Ленинграде кардиохирургического отделения для детей с врожденными аномалиями сердца.
В 1979 г. И. М. Воронцов оказался причастным к организации межведомственной лаборатории «Автоматизированные системы в педиатрии». Совместно с профессорами Э. К. Цыбулькиным и Е. В. Гублером[19] и при участии сильной инженерной группы был создан Детский реанимационно-консультативный центр (РКЦ)[20]. Реализованная центром в масштабах города система принятия решений на основе вероятностных расчетов исходов заболеваний позволила спасти десятки детских жизней. В СССР система РКЦ получила широкое распространение и в настоящее время успешно функционирует в ряде городов России.
Оценив все перспективы информационных технологий и не оставляя своей основной работы, в начале 80-х годов Игорь Михайлович прошёл курс обучения у академика В. М. Ахутина в Ленинградском Северо-Западном политехническом институте по совершенно новой тогда специальности 0608 «Биологическая и медицинская кибернетика». С этого момента сотрудничество с В. М. Ахутиным стало носить постоянный характер.
С 1983 года совместно с коллективом ОКБ БИМК под руководством В. М. Ахутина и В. В. Шаповалова[21], Воронцовым были разработаны и внедрены автоматизированные системы для массовых профилактических осмотров детей — «АСПОН-Д»[22]. Как и РКЦ, «АСПОН-Д» стал непрерывно развивающейся системой, что обеспечило его конкурентоспособность на многие годы. В наши дни комплекс востребован в большинстве регионов страны. В числе авторов комплекса «АСПОН-Д» Игорь Михайлович стал лауреатом премия Правительства СССР.
На кафедре направление автоматизированных систем управления в педиатрии возглавил будущий преемник Игоря Михайловича на посту заведующего — Вячеслав Григорьевич Часнык[15].
Кафедра детских болезней № 3
В 1986 году после ввода нового лечебно-учебного корпуса на территории института было принято решение реорганизовать подготовку врачей-педиатров. Вместо классических трех кафедр педиатрии (пропедевтики детских болезней, факультетской и госпитальной) стало четыре: пропедевтики и трех равнозначных кафедр детских болезней. Кафедры госпитальной и факультетской педиатрии были преобразованы соответственно в № 1 и № 2, а новую кафедру, получившую название детских болезней № 3[23] было решено сформировать путём разделения кафедры пропедевтики детских болезней. В результате реорганизации, кафедру пропедевтики возглавил профессор Владимир Владимирович Юрьев[12], а кафедру детских болезней № 3 — И. М. Воронцов. Коллектив же прежней кафедры разделился пополам.
Теперь на большую часть новых вакансий Воронцов пригласил уже своих учеников: Г. А. Новик, Н. В. Слизовский[24], Е. Е. Грысык, Е. В. Барышек[15], К. С. Быстрова, И. В. Макарова, Г. А. Копытов, А. Ф. Богатырев, И. А. Кельмансон[25], А. В. Адрианов[15] и др., хотя пополнилась кафедра и испытанными сотрудниками старшего поколения: вернулась на кафедру после многих лет заведования кафедрой педиатрии в Архангельском медицинском институте доцент А. Я. Трубина[26], работавшая здесь еще при А. Б. Воловике. Под руководством Игоря Михайловича кафедра продолжила развитие таких направлений педиатрии, как кардиоревматология, аллергология, иммунология, кардиология, в том числе аритмология и многие другие.
Рабочий день Игоря Михайловича был чрезвычайно насыщен. Он складывался из консультации тяжелых и проблемных больных в клиниках кафедры, лекций студентам, выступлений перед практикующим врачами города, работы главного педиатра, участия в работе различных конгрессов и конференций, заседаний кафедры или ученого совета и т. д. Везде, где только появлялся Игорь Михайлович, он становился центром пристального внимания. С неослабевающим интересом его слушали все, от студента 4-го курса до самого опытного профессора. Говорил он негромко, но речь его завораживала своей абсолютной ясностью и строгой аргументированностью. Сам он как-то признался одному из учеников: «Громкий голос не слышат, к тихому прислушиваются»[27].
В эти годы кафедра под руководством Воронцова была вынуждена заняться совершенно новой для себя проблемой — организацией медицинской помощи детям, проживавшим в зоне заражения радионуклидами в результате аварии в 1986 г. на атомной Чернобыльской станции, а также изучением влияния этого заражения на здоровье детей.
Огромное значение Игорь Михайлович придавал постдипломному образованию врачей. Его кафедра всегда пользовалась популярностью у интернов и клинических ординаторов. Каждый из них на всем протяжении обучения имел своего куратора из числа ассистентов и доцентов кафедры, но главное — практически неограниченные возможности для контактов с самим профессором Воронцовым.
В 1991 году по инициативе Воронцова впервые на кафедре в рамках факультета усовершенствования врачей (ФУВ) был организован цикл занятий для врачей-кардиоревматологов. Возможно, тогда Игорь Михайлович ещё не предполагал, что спустя годы это выльется в организацию еще одной кафедры.
Кафедра педиатрии факультета повышения квалификации и профессиональной переподготовки
После трагической смерти в августе 2002 г. заведующего кафедрой факультетской педиатрии А. В. Папаяна, которым так же, как и Воронцовым, в 90-е годы был организован ФУВ, только по детской нефрологии, руководство института приняло решение слить два цикла ФУВ в единую кафедру под руководством проф. И. М. Воронцова. В результате, в январе 2003 г. Игорь Михайлович передал руководство кафедрой госпитальной педиатрии (так с января 2002 г. называлась кафедра детских болезней № 3)[23] профессору Вячеславу Григорьевичу Часныку[15], а сам возглавил вновь образованную кафедру педиатрии факультета повышения квалификации и профессиональной переподготовки (в настоящее время — факультет послевузовского и дополнительного профессионального образования)[1] в составе двух циклов: кардиоревматологии и нефрологии.
В этой должности Воронцов находился до дня своей смерти, последовавшей после фатальной болезни 1 марта 2007 г. Игорь Михайлович оставался верен себе до конца. Уже будучи тяжело больным, он глубоко переживал за судьбу детского здравоохранения. Вместе с профессором Н. П. Шабаловым от имени Союза педиатров Санкт-Петербурга он обратился к Президенту России с призывом воспрепятствовать разрушению всего того, что было сделано за годы советской власти и сохранить доказавшую свою безупречность государственную систему охраны здоровья детей[28].
Похоронен Игорь Михайлович Воронцов на Волковском православном кладбище в Санкт-Петербурге.
Его преемником на посту заведующего кафедрой педиатрии факультета послевузовского и дополнительного профессионального образования стал ученик, профессор Геннадий Айзикович Новик[29].
Общественная деятельность
- Проректор Санкт-Петербургской государственной педиатрической медицинской академии;
- В 1978-1995 гг. — главный педиатр Управления здравоохранения Ленинграда/Санкт-Петербурга;
- Председатель Аттестационной комиссии по педиатрии;
- Главный педиатр Северо-Западного федерального округа;
- В 1988-1991 гг. — председатель «Комиссии по возрастной нормологии» при МЗ СССР, впервые в истории страны сформировавшей варианты межрегионального стандарта физического развития детей СССР;
- Возглавлял Союз детских врачей Санкт-Петербурга;
- Состоял в исполкоме Союза педиатров России;
- Состоял в общественном совете Санкт-Петербурга;
- Почетный академик Международной академии интегративной антропологии[5];
- Действительный член Королевской Коллегии Врачей Великобритании (RCP Edinburgh)[6];
- Член редакционных советов нескольких центральных педиатрических журналов и книжной серии «Социальная педиатрия».
Владел английским, французским, испанским, итальянским языками.
Наследие
- Изучал клинику, биохимию и эпидемиологию острых лейкозов у детей. Стал одним из организаторов специализированного гематологического отделения в составе многопрофильной детской больницы;
- Совместно с коллегами дал первые российские описания таких заболеваний, как первичная эритробластопения, анемия Фанкони и Эстрен-Дамешека, транзиторный острый лейкоз при болезни Дауна, а также ряда атипичных по цитологии форм острого лейкоза у детей;
- Впервые применил когортный анализ[30], в частности метод «усечённых когорт»[31] для изучения сдвига заболеваемости в детской популяции в зависимости от перинатального или постнатального приложения эпидемиологического фактора. При этом в 1964 году, впервые высказал предположение, подтвержденное впоследствии, о влиянии реактивных иммунологических и биохимических сдвигов на формирование наиболее злокачественного течения острого лейкоза у детей, предложив выделять гипо- и гиперреактивные формы его течения.
- В развитие этого направления, в 1971 году показал эпидемиологическую взаимосвязь акцелерации с заболеваемостью детей острыми лейкозами и болезнями аутоиммунной природы. При этом выдвинул концепцию патогенетической роли ростовой стимуляции, включая и нутритивно обусловленную, в формировании нестабильности ДНК и повышении риска канцерогенеза (острые лейкозы), и аутоиммунной агрессии (ювенильный ревматоидный артрит);
- Впервые в СССР (1973 год) разработал центильные нормативные шкалы физического развития детей[32]. Связал темпы индивидуального онтогенеза с ускорением или замедлением жизненного цикла, что стало фундаментальной основой для разработки принципов диетологии развития, в частности для рекомендаций максимального по длительности грудного вскармливания и ограничения на введение инсулин-стимулирующих прикормов;
- Первым обратил внимание на то, что учащение вариантов дисгармонического роста и созревания детей при акцелерационных сдвигах может быть фактором, изменяющим клиническую картину некоторых болезней и даже вероятности их возникновения. Творчески развил учение М.С. Маслова об аномалиях конституции. Связал с акцелерационными процессами резкое возрастание частоты лимфатизма у детей, назвав это состояние «макросоматическим лимфатизмом»;
- Одним из первых стал рассматривать рахит как полиэтиологическое состояние, приводящее к нарушению развития костной ткани. Стал автором методических писем МЗ СССР с рекомендациями на применение малых доз витамина "Д" для профилактики и лечения рахита, тем самым существенно снизил заболеваемость гипервитаминозом "Д" в стране.
- Совместно с отделом иммунологии Института экспериментальной медицины и коллективом своей кафедры разработал комплекс иммунологических методов для диагностики и мониторинга течения ревматических и хронических неспецифических заболеваний соединительной ткани у детей. Обосновал целесообразность использования средств иммуномодулирующей терапии в лечении ювенильного ревматоидного артрита, увеитов ревматоидной и симпатической природы, системной красной волчанки и других заболеваний соединительной ткани у детей;
- Показал, что при таких системных васкулитах у детей, как болезнь Вегенера и некоторых вариантах узелкового периартериита возможно моноциклическое острое течение. Эти заболевания могут давать выздоровление при адекватной агрессивной терапии иммунодепрессантами;
- Вместе с сотрудниками своей кафедры одним из первых поставил проблему антифосфолипидного синдрома у детей как фактора, отягчающего течение многих ревматических, соматических и инфекционных заболеваний.
- Участвовал в развитии современных технологий оперативного лечения врожденных заболеваний сердца и инвазивных методов диагностики нарушений ритма сердца у детей;
- Вместе со своими сотрудниками впервые в СССР создал единую эшелонированную детскую аллергологическую службу, включающую в себя сеть амбулаторных аллергологических кабинетов, специализированные бригады скорой медицинской помощи, специализированные аллергологические отделения многопрофильных стационаров, аллергологические лаборатории, детский аллергологический санаторий;
- Выступал последовательным противником широкого применения глюкокортикоидных гормонов в практике поддерживающей терапии бронхиальной астмы у детей. Вместе со своими сотрудниками дал описание неспецифического субклинического синдрома пищевой аллергии у детей раннего возраста; при изолированной пищевой сенсибилизации описал становление и высокую управляемость «бронхиальной астмы второй мишени»; описал «пищевую зависимость» в клинике ревматических и инфекционных заболеваний у детей, как форму иммунологической реминисценции о пищевой аллергии, наблюдавшейся в раннем детском возрасте.
- Оказался лидером в области применения информационных технологий в клинической педиатрии. Разработал стройную концепцию принятия решения на основе вероятностных расчетов существования скрытых и развития нежелательных, в том числе угрожающих состояний. Участвовал в создании и внедрении автоматизированных диагностических комплексов РКЦ и "АСПОН-Д";
- Изучал нормологию развития детей, стал одним из пионеров валеологической концепции в педиатрии и педологии;
- Вместе с сотрудниками кафедры и лабораторией генетики Педиатрической Академии изучал истоки артериальной гипертензии и метаболического синдрома в детском возрасте. Было показано ведущее значение окружающей среды, питания и темпов роста в ранние периоды жизни, как ключевых факторов модификации онтогенеза, создающего высокий риск формирования метаболического синдрома уже в детстве и продолжающего последовательно прогрессировать в последующей жизни, а также выделены несколько генетических маркеров, позволяющих прогнозировать отдельные особенности поражения сердечно-сосудистой системы.
- Создал концепцию управления развитием ребенка или «инженерию фенотипа» через так называемую «педиатрию ма́ксима»: оптимальное питание (современная нутригеномика); обогащенная среда; стимуляция развития; поддержка всех механизмов бондинга и психологической защиты[33];
- Подготовил около 90 кандидатов медицинских наук, 20 докторов медицинских наук;
- Всей своей жизнью доказал, что настоящая педиатрия немыслима без подлинной любви к детям.
Семья
Жена — Наталия Викторовна Воронцова - врач-патологоанатом.
- Дочь: Анна Игоревна (род. 1963) — врач;
Жена — Галина Михайловна Воронцова - врач-офтальмолог.
- Сын: Игорь Игоревич (род. 1973) — специалист по защите прав ребёнка, работает в Европе;
Жена — Ольга Александровна Маталыгина[34] - к.м.н., профессор кафедры пропедевтики детских болезней СПбГПМУ.
- Дочь: Евгения Игоревна (род. 1985) — специалист по маркетингу.
Сын: Алексей Игоревич Лебединский (род. 1968) — «профессор Лебединский», шоумен, автор-исполнитель, фотохудожник;
Сын: Дмитрий Игоревич Марьясов (род. 1970) — специалист по стратегии финансовых предпрятий.
Избранные труды
И.М. Воронцов является автором 14 монографий, 2 учебников и более 250 печатных работ в научных медицинских журналах. Имел 17 авторских свидетельств и 2 патента на изобретения. Ниже приводится небольшая часть его работ:
- Воронцов И. М. Полярографический фильтратный тест брдичка и сульфгидрильные группы сыворотки крови при остром лейкозе и некоторых других заболеваниях у детей : Автореферат дис. на соискание учен. степени кандидата мед. наук. — ЛПМИ. — Л., 1965. — 11 с.
- Воронцов И. М. К вопросу о роли конституционального и экзогенных факторов в изменениях заболеваемости острыми лейкозами у детей : (Клинико-эпидемиол. исследование по материалам г. Ленинграда и Ленинградской обл.) / Автореф. дис. на соискание ученой степени докт. мед. наук. — ЛПМИ. — Л., 1975. — 39 с.
- Воронцов И. М., Курачева Н. А., Миронович В. К. Острый лейкоз у детей / Под ред. д. чл. АМН СССР, проф. А.Ф. Тура. — Л.: Медицина. Ленингр. отд-ние, 1972. — 253 с.
- Воронцов И. М. Вопросы иммунофизиологии и иммунопатологии детского возраста. — ЛПМИ. — Л., 1976. — 140 с.
- Клиорин А. И., Логаткин М. Н., Воронцов И. М. и др. Справочник по детской диететике / Под ред. И. М. Воронцова,, А. В. Мазурина. — Л.: Медицина. Ленингр. отд-ние, 1977. — 343 с.
- Зисельсон А. Д. Аллергические заболевания у детей : Учеб.-метод. пособие / Под ред. И. М. Воронцова. — ЛПМИ. — Л., 1979. — 72 с.
- Клиорин А. И., Воронцов И. М., Мазурин А. В. и др. Справочник по детской диететике / Под ред. И. М. Воронцова, А. В. Мазурина - 2-е изд., доп. и перераб. — Л.: Медицина. Ленингр. отд-ние, 1980. — 415 с.
- Вопросы клиники и иммунопатологии ревматических и аллергических заболеваний у детей : / Ленингр. педиатр. мед. ин-т, сб. трудов; Под ред. И.М. Воронцова. — ЛПМИ. — Л., 1982. — 104 с.
- Маталыгина О. А., Воронцов И. М. Диагностика и лечение пищевой аллергии у детей : Метод. рекомендации / М-во здравоохранения РСФСР. — Л., 1982. — 21 с.
- Вычислительная диагностика в практике экстренной и специализированной помощи в педиатрии : Сб. науч. труд. Ленингр. педиатр. мед. ин-та под ред. И.М. Воронцова, Е.В. Гублера. — ЛПМИ. — Л., 1984. — 135 с.
- Мазурин А. В., Воронцов И. М. Пропедевтика детских болезней. — Л.: Медицина, 1985. — 432 с.
- Воронцов И. М. Закономерности физического развития детей и методы его оценки : Учебно-методическое пособие. — ЛПМИ. — Л., 1986. — 55 с.
- Воронцов И. М., Маталыгин О. А. Болезни, связанные с пищевой сенсибилизацией у детей. — Л.: Медицина. Ленингр. отд-ние, 1986. — 270 с.
- Воронцов И. М. Диагностика и лечение пищевой аллергии у детей : Учебно-метод. пособие. — ЛПМИ. — Л., 1986. — 67 с.
- Воронцов И. М. Применение витамина "Д" в педиатрической практике : Метод. рекомендации. — ЛПМИ. — Л., 1986. — 8 с.
- Воронцов И. М., Иванов Р. С. Ювенильный хронический артрит и ревматоидный артрит у взрослых : Метод. пособие / Под ред. И.М. Воронцова, Р.С. Иванова. — ЛПМИ. — СПб., 1987. — 80 с.
- Воронцов И. М., Коровин А. М. Анатомо-физиологические особенности, методы исследования и семиотика поражений нервной системы у детей : Учебно-метод. пособие для студентов 3-6-х курсов. — ЛПМИ. — Л., 1988. — 82 с.
- Алексеев Н. А., Воронцов И. М., Калмыкова Е. А. Лейкозы у детей : Учебно-метод. пособие. — ЛПМИ. — Л., 1988. — 82 с.
- Алексеев Н. А., Воронцов И. М. Лейкозы у детей / 2-е изд., доп. и перераб. — Л.: Медицина. Ленингр. отд-ние, 1988. — 247 с.
- Воронцов И. М., Маталыгин О. А. Пищевая аллергия у детей : (Профилактика, раннее распознавание и лечение). — Л.: Медицина. Ленингр. отд-ние, 1990. — 31 с. — (В помощь лектору / О-во "Знание" РСФСР, Ленингр. орг.).
- Воронцов И. М., Беленький Л. А. Закаливание детей с применением интенсивных методов : Метод. рекомендации. — ЛПМИ. — Л., 1990. — 27 с.
- Воронцов И. М. К обоснованию некоторых методологических и частных подходов для формирования валеологических концепций в педиатрии и педологии / «Методология и социология педиатрии: Сб. науч. трудов». — ЛПМИ. — СПб., 1991. — С. 8-27.
- Парийская Т. В., Грысык Е. Е. Врожденные пороки сердца у детей : Учеб. пособие / Под ред. И. М. Воронцова. — ЛПМИ. — СПб., 1991. — 85 с.
- Педиатрия : Руководство : [В 8 кн.] / Под ред. Р.Е. Бермана, В.К. Вогана; Пер. с англ. под ред. [и с предисл.] И.М. Воронцова. - 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Медицина, 1991.
- Воронцов И. М., Кельмансон И. А., Цинзерлинг А. В. Синдром внезапной смерти детей первого года жизни : Учебно-метод. пособие. — ЛПМИ. — СПб., 1992. — 83 с.
- Воронцов И. М., Иванова Т. И., Шаповалов В. В. Автоматизированные системы многопрофильной ранней диагностики детских заболеваний : Учебно-метод. пособие. — ЛПМИ. — СПб., 1993. — 30 с.
- Воронцов И. М., Фатеева Е. М., Хазенсон Л. Б. Естественное вскармливание детей. — ЛПМИ. — СПб., 1993. — 198 с.
- Фатеева Е. М., Воронцов И. М. Современная концепция естественного вскармливания. — Вопросы питания. — 1996, № 5. — С. 35-40.
- Воронцов И. М., Маталыгин О. А. Диагностика и диетотерапия пищевой аллергии у детей. — СПб., 1996. — 44 с. — ISBN серия= В помощь лектору / О-во "Знание" РСФСР, Ленингр. орг..
- Воронцов И. М., Кельмансон И. А., Цинзерлинг А. В. Синдром внезапной смерти грудных детей. — СПб.: Спец. лит., 1997. — 220 с.
- Воронцов И. М. Конституция и проблемы переходного питания в преддошкольном возрасте. — Педиатрия. — ., 1997, № 3. — С. 59-64.
- Воронцов И. М. Диетология развития - важнейший компонент профилактической педиатрии и валеологии детства. — Педиатрия. — ., 1997, № 3. — С. 57-59.
- Фатеева Е.М., Воронцов И. М. Актуальные проблемы естественного вскармливания. — Педиатрия. — ., 1997, № 1. — С. 38-41.
- Раскина Н.А., Шаповалов В.В., Воронцов И. М. АСПОН-Дт (версия 4.3) - базовая автоматизированная система для профилактических обследований детей. — Terra medica. — ., 1997, № 4. — С. 28-30.
- Воронцов И. М., Фатеева Е. М. Естественное вскармливание детей. Его значение и поддержка : (Учеб. пособие для студентов и врачей). — СПб.: Фолиант, 1998. — 262 с.
- Воронцов И. М. Педиатрические аспекты пищевого обеспечения женщин при подготовке к беременности и при её врачебном мониторинге. — Педиатрия. — ., 1999, № 5. — С. 87-92.
- Мазурин А. В., Воронцов И. М. Пропедевтика детских болезней : учебник для студентов мед. ВУЗов / Изд. 2-е изд., доп., расшир. и перераб. — СПб.: Фолиант, 1999, 2001. — 924 с. — (Учебная литература для студентов высших медицинских учебных заведений . Педиатрический факультет).
- Шаповалов В. В., Иванова Т. И., Иориш А. Е., Миронова Л. И., Рожнов М. Д., Воронцов И. М. Значение компьютерных технологий в профилактической педиатрии. — Российский вестник перинатологии и педиатрии. — 1999, № 4. — С. 7-13.
- Воронцов И. М. Здоровье и нездоровье ребенка как основа профессионального мировоззрения и повседневной практики детского врача. — Российский педиатрический журнал. — 1999, № 2. — С. 6-13.
- Шварц Е. И., Васина В. И., Образцова Г. И., Талалаева Е. И., Воронцов И. М. Распространенность дислипидемий среди детей и подростков в г. Санкт-Петербурге. — Педиатрия. — ., 1999, № 2. — С. 90-94.
- Воронцов И.М. «Педиатрия ма́ксима» и составляющие детского здоровья. // Образование здоровьесберегающее. Материалы научно-практических семинаров 6 ноября 2001 и 11 января 2002 года. — СПб., 2002. — С. 53-58.
- Воронцов И. М. Ревматизм у детей: старое и новое Лекция для врачей. — Лечащий врач. — ., 2003, № 2. — С. 66-70.
- Воронцов И. М. Здоровье детей, пути его обретения и утраты. — Новые Санкт-Петербургские врачебные ведомости. — ., 2005, № 3. — С. 60-65.
- Шаповалов В. В., Маталыгина О. А., Воронцов И. М. Эволюция автоматизированной системы профилактических осмотров детей в автоматизированный комплекс для диспансерных обследований. — Медицинская техника. — ., 2005, № 3. — С. 18-21.
- Воронцов И. М., Шаповалов В. В., Шерстюк Ю. М. Здоровье. Опыт разработки и обоснование применения автоматизированных систем для мониторинга и скринирующей диагностики нарушений здоровья. / под науч. ред. В. В. Шаповалова. — СПб.: Коста, 2006. — 429 с.
- Воронцов И. М. Новые возможности профилактического и лечебного питания - диетология продуктов козьего молока. — Поликлиника. — 2007, № 1. — С. 35-36.
- Мазурин А. В., Воронцов И. М. Пропедевтика детских болезней : учебник для студентов. / Изд. 3-е, доп. и перераб. — СПб.: Фолиант, 2009. — 883 с. — (учебник для студентов учреждений высшего профессионального образования, обучающихся по дисциплине "Пропедевтика детских болезней" по специальностям 060103.65 "Педиатрия", 060101.65 "Лечебное дело" и 060104.65 "Медико-профилактическое дело").
- Воронцов И. М. и др. Руководство по применению автоматизированных технологий скрининг диагностики нарушений здоровья детей в образовательных учреждений / М-во здравоохранения и социального развития Рос. Федерации, М-во образования и науки Рос. Федерации, С.-Петерб. педиатр. мед. акад. / под ред. А. А. Баранова, В. Р. Кучмы. — М., СПб., 2010. — 77 с.
- Воронцов И. М., Самарина В. П. История развития ребенка изд. 13, дополненное. — СпецЛит, 2014.
Награды и признание
- орден Трудового Красного Знамени;
- премия Правительства СССР;
- Заслуженный деятель науки Российской Федерации;
- Нагрудный знак «Отличник здравоохранения»;
- Медали ВДНХ;
- международная премия «Профессия — жизнь» в номинации «Выдающийся наставник»[35]
Память
- Решением Учёного совета Академии с 1 апреля 2008 года кафедре педиатрии факультета повышения квалификации и профессиональной переподготовки с курсами детской кардиологии, ревматологии и нефрологии присвоено имя профессора Игоря Михайловича Воронцова[36];
- Мемориальная доска в память того, что в этих стенах в период с 1966 по 2007 гг. трудился профессор Игорь Михайлович Воронцов, установлена в Санкт-Петербурге на фасаде детской городской больницы № 2 святой Марии Магдалины[37].
- Начиная с 2007 г. в феврале в Санкт-Петербурге проходит ежегодная научная конференция «Воронцовские чтения», посвященная памяти профессора Игоря Михайловича Воронцова.
Коллеги и ученики об Игоре Михайловиче Воронцове
Заведующая клиникой Л. Н. Михальчук:
«Воспоминания о любом человеке представляют ценность как свидетельство о времени и нравах. Если оценивать время по результатам творческой и практической деятельности этого человека, то покажется, что прошла целая вечность».
Профессор Н. П. Шабалов:
«Чем талантливее человек, тем больше в нём сохранилось из детства. Игорь Михайлович сохранил очень многие из детских черт: способность любить окружающих, умение удивляться, радоваться любым проявлениям жизни, запоминать и учиться, восхищаться красотой».
Профессор В. Г. Часнык:
«Аналитический склад его ума, в сочетании с очень богатым клиническим опытом, приобретенным за многие годы практической работы, позволяли Игорю Михайловичу предлагать нестандартные решения во всем — в построении классификации ревматических заболеваний у детей, в оптимизации режимов питания ребенка, в решении проблемы нормы и патологии».
Доцент А. В. Харчев:
«Авторитет Игоря Михайловича был настолько велик, что только лишь его огорчение от того, что коллеги могут чего-то не знать, заставляло молодых докторов постоянно учиться….Мы стали считать, что Учитель будет всегда, всегда поможет советом и делом, всегда будет здоров. Даже во время болезни, как бы не было тяжело, Игорь Михайлович продолжал консультировать врачей и пациентов. Только теперь, как все непослушные дети, начинаешь понимать пустоту в отсутствии нравственно близкого человека».
Профессор Г. А. Новик:
«Клинические обходы превращались в огромный поток информации, преломленный к конкретному случаю. Ощущение „момента истины“ у постели больного, когда ты блуждаешь в диагностических поисках и не можешь создать цельную картину и вдруг, как по мановению волшебной палочки, все становится ясно и просто,- это незабываемое ощущение…. Всегда останется чувство сожаления, что жизнь так мало подарила часов и минут общения с Учителем. Утрата Ученого, Врача, Человека такого масштаба невосполнима. Идеи Игоря Михайловича Воронцова ещё долгие годы будут путеводной звездой для многих в мире науки и врачевания».
Доцент Н. М. Летенкова:
"О прекрасных планах и блестящих перспективах говорил этот человек слабым голосом. До конца жизни сохранил он ясный ум. Тело отказалось служить, а голова работала! Как тяжело ему было в последние недели жизни и как мужественно он все переносил знают только те, кто был с ним рядом… Очень хотелось ему помочь! Очень!… ".
Б. М. Бальсон MD:
«Он не жил ради будущих литых монументов, не очень верил ни в горячие сердца, ни в холодные головы и тем более не мыслил себя в качестве образца для подражания. Но памятник себе он воздвиг. Самый прочный и стойкий. И никакая петля никогда не своротит его монумента, где бы он ни находился. Потому что это памятник из тысяч жизней. Тысяч спасенных ребятишек».
…и последняя цитата:
«…пример самой его жизни, самой личности Учителя, безусловно, оказывал основное, самое главное формирующее воздействие. Это было то, что не требовало никаких комментариев, никакой аргументации или призывов к подражанию. Жизнь — служение, наполненная десятилетиями ровного, насыщенного, прекрасно организованного и отсюда всегда результативного труда. Человек, сумевший создать в себе такой прочный, чистый и прекрасный сплав из труда, таланта и служения высокому долгу, имел полное право на тот непререкаемый авторитет, любовь и уважение, которыми пользовался при жизни и которые всегда будут связаны с памятью о нем… Именно эта врачебная страстность, это профессиональное подвижничество были и будут сущностью его влияния на молодежь и на всех нас».
Это слова об академике А. Ф. Туре принадлежат его ученику И. М. Воронцову. Нет сомнения, что спустя десятилетия каждый из его друзей и учеников подпишется под ними, адресуя их на этот раз самому Игорю Михайловичу.
Завещание Учителя
«Вера и научная медицина ни в какой степени не исключают друг друга…. Духовный христианский или православный базис выступает здесь прежде всего в укреплении в добра и совести для целителя, и в укреплении в надежды на исцеление больного и его семьи. Выполнение же долга добра и врачевания для педиатра и христианина должно быть освящено светом и разумом большой науки, трудом по её постижению, опытом её приложения к больному. Надо, чтобы право на такие выражения веры, как «На все Божья Воля», «Бог дал – Бог взял» для врача всегда оставались такими словами, которые он скажет после слов: «Видит Бог, я, действительно сделал всё что мог».— Воронцов И. М. Актовая речь «Онтогенез педиатрии и зарождение онтогенетической педиатрии». 1995 г.
«Педиатрия как медицинская дисциплина радикально отлична от медицины взрослых, так как представляет собой сочетание медицины болезней и медицины развития. Суть педиатрии как медицины развития можно свести к четырем большим разделам: защита, обеспечение, адекватная стимуляция, контроль и ранняя коррекция отклонений в развитии. Именно в педиатрии развития лежат ключи к предупреждению хронических заболеваний взрослого периода жизни, к формированию высоких свойств интеллекта, разносторонних способностей и потенциального долголетия».— Воронцов И. М., 2006 г.
Что такое педиатрия?
«Педиатрия – это не только сумма профессиональных мер и усилий по формированию, сбережению и восстановлению здоровья маленьких пациентов, но и напряженный процесс обучения и наставничества по созданию у самих детей и их родителей устойчивых стереотипов поведения гарантирующих долгосрочное сохранение здоровья. Необходим государственный программный комплекс «Восхождение к здоровью».— Воронцов И. М., 2006 г.
«Педиатрия – это использование профессиональных знаний для утверждения гражданской детозащитной позиции в жизни, социальной политике и законодательстве любого уровня»— Воронцов И. М., 2006 г.
«Педиатрия – это максимальная полнота индивидуального и коллективного объема профессиональных знаний и опыта в обосновании конкретных мер медицинской защиты и помощи и их сугубо персонифицированного по стратегии и тактике, с максимальной любовью, максимальным щажением и минимальным риском негативных последствий для здоровья применения к этой бесценной, единственной во всем мироздании, самой особенной и самой замечательной детской личности по имени…».— Воронцов И. М., 2006 г.
«Педиатрия – это медицина детства»— Воронцов И. М., 2006 г.
Что такое детство?
«Детство – это ограниченное пространство времени от зачатия до завершения созревания, в котором сосредоточены процессы развития и формирования относительно устойчивых фенотипических свойств, особенностей и функциональных возможностей человека, т.е. всей совокупности соматических, нравственно-психологических и интеллектуальных основ личности предопределяющих его здоровье, сроки и качество жизни, эффективность выполнения социальной и биологической роли в семье, этническом или общечеловеческом сообществе».— Воронцов И. М., 2006 г.
«Реакции на факторы окружения у ребенка имеют другую биологическую сущность и глубину по сравнению со взрослыми. Расширяется круг мишеней для повреждающих факторов. Если у взрослого это – клетки, ткани и их функции, то у ребенка все тоже самое, но в более тяжелой степени. И плюс мишенью становятся сами интенсивные процессы развития, которые являются наиболее сенситивными и ранимыми. Их повреждения ("альтерации или модификации") могут быть выявлены иногда только через отдаленные сроки, в более поздние периоды жизни. Этот латентный период можно назвать "онтогенетическим интервалом"».— Воронцов И. М., 2006 г.
(все цитаты подобраны профессором Н. П. Шабаловым для доклада "История отечественной педиатрии")
См. также
Санкт-Петербургское отделение Союза педиатров России
Напишите отзыв о статье "Воронцов, Игорь Михайлович"
Примечания
- ↑ 1 2 [kafedra-pediatrii.ru/about/history/ Кафедра педиатрии факультета послевузовского и дополнительного профессионального образования]
- ↑ [gpma.ru/structure/faculties/fpk_pp/chair/ Факультет послевузовского и дополнительного профессионального образования (ФП и ДПО)]
- ↑ [www.pediatriya-spb.ru/spr/spr.html Санкт-Петербургское отделение Союза педиатров России (СПБСПР)]
- ↑ [www.pediatr-russia.ru/node/4 Союз педиатров России]
- ↑ 1 2 [www.bsu.edu.ru/bsu/news/news.php?ID=89924&IBLOCK_ID=176 Международная академия интегративной антропологии]
- ↑ 1 2 [en.wikipedia.org/wiki/Royal_College_of_Physicians_of_Edinburgh Royal College of Physicians of Edinburgh]
- ↑ [zdrav.spb.ru/ru/komitet/depts/ Комитет по здравоохранению СПб]
- ↑ [pediatr.med.cap.ru/Page.aspx?id=581294 Серия «Социальная педиатрия»]
- ↑ [www.propedeutics-spb.ru/home/2013-10-08-09-12-04/135-detileningrada.html Шабалов Н. П., Эрман Л. В. Детское здравоохранение блокадного Ленинграда.]
- ↑ [readtiger.com/wkp/ru/%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2,_%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B5%D0%B9_%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87_%28%D0%B3%D0%B5%D0%BD%D0%B5%D1%80%D0%B0%D0%BB%29 Иванов Алексей Иванович]
- ↑ [www.medliter.ru/?id=013912&page=get Маслов М. С. Лекции по факультетской педиатрии]
- ↑ 1 2 [www.propedeutics-spb.ru/home/history.html История кафедры пропедевтики детских болезней СПбГПМУ]. Кафедра пропедевтики детских болезней. Проверено 11 мая 2012. [www.webcitation.org/6ApkntDBy Архивировано из первоисточника 21 сентября 2012].
- ↑ [gpma.ru/structure/chair/poli_ped/history.php Кафедра поликлинической педиатрии им. А. Ф. Тура]
- ↑ [www.volgmed.ru/uploads/files/2010-12/1371-zaveduyucshie_kafedroj_detskih_boleznej.pdf Куренская Наталия Максимовна]
- ↑ 1 2 3 4 5 [hos-ped.ru/kafedra/person.html Сотрудники кафедры госпитальной педиатрии]
- ↑ [gpma.ru/structure/chair/allergo_fpk/ Коростовцев Дмитрий Сергеевич]
- ↑ [spb-chinovnik.ru/arhiv/itogi_2012/konkursanty_2012_god/catalog1/simahodskij/ Симаходский Анатолий Семенович]
- ↑ [www.vmeda.org/ist1kuv.html Зорин Александр Борисович]
- ↑ [old.pedklin.ru/Informatics/Gubler.html Гублер Евгений Викторович]
- ↑ [gigabaza.ru/doc/121729.html Система реанимационно-консультативного центра]
- ↑ [www.eltech.ru/ru/fakultety/fakultet-informacionno-izmeritelnyh-i-biotehnicheskih-sistem/uchebno-nauchnye-centry/nauchno-issledovatelskiy-konstruktorsko-tehnologicheskiy-institut-biotehnicheskih-sistem ОКБ БИМК]
- ↑ [www.medcom.spb.ru/publ/info/363 Система «АСПОН-Д»]
- ↑ 1 2 [hos-ped.ru/kafedra/history.html Кафедра госпитальной педиатрии (детских болезней № 3)]
- ↑ [sotok.net/novosti-kratko/25-intervyu/4392-deti-i-revmaticheskie-bolezni.html Слизовский Николай Владимирович]
- ↑ [wallenberg.ru/home/departments/122-department-clinical-psychology/153-kelmanson-i-a.html Кельмансон Игорь Александрович]
- ↑ [www.nsmu.ru/student/faculty/department/pediatry/history/index.php История кафедры педиатрии Архангельского медицинского института]
- ↑ [www.allergyboston.com/ru/physician.html Бальсон Борис Михайлович]
- ↑ [www.pediatr-russia.ru/node/225 Обращение Союза педиатров Санкт-Петербурга к Президенту России Владимиру Владимировичу Путину и ко всем‚ кому небезразлична судьба Отечества!]
- ↑ [kafedra-pediatrii.ru/about/employees/ Новик Геннадий Айзикович]
- ↑ [rudocs.exdat.com/docs/index-564905.html?page=8 Когортный анализ]
- ↑ [www.blackpantera.ru/useful/health/sickness/36291/ Динамика когортной заболеваемости лейкозом]
- ↑ [www.ourbaby.ru/article/Ispolzovanie-centilnyh-tablic-dlya-ocenki-fizicheskogo-razvitiya-rebenka/ Использование центильных таблиц для оценки физического развития ребенка]
- ↑ [www.missfit.ru/berem/bonding/ Бондинг - основа нормального психического развития детей]
- ↑ [www.propedeutics-spb.ru/home/stat.html Сотрудники кафедры пропедевтики детских болезней]
- ↑ [www.pl-assembly.org/third-ceremony Третья церемония награждения]. Международная премия «Профессия — жизнь». Проверено 11 мая 2012. [www.webcitation.org/6Apkr4Qfr Архивировано из первоисточника 21 сентября 2012].
- ↑ [kafedra-pediatrii.ru/about/news/3/ Решение Ученого Совета Академии]. Кафедра педиатрии имени профессора И. М. Воронцова ФПК и ПП (1 апреля 2008). Проверено 11 мая 2012. [www.webcitation.org/6ApksueTn Архивировано из первоисточника 21 сентября 2012].
- ↑ [lori.ru/3845544 Мемориальная доска, посвящённая Воронцову Игорю Михайловичу]
Литература
- [www.pediatriajournal.ru/files/upload/mags/272/2005_4_1535.pdf Игорь Михайлович Воронцов (К 70-летию со дня рождения) // Педиатрия № 4, 2005 г.];
- Игорь Михайлович Воронцов. Пять ответов на простой вопрос.//Педиатр., СПбГПМА № 4, 2007 г.;
- [www.obivatel.com/artical/219.html Бальсон Б. Элегия по учителю];
- [www.propedeutics-spb.ru/home/2013-10-08-09-12-04/136-2013-10-08-08-39-16.html Шабалов Н.П. В мире Игоря Михайловича Воронцова];
- Тарасов О.Ф., Шабалов Н.П. А.Ф. Тур (1894 - 1974). Москва, Медицина, 1980. - 126 с.
- [www.pediatriya-spb.ru/gazeta/17-03-2011.pdf Алексеева М. "Я - педиатр!"//Петербургский дневник 17 марта 2011 года No 9 (324)];
- [cyberleninka.ru/article/n/igor-mihaylovich-vorontsov-1 Игорь Михайлович Воронцов - памяти коллеги // Педиатрическая фармакология 2007 г., том 4, № 3 (с. 112)];
- [www.pediatriya-spb.ru/img/SPR_Materials_Vorontsovskie%20chteniya_2011.pdf Игорь Михайлович Воронцов - "Не хочу, чтобы дети умирали" // Российский педиатрический журнал №1 2008 г., в сборнике Воронцовские чтения. Санкт-Петербург, 2011 г.];
- [www.pedklin.ru/Informatics/Vorontcov.html Воронцов Игорь Михайлович (1935 - 2007)]. ФГБУ «Московский НИИ педиатрии и детской хирургии Минздравсоцразвития России» (31 августа 2009). Проверено 11 мая 2012. [www.webcitation.org/67y1d2gAL Архивировано из первоисточника 27 мая 2012].;
- [www.rusperson.com/html/13/RU01004053.htm Воронцов Игорь Михайлович, проф., д. м. н.]. rusperson.com : Биографии. Проверено 11 мая 2012. [www.webcitation.org/67y1dZ7xt Архивировано из первоисточника 27 мая 2012].;
- [kafedra-pediatrii.ru/about/photos/ Фотографии И.М. Воронцова и сотрудников на сайте кафедры педиатрии им. профессора И.М. Воронцова ФП и ДПО].
Материалы настоящей статьи использованы при подготовке сборника [www.almazovcentre.ru/wp-content/uploads/Istoriya-propedevtiki.pdf "Знание пропедевтики — основа клинического мышления педиатра" / Под ред. В.В. Юрьева, В.П. Новиковой, А.С. Симаходского, 2015 г.]
Отрывок, характеризующий Воронцов, Игорь Михайлович
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!
В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.
Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.
В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.
Категории:
- Родившиеся 11 апреля
- Родившиеся в 1935 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Санкт-Петербурге
- Умершие 1 марта
- Умершие в 2007 году
- Умершие в Санкт-Петербурге
- Доктора медицинских наук
- Кавалеры ордена Трудового Красного Знамени
- Заслуженные деятели науки Российской Федерации
- Отличники здравоохранения (СССР)
- Учёные по алфавиту
- Выпускники Санкт-Петербургского педиатрического медицинского университета
- Преподаватели Санкт-Петербургского педиатрического медицинского университета
- Медики по алфавиту
- Педиатры России
- Педиатры СССР
- Персоналии:Блокада Ленинграда
- Похороненные на Волковском кладбище
