Гарднер, Мартин
Поделись знанием:
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
| Ма́ртин Га́рднер | |
| англ. Martin Gardner | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Страна: |
США |
| Научная сфера: | |
| Известен как: |
математик, писатель, популяризатор науки |
Ма́ртин Га́рднер (англ. Martin Gardner; род. 21 октября 1914, Талса, Оклахома, США — 22 мая 2010, Норман, Оклахома, США)[1] — американский математик-любитель, писатель, популяризатор науки, один из основателей Комитета по научному расследованию заявлений о паранормальных явлениях. Опубликовал более 70 книг[2].
Содержание
Биография
Мартин Гарднер родился и вырос в окрестностях Талса, Оклахома, США. Он посещал колледж Чикагского университета, где получил степень бакалавра философии[2]. Во время Второй мировой войны несколько лет служил в ВМФ США в качестве корабельного секретаря (йомен) на борту эскортного миноносца USS Pope в Атлантическом океане. Его корабль находился в океане в момент окончания войны и капитуляции Японии в августе 1945 года.
После войны Гарднер снова посещал Чикагский университет[3]. В течение года также учился в магистратуре, но так и не защитил следующую степень.
На протяжении нескольких десятилетий Мартин со своей женой Шарлоттой и двумя сыновьями жил в Гастингсе-на-Гудзоне (англ.), зарабатывая на жизнь литературным трудом, публикуя свои книги в ряде издательств и сочиняя сотни статей для различных журналов и газет. Интересно, что они жили на авеню Евклида. В 1979 году супруги переехали в Гендерсонвиль (Северная Каролина) (англ.). Его жена умерла в 2000 году.
В начале 1950-х Гарднер был редактором журнала Humpty Dumpty и писал очерки и истории для нескольких детских журналов[4]. Его задачи по сгибанию бумаги привели к работе в Scientific American[5].
В 2002 году Мартин Гарднер вернулся в Норман (Оклахома), где его сын, Джеймс Гарднер, работал профессором педагогики в университете Оклахомы (англ.)[6].
Мартин Гарднер умер 22 мая 2010 года в Нормане[1].
Работы
Был ведущим рубрики математических игр и развлечений журнала «Scientific American», в которой была представлена широкой общественности игра «Жизнь», изобретенная Джоном Конвеем, а также многие другие интересные игры, задачи, головоломки.
Особую популярность снискали статьи и книги Гарднера по занимательной математике. Гарднер трактовал занимательность как синоним увлекательного, интересного в познании, но чуждого праздной развлекательности.
Известен также как автор нескольких фантастических рассказов («Остров пяти красок», «Нульсторонний профессор»), комментатор Льюиса Кэрролла («Алисы в Стране чудес», «Алисы в Зазеркалье» и «Охоты на Снарка») и Гилберта Честертона («Человека, который был четвергом» и «Неведения отца Брауна»).
Среди произведений Гарднера есть философские эссе, очерки по истории математики, математические фокусы и «комиксы», научно-популярные этюды, научно-фантастические рассказы, задачи на сообразительность.
«Гарднеровский» стиль характеризуют доходчивость, яркость, убедительность изложения, блеск, парадоксальность мысли, новизна и глубина научных идей, многие из которых почерпнуты из современных научных публикаций и в свою очередь стали стимулом проведения серьёзных исследований, активного вовлечения читателя в самостоятельное творчество.
Библиография
Оригинальные книги
- 1952 In the Name of Science G. P. Putnam's Sons
- 1956 Mathematics, Magic and Mystery Dover; ISBN 0-486-20335-2
- 1957 Science Puzzlers The Viking Press, Scholastic Book Services
- 1957 Fads and Fallacies in the Name of Science Dover; ISBN 0-486-20394-8 (развитие книги In the Name of Science)
- 1957 Great Essays in Science (editor); Prometheus Books (перепечатка в 1994) ISBN 0-87975-853-8
- 1957 The Wizard of Oz and Who He Was. (с Russel B. Nye) Michigan State University Press. Переиздана в 1994.
- 1958 Logic Machines and Diagrams. McGraw-Hill New York
- 1960 The Annotated Alice New York: Bramhall House Clarkson Potter. Lib of Congress #60-7341 (no ISBN)
- 1962 The Annotated Snark New York: Simon & Schuster. (Полная версия Охоты на Снарка с введением и обширными комментариями от Гарднера). В 1998 переиздание, Penguin Classics; ISBN 0-14-043491-7
- 1962 Relativity for the Million New York: MacMillan Company (o.p.). Переиздана и обновлена в 1976 как The Relativity Explosion New York: Vintage Books. Переиздана и расширена в 1996 как Relativity Simply Explained New York: Dover; ISBN 0-486-29315-7
- 1964 The Ambidextrous Universe: Mirror Asymmetry and Time-Reversed Worlds (Переиздание в 1990 как The New Ambidextrous Universe: Symmetry and Asymmetry from Mirror Reflections to Superstrings; 3-е изд., 2005, Dover; ISBN 0-486-44244-6)
- 1965 The Annotated Ancient Mariner New York: Clarkson Potter, Reprint. Prometheus. ISBN 1-59102-125-1
- 1967 Annotated Casey at the Bat: A Collection of Ballads about the Mighty Casey New York: Clarkson Potter. Reprint. Chicago: University of Chicago Press, 1984. ISBN 0-226-28263-5 Reprint. New York: Dover, 1995. ISBN 0-486-28598-7
- 1973 The Flight of Peter Fromm, Los Altos, California: William Kaufmann, Inc. Prometheus Books; Reprint edition (1994) ISBN 0-87975-911-9
- 1975 Mathematical Carnival: A New Round-up of Tantalizers and Puzzles from «Scientific American», Knopf Publishing Group; ISBN 0-394-49406-7
- 1976 The Incredible Dr. Matrix, New York, Charles Scribner’s Sons; ISBN 0-684-14669-X
- 1978 Aha! Insight, W.H. Freeman & Company; ISBN 0-7167-1017-X
- 1981 Science: Good, Bad, and Bogus, Prometheus Books; ISBN 0-87975-573-3 (мягкая обложка), ISBN 0-87975-144-4 (твёрдая обложка), ISBN 0-380-61754-4 (карманная обложка Avon)
- 1981 Entertaining Science Experiments With Everyday Objects; Dover; ISBN 0-486-24201-3
- 1982 Aha! Gotcha: Paradoxes to Puzzle and Delight (Средства для превращений); W.H. Freeman & Company; ISBN 0-7167-1361-6
- 1983 The Whys of a Philosophical Scrivener, 1999 reprint St. Martin’s Griffin; ISBN 0-312-20682-8
- 1983 Order and Surprise, Prometheus Books, ISBN 0-87975-219-X
- 1984 Codes, Ciphers and Secret Writing (Test Your Code Breaking Skills), Dover; ISBN 0-486-24761-9
- 1985 Magic Numbers of Dr Matrix, Prometheus Books; ISBN 0-87975-282-3
- 1986 Entertaining Mathematical Puzzles, Dover; ISBN 0-486-25211-6
- 1987 The No-Sided Professor and other tales of fantasy, humor, mystery, and philosophy, Prometheus Books; ISBN 0-87975-390-0
- 1987 The Annotated Innocence of Father Brown Oxford University Press, ISBN 0-19-217748-6 (Заметки Гарднера по поводу историй Честертона).
- 1987 Riddles of the Sphinx Mathematical Association of America, ISBN 0-88385-632-8 (собрание статей из Isaac Asimov's Science Fiction Magazine)
- 1987 Time Travel and Other Mathematical Bewilderments, W.H. Freeman & Company; ISBN 0-7167-1925-8
- 1988 Perplexing Puzzles and Tantalizing Teasers, Dover; ISBN 0-486-25637-5
- 1988 New Age: Notes of a Fringe Watcher, Prometheus Books; ISBN 0-87975-432-X (собрание заметок из «Notes of a Fringe Watcher»)
- 1990 More Annotated Alice, Random House; ISBN 0-394-58571-2 (дополнение к The Annotated Alice)
- 1991 The Unexpected Hanging and Other Mathematical Diversions, University Of Chicago Press; Reprint edition; ISBN 0-226-28256-2
- 1991 The Annotated Night Before Christmas: A Collection Of Sequels, Parodies, And Imitations Of Clement Moore’s Immortal Ballad About Santa Claus Edited, with an introduction and notes, by Martin Gardner, Summit Books (Перепечатка, Prometheus Books, 1995); ISBN 0-671-70839-2
- 1991 Fractal Music, Hypercards and More; W. H. Freeman
- 1992 On the Wild Side, Prometheus Books; ISBN 0-87975-713-2 (собрание заметок из «Notes of a Fringe Watcher»)
- 1993 The Healing Revelations of Mary Baker Eddy, Prometheus Books,
- 1994 My Best Mathematical and Logic Puzzles, Dover; ISBN 0-486-28152-3
- 1995 Classic Brainteasers, Sterling Publishing; ISBN 0-8069-1261-8
- 1995 Urantia: The Great Cult Mystery, Prometheus Books; ISBN 0-87975-955-0
- 1996 Weird Water & Fuzzy Logic: More Notes of a Fringe Watcher, Prometheus Books; ISBN 1-57392-096-7 (собрание заметок из «Notes of a Fringe Watcher»)
- 1997 The Night Is Large : Collected Essays, 1938—1995, St. Martin’s Griffin; ISBN 0-312-16949-3
- 1998 Calculus Made Easy, St. Martin’s Press; Revised edition ISBN 0-312-18548-0 (Переиздания и дополнения к книге по высшей математике 1910 года автора Silvanus P. Thompson.)
- 1998 Martin Gardner’s Table Magic, Dover; ISBN 0-486-40403-X
- 1998 Mathematical Recreations: A Collection in Honor of Martin Gardner, Dover; ISBN 0-486-40089-1[7]
- 1999 Gardner’s Whys & Wherefores Prometheus Books; ISBN 1-57392-744-9
- 1999 The Annotated Alice: The Definitive Edition ; W.W. Norton & Company; ISBN 0-393-04847-0
- 1999 The Annotated Thursday: G. K. Chesterton’s Masterpiece, the Man Who Was Thursday by G. K. Chesterton, под ред. М. Гарднера.
- 2000 From the Wandering Jew to William F. Buckley, Jr. : On Science, Literature, and Religion, Prometheus Books; ISBN 1-57392-852-6
- 2000 The Annotated Wizard of Oz, New York: W.W. Norton & Company; ISBN 0-393-04992-2 (introduction)
- 2001 A Gardner’s Workout: Training the Mind and Entertaining the Spirit ISBN 1-56881-120-9
- 2001 Mathematical Puzzle Tales; Mathematical Association of America ISBN 0-88385-533-X (собрание статей из Isaac Asimov's Science Fiction Magazine)
- 2001 Did Adam and Eve Have Navels?: Debunking Pseudoscience, W.W. Norton & Company; ISBN 0-393-32238-6 (собрание заметок из «Notes of a Fringe Watcher»)
- 2002 Martin Gardner’s Favorite Poetic Parodies Prometheus Books; ISBN 1-57392-925-5
- 2003 Are Universes Thicker Than Blackberries?: Discourses on Gödel, Magic Hexagrams, Little Red Riding Hood, and Other Mathematical and Pseudoscientific Topics, ISBN 0-393-05742-9 (собрание заметок из «Notes of a Fringe Watcher» и других)
- 2004 Smart Science Tricks, Sterling; ISBN 1-4027-0910-2
- 2007 The Jinn from Hyperspace: And Other Scribblings—both Serious and Whimsical, Prometheus Books; ISBN 1-59102-565-6
- 2008 Bamboozlers: The Book of Bankable Bar Betchas, Brain Bogglers, Belly Busters & Bewitchery by Diamond Jim Tyler, Diamond Jim Productions; ISBN 0-9676018-1-9 (введение)
- 2009 When You Were a Tadpole and I was a Fish and other Speculations about This and That, Hill and Wang; ISBN 0-8090-8737-5
- 2009 The Upside-Down World of Gustave Verbeek, Sunday Press Books; ISBN 0-9768885-7-2 (введение)
Собрания заметок из Scientific American
В странах бывшего СССР Мартин Гарднер более всего известен по переводам нескольких книг из ниже приведённого списка книг, являющихся сборниками статей из журнала Scientific American. Дональд Кнут назвал эти 15 книг «каноном». На русском языке около половины из них были переведены и опубликованы в издательстве «Мир»:
- Hexaflexagons and Other Mathematical Diversions: The First Scientific American Book of Puzzles and Games 1959; University of Chicago Press 1988 ISBN 0-226-28254-6 (первоначально опубликованная под названием The Scientific American Book of Mathematical Puzzles and Diversions)
- Русский перевод: «Математические головоломки и развлечения», М., 1971. Главы 1-15
- The Second Scientific American Book of Mathematical Puzzles and Diversions 1961; University of Chicago Press 1987; ISBN 0-226-28253-8
- Русский перевод: «Математические головоломки и развлечения», М., 1971. Главы 16-34
- Martin Gardner’s New Mathematical Diversions from Scientific American 1966; Simon and Schuster; перепечатка Mathematical Association of America 1995
- Русский перевод:
- «Математические головоломки и развлечения», М., 1971. Главы 35-46;
- «Математические досуги», М., 1972 Главы 1-7
- Новые математические развлечения — АСТ, 2008
- Русский перевод:
- Numerology of Dr. Matrix 1967; переиздана/расширена как The Magic Numbers of Dr. Matrix; Prometheus Books; ISBN 0-87975-281-5 / ISBN 0-87975-282-3. Не переведена.
- Unexpected Hangings, and Other Mathematical Diversions Simon & Schuster 1968; перепечатана University of Chicago Press, 1991 ISBN 0-671-20073-9
- «Математические досуги», М., 1972 Главы 8-25
- The Sixth Scientific American Book of Mathematical Puzzles and Diversions Simon & Schuster 1971
- Математические досуги, гл. 26-37
- Математические новеллы, гл. 1-6
- Mathematical Carnival Vintage 1975; переиздание Mathematical Association of America
- Математические новеллы (отдельные главы)
- Нескучная математика — АСТ, 2009
- Mathematical Magic Show Vintage 1977; переиздание Mathematical Association of America
- Математические новеллы (отдельные главы)
- 1000 развивающих головоломок, математических загадок и ребусов для детей и взрослых — АСТ, 2009
- Mathematical Circus Vintage 1979; переиздание Mathematical Association of America
- Математические новеллы (отдельные главы)
- Лучшие математические игры и головоломки — АСТ, 2008
- Wheels, Life, and Other Mathematical Amusements 1983; W. H. Freeman & Co. ISBN 0-7167-1589-9
- Русский перевод: «Крестики-нолики», М., 1988;
- Knotted Doughnuts and Other Mathematical Entertainments 1986; W. H. Freeman & Co. ISBN 0-7167-1799-9. Не переведена.
- Time Travel and Other Mathematical Bewilderments 1988; W. H. Freeman & Co. ISBN 0-7167-1925-8
- «Путешествие во времени», М., 1990.
- Penrose Tiles to Trapdoor Ciphers 1989; W. H. Freeman & Co. ISBN 0-7167-1987-8; переиздание Mathematical Association of America
- «От мозаик Пенроуза к надёжным шифрам»
- Fractal Music, Hypercards and More 1991; W. H. Freeman. Не переведена
- Last Recreations: Hydras, Eggs, and other Mathematical Mystifications 1997; Springer Verlag; ISBN 0-387-94929-1. Не переведена.
Другие 3 издания (не входящие в «канон»), тоже собирающие заметки Мартина Гарднера из Scientific American:
- The Colossal Book of Mathematics: Classic Puzzles, Paradoxes, and Problems 2001; W.W. Norton & Company; ISBN 0-393-02023-1 (a «best of» collection)
- Martin Gardner’s Mathematical Games 2005; Mathematical Association of America; ISBN 0-88385-545-3 (CD-ROM со всеми пятнадцатью книгами «канона», собирающий все статьи из колонки Гарднера в журнале)
- The Colossal Book of Short Puzzles and Problems 2006; W.W. Norton & Company; ISBN 0-393-06114-0
Книги Гарднера на русском
- «Этот правый, левый мир». М.. 1967;
- «Математические головоломки и развлечения», М., 1971;
- «Математические досуги», М., 1972;
- «Математические новеллы», М., 1974;
- «Математические чудеса и тайны». М., 1977;
- «Теория относительности для миллионов», М., 1979;
- «Есть идея!», М., 1982;
- «А ну-ка, догадайся!», М.: Мир, 1984;
- «Крестики-нолики», М., 1988;
- «Путешествие во времени», М., 1990;
- «Математический цветник», М., 1983 (сборник, посвященный Мартину Гарднеру);
- «От мозаик Пенроуза к надёжным шифрам». М.: Мир, 1993;
- «Классические головоломки». АСТ, 2007;
- «Лучшие математические игры и головоломки». АСТ, 2008;
- «Новые математические развлечения». АСТ, 2008;
- «Нескучная математика». АСТ, 2009;
- «1000 развивающих головоломок, математических загадок и ребусов для детей и взрослых». АСТ, 2009;
- «„Когда ты была рыбкой, головастиком — я…“ и другие размышления о всякой всячине», КоЛибри, 2010.
- «Загадки Сфинкса и другие математические головоломки»:УРСС: ЛЕНАНД, 2015. — 304 с. (Серия: НАУКУ — ВСЕМ! Шедевры научно- популярной литературы (математика). № 97. ISBN 978-5-453-00104-0.
Статьи в русской прессе
- Н. М. Карпушина, «Тот самый Мартин Гарднер» (статья о жизни и творчестве М.Гарднера). Математика в школе, № 7, 2010.
См. также
Напишите отзыв о статье "Гарднер, Мартин"
Примечания
- ↑ 1 2 Martin, Douglas. [www.nytimes.com/2010/05/24/us/24gardner.html Martin Gardner, Puzzler and Polymath, Dies at 95] (May 23, 2010). Проверено 24 мая 2010.
- ↑ 1 2 Tierney, John. [www.nytimes.com/2009/10/20/science/20tier.html For Decades, Puzzling People With Mathematics], The New York Times (20 октября 2009). Проверено 12 мая 2010.
- ↑ [www.skeptic.com/eskeptic/10-05-26/ eSkeptic » Wednesday, May 26th, 2010]. Skeptic. Проверено 27 мая 2010. [www.webcitation.org/61BjtGJJK Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
- ↑ Yam, Philip [www.scientificamerican.com/article.cfm?id=profile-of-martin-gardner Profile: Martin Gardner, the Mathematical Gamester]. Scientific American (December, 1995). Проверено 22 мая 2010. [www.webcitation.org/61Bju4Ej2 Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
- ↑ [books.google.com/books?id=9GvNAjykUqQC&lpg=PA3&pg=PA3 The mathemagician and pied puzzler: a collection in tribute to Martin Gardner]. — A K Peters, Ltd., 1999. — ISBN 978-1-56881-075-1.
- ↑ [www.ams.org/notices/200506/fea-gardner.pdf Interview with Martin Gardner], Notices of the American Mathematical Society, Vol. 52, No. 6, June/July 2005, pp. 602—611
- ↑ Эта книга, редактированная David A. Klarner, была посвящением математического сообщества Гарднеру, когда он ушёл на отдых и завершил свою колонку в Scientific American в 1981. (Издание Dover — перепечатка оригинала, названного The Mathematical Gardner, опубликованного Wadsworth.)
Ссылки
- [martin-gardner.org/ Официальный сайт]
- [www.lib.ru/INOFANT/GARDNER_M Гарднер, Мартин] в библиотеке Максима Мошкова, [publ.lib.ru/ARCHIVES/G/GARDNER_Martin/ Архив книг на сайте]
- [users.lk.net/~stepanov/gardner/gardfull.html Антология Гарднера по-русски]
- [www.kknop.com/math/MG15books.html Список книг Мартина Гарднера, оригиналы и переводы на русский]
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Гарднер, Мартин
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Категории:
- Родившиеся 21 октября
- Родившиеся в 1914 году
- Умершие 22 мая
- Умершие в 2010 году
- Персоналии по алфавиту
- Учёные по алфавиту
- Математики по алфавиту
- Математики США
- Математики XX века
- Популяризаторы математики
- Авторы научно-популярной литературы
- Математические головоломки и досуг
- Литературоведы США
- Писатели-фантасты США
- Участники Второй мировой войны
- Научные журналисты
