Лебединский, Алексей Игоревич

К:Википедия:Страницы на КУЛ (тип: не указан)

Профессор Лебединский
Алексей Лебединский
Имя при рождении:	Алексей Игоревич Лебединский
Место рождения:	Ленинград, СССР
Гражданство:	СССР СССР→ Россия Россия
Профессия:	артист, фотохудожник, композитор, поэт, рекламщик
Карьера:	1989 — наши дни
Направление:	музыкальная лирика, пародия, авторская песня, техно

Алексе́й И́горевич Лебеди́нский, известный под псевдонимом Профессор Лебединский (род. 28 мая 1968, Ленинград) — российский певец, композитор, фотохудожник, артист, рекламный деятель. Получил широкую известность в середине 1990-х годов в России и многих постсоветских странах за счёт песен, которые исполняет необычно хриплым тембром голоса, среди них — «Я убью тебя, лодочник», «Доче», «Там вдали, у метро», «Я танцую пьяный на столе!» и «Комарики» (с группой «Жуки»).

Биография

Играть на фортепиано начал с 3 лет, сочинять музыку начал с 5 лет. С 4 до 6 лет занимался в подготовительной группе музыкальной школы при Ленинградской консерватории. После школы он поступил в Ленинградский электротехнический институт (ЛЭТИ).

В 1983 году закончил городскую музыкальную школу № 32 по классу фортепиано у педагога Елены Евгеньевны Хиниц. Выступал в Большом зале Ленинградской филармонии как лучший выпускник музыкальных школ СССР, где его услышал Святослав Рихтер. По настоянию Святослава Рихтера продолжил заниматься у Элисо Константиновны Вирсаладзе, но карьеру классического пианиста делать не захотел.

В 1985 году по рекомендации Бориса Борисовича Гребенщикова записывает первый материал на студии Андрея Тропилло, проводит школьные дискотеки.

В 1986 — 1988 годах служил в армии (Эстония, Тарту). Играл в оркестре на трубе, делал оркестровки и аранжировки для различных музыкальных составов — духовой оркестр, эстрадный оркестр, ансамбль народных инструментов.

В 1989 году играл в группе «Собрание сочинений», затем у Максима Леонидова на клавишных. Работал с Михаилом Боярским.

В 1990 году создал группу «Близнецы», занявшую первое место на конкурсе «Приз-клип» и представившую Санкт-Петербург на фестивале «Белые ночи в Венеции» в 1992 году.

С 1991 года работал на студии Союза композиторов аранжировщиком. С 1992 года — музыкальный редактор на Пятом канале телевидения в программе Кирилла Набутова «Адамово яблоко». Записывал аудиотреки телезаставок и рекламных роликов, мультфильмов. На домашней студии записывает свои песни и инструментальную музыку.

В 1995 году после выхода песен «Я убью тебя, лодочник», «Я никому не скажу», «Учат в школе» и совместного с группой «Русский размер» альбома «Давай-давай» с ироничными кавер-версиями известных хитов Профессор Лебединский быстро завоёвывает популярность в России и ближнем зарубежье и покоряет вершины хит-парадов радиостанций.

Псевдоним «Профессор Лебединский» возник следующим образом. В своё время, вызывая такси, Алексей имел обыкновение представляться для солидности «профессором Лебединским» — с той целью, чтобы к нему побыстрее приехали. Так к Алексею прочно привязалось прозвище «Профессор», позже ставшее сценическим именем.

Весной 1997 года выходит дебютный сольный альбом «Хеллоу-Гудбай». Благодаря успеху альбома Алексей полностью переключается на собственное творчество.

В 1998 году — выпуск альбома «Смеяться или плакать» с популярными авторскими песнями «Доче» и «Там вдали, у метро», «Вот и вся любовь». Видеоклипы на песни «Доче» и «Там вдали, у метро» транслируются по телеканалам.

В 1999 году на телевидении выходит клип на песню «Дубак-январь» с участием Романа Трахтенберга, и клип на пародию «Спят усталые игрушки», тоже с участием Трахтенберга.

Осенью 1999 года выходит альбом «Танцы-Шманцы, Кныш и смородина» со ставшими популярными ремейками «Листья жёлтые», «Бесаме мучо» и «Лашате ми кантаре».

В 2004 году выходит песня «Капельки» — пародия на песню «Часики» Виктора Дробыша. В клипе принимают участие друзья артиста — актёры театра «Лицедеи». Клип побеждает в программе MTV «12 злобных зрителей», но по непонятным причинам больше в эфире не появляется.

Осенью 2004 года вместе с группой «Русский Размер» и Дмитрием Нагиевым записал пародийную песню «Я её хой» (на мелодию песни «Dragostea din tei» молдавской музыкальной поп-группы «O-Zone»). Эта пародия (распространённое название — «Я танцую пьяный на столе») в течение 7—12 месяцев занимала первые строчки хит-парадов на радио. Выходят сборники и альбомы с лучшими песнями, дополненные новыми композициями. В 2004—2005 годах записал заставки для музыкального оформления радиостанции Динамит FM.

В конце 2005 года Лебединский совместно с Наташей Власовой записывает новогоднюю пародию «Ёлочка, гори!» и снимает на неё клип.

В 2005 году отметил 10-летие музыкальной деятельности под псевдонимом «Профессор Лебединский» в концертном зале «Октябрьский» в родном Санкт-Петербурге.

В сентябре 2007 года состоялся выход альбома Профессора Лебединского «И снова здравствуйте». Песня «Вовкина теперь» после 5 дней в эфире попадает в десятку радио «Шансон» и постоянную ротацию «Дорожного радио» и называется критиками одной из лучших авторских песен Лебединского. В том же 2007 году Алексей Лебединский на приглашённой основе являлся ведущим телевизионной программы «Времечко» на телеканале «ТВ Центр».

В 2013 году, после длительного перерыва, выходит новая лирическая песня «Если не любовь», клип на неё транслировался по музыкальным телеканалам.

Переезд в США

Профессор Лебединский является одним из критиков политики Путина и действующей российской власти. В мае 2014 года покинул Россию и переехал в США по политическим мотивам. Широкое распространение данная новость получила только в ноябре того же года. До отъезда, последние годы жизни в России, Лебединский проживал в Одинцово.

О своём отъезде в Майами Лебединский рассказал в одном из интервью: «Я принял другое решение, очень тяжелое для меня, и сейчас я в Россию приезжать не буду. Я только что оттуда уехал, и я, может быть, не буду приезжать в Россию до тех пор, пока не закончится этот беспредел...».

В 2015 году выходит песня «Ватники» на тему «российской пропаганды». В клипе на песню, имеющем популярность на YouTube, присутствуют кадры из хорошо известных российских телепередач, а в тексте песни её автор рассказывает слушателю, кто такие «ватники».

Личная жизнь

У Алексея Лебединского есть дочь Вероника.

Деятельность как фотографа

Профессионально заниматься фотографией Алексей Лебединский начал в 2000 году. Свои первые фотографии Алексей стал выставлять на известном интернет-ресурсе, где собираются профессиональные фотографы. Российский фотожурналист Сергей Максимишин определил его стиль как минималистический жанр. По рекомендации Максимишина Алексей стал сотрудничать с газетой «Известия». Уже в сентябре 2002 года в медиа-центре «Известий» открылась первая персональная фотовыставка «Фокус Профессора Лебединского».

В том же 2002 году обложку альбома Криса де Бурга (Chris de Burgh) «Timing is Everything» украсил фотоснимок Алексея Лебединского. С этого же года свои фотографии Профессор Лебединский выставлял и на персональном сайте в интернете.

Не оставляя музыкальной гастрольной деятельности, начиная с 2002 года Алексей постоянно публикуется в газетах и журналах, делает заказные портретные, жанровые и рекламные съемки. Алексей попутно занимается и съемкой российских и мировых звезд: Стив Хоу (Yes), The Tiger Lillies, Стинг, Брайан Адамс, Фил Коллинз, Сезария Эвора, Авишаи Коэн, Джереми Айронс, Деннис Хоппер, Кенни Гарретт, Шаин Новрасли, Сергей Игнашевич, Леонид Агутин, Анжелика Варум, Вадим Казаченко, Владимир Кузьмин, Илья Лагутенко, Андрей Макаревич, и многих других.

В 2005 году в Москве были представлены выход авторской рекламы для автомобилей Porsche, календаря для «Лукойл-Нева» и первая авторская фотокнига «Фотоальбом № 1».

В 2007 году на крупнейшей в стране выставке «Фотофорум-2007» Алексея Лебединского представила компания Canon. Алексей Лебединский стал первым российским фотографом среди звёзд мировой фотографии, представленным Canon.

В 2009 году в галерее на Мосфильме прошла персональная выставка фоторабот Алексея «Профессора» Лебединского «Кадр за кадром: Индокитай». Галерея представляла только часть большого проекта, в котором Лебединский фотографически исследует Вьетнам, Камбоджу и столицу Таиланда Бангкок.

В 2012 году при поддержке Nikon, ProLab, RusHydro и киноконцерна «Мосфильм» состоялась персональная выставка-вернисаж портретов и интерьерных фоторабот Алексея «Профессора» Лебединского «СТЕНОГРАММЫ».

В ноябре 2014 года в Санкт-Петербурге состоялась выставка необычных фотографий Профессора Лебединского под названием «Мой Петербург».

Рекламная деятельность

Начиная с 1991 года, А. Лебединским созданы и озвучены сотни рекламных аудио- и видеороликов, заставок для телевидения и радио.

В 2009—2011 гг. являлся, по просьбе Президента ОАО НК «Роснефть», советником компании по рекламе и PR. Самостоятельно снимал некоторые^{[какие?]} рекламные материалы для компании.

В 2011—2014 гг. работал в качестве независимого консультанта по рекламным проектам.

Дискография

• 1996 — «Давай-Давай!»
• 1997 — «Хэллоу-Гудбай»
• 1998 — «Смеяться или Плакать»
• 1999 — «Танцы-Шманцы», Кныш и Смородина
• 2005 — «Новое и лучшее»
• 2007 — «И снова здравствуйте»
• 2013 — «Лирика» (винил)

Фильмография

• 1998 — Улицы разбитых фонарей, серия Дело № 1999 — камео
• 1998 — Бобака Саскервилей /орфография сохранена/

• 1999 — Тонкая штучка — Сергей

См. также

• Бахыт-компот
• Бони НЕМ
• Сергей Минаев

Ссылки

• Наталья Кострова. [www.afisha.ru/article/russian-pop/page38/ История поп-музыки от Ветлицкой до Елки : 1991-2011. Профессор Лебединский «Я убью тебя, лодочник» (1996)]. www.afisha.ru (28 декабря 2011). Проверено 6 марта 2016.
• Гуру Кен. [newsmuz.com/news_3_9017.htm Профессор Лебединский – «И снова здравствуйте»]. NEWSmuz.com (Новости шоу бизнеса и музыки) (30/12/2007). Проверено 6 марта 2016.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Лебединский, Алексей Игоревич

В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.