Гагарин, Сергей Сергеевич (1795)
| Сергей Сергеевич Гагарин | |||||
 Литография П. И. Разумихина (1830) | |||||
| Дата рождения: | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Дата смерти: |
5 сентября 1852 (56 лет) | ||||
| Награды и премии: |
| ||||
Князь Сергей Сергеевич Гагарин (24 ноября 1795 — 5 сентября 1852) — обер-гофмейстер из рода Гагариных, заведующий императорскими театрами в 1829—1833 гг. Внук С. В. Гагарина, брат Н. С. Гагарина[1].
Содержание
Биография
Сергей Гагарин родился в семье первых хозяев усадьбы Никольское-Гагарино — князя Сергея Сергеевича (1745-98) и княгини Варвары Николаевны (1762—1802), урождённой Голицыной, известной красавицы. Служил сначала в министерстве иностранных дел, потом в министерстве императорского двора советником придворной конюшенной конторы.
В качестве директора императорских театров князь Гагарин приложил много труда для приведения в порядок театрального дела: ввёл поспектакльную плату вместо абонементов, преобразовал Театральное училище, открыл в 1831 Александринский театр. В то время как его предшественники занимались волокитством и жили с актрисами, Гагарин из любви к жене не подчинился этому обыкновению. Чтобы не давать повода для толков, он принимал всегда актрис стоя и не приглашал их садиться.
По словам М. Пыляева, князь Гагарин был человеком в высшей степени добрым, благородным и приветливым, хотя и имел наружность довольно гордую и суровую. Но под этой наружной оболочкой скрывалось самое доброе и великодушное сердце. Всем он делал добро, зла - никому и никогда[2]. В то же время некоторые современники сетовали на его вспыльчивость и недоступность, а знаменитый балетмейстер Дидло при нём вынужден был оставить сцену. Долли Фикельмон писала о Гагарине, как о человеке надменном, с нелюбезным характером и наглой физиономией[3].
После того, как министр двора отказался увеличить сумму, отпускаемую из казны на содержание театров, князь Гагарин вспылил и вышел в отставку. В 1835 пожалован в гофмейстеры и в 1844 г. в обер-гофмейстеры. Занимал должности вице-президента (1838-40) и (с 1849) президенты гоф-интендантской конторы. Похоронен в Сергиевой пустыни. В «Старой записной книжке» Вяземский приводит следующую историю о встрече князя Сергея со своим кузеном князем Григорием:
|
Двоюродные братья, князья Гагарины, оба красавцы в своё время, встретились после двадцатилетней разлуки в постороннем доме. Они, разумеется, постарели и друг друга не узнали. Хозяин должен был назвать их по имени. Тут бросились они во взаимные объятия. «Грустно, князь Григорий, — сказал один из них, — но судя по впечатлению, которое ты на меня производишь, должен я казаться тебе очень гадок». | 
|
Семья
Подобно многим наиболее блестящим вельможам своего поколения, Сергей Гагарин взял в жёны польскую аристократку — графиню Изабеллу Валевскую (1800—1886), падчерицу генерала Витта и племянницу знаменитой красавицы Марии Любомирской. «Изабелла ездит в шляпе салопницы. Гагарин так скуп, что даёт ей на туалеты всего 3000 руб. в год, но у неё 2000 крестьян на Волыни, так что это ей всё равно. Но она ревнива, как тигрица», — писала про неё А. О. Смирнова. Будучи женщиной красивой и изысканной, она редко выезжала в свет. С годами впала в мистицизм, по свидетельству П. А. Вяземского, рассказывала в обществе «чудеса о вертящихся, говорящих и пишущих столах дочери её». В браке имела двух сыновей и шесть дочерей:
- Сергей Сергеевич (1824—1828)
- Варвара Сергеевна (1825—1893), замужем за бароном Плессеном, датским посланником.
- Александра Сергеевна (1826—1908), построила церковь в с. Сенявино Тульской губернии.
- Ольга Сергеевна (1827—1851)
- Мария Сергеевна (1829—1906), с 1851 жена графа Петра Григорьевича Шувалова, единственного сына графа Григория Петровича, детей не было.
- Софья Сергеевна (1830—1832)
- Сергей Сергеевич (1832—1890), почётный член Академии художеств, знаток искусств и коллекционер; женат на графине Вере Фёдоровне Пален (1835—1923), дочери Ф. Палена, детей не было.
- Татьяна Сергеевна (1834—1920), жила в Баден-Бадене, долгие годы была старостой русской православной общины, сменив на этом посту свою сестру баронессу Плессен. Принимала участие в строительстве Преображенской церкви, где и была похоронена.
- Наталья Сергеевна (183.—18..)
Напишите отзыв о статье "Гагарин, Сергей Сергеевич (1795)"
Примечания
- ↑ Гагарин, Николай Сергеевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
- ↑ М. Пыляев. Старый Петербург. Рассказы из былой жизни столицы. — М.: Сварог и Ко, 1997. — 466 с.
- ↑ Д. Фикельмон. Дневник 1829—1837. Весь пушкинский Петербург, 2009. — С. 85.
Источники
- При написании этой статьи использовался материал из Русского биографического словаря А. А. Половцова (1896—1918).
- Великий князь Николай Михайлович. «Русские портреты XVIII и XIX столетий». Выпуск 5, № 190.
| ||||||
Отрывок, характеризующий Гагарин, Сергей Сергеевич (1795)
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
