Гарен, Морис

Морис-Франсуа Гарен (фр. Maurice-François Garin; 4 марта 1871, Арвье — 19 февраля 1957) — французский велогонщик, первый победитель многодневной велогонки Тур-де-Франс.

Родился в семье крестьянина из коммуны Арвье расположенной в окрестностях города Аоста, расположенного на северо-западе Италии. Мать Мориса — Мария Тереса Озелло до замужества работала в единственном отеле деревни.

В 14 лет Морис Гарен сбежал из дома для работы трубочистом. Через некоторое время он осел в Реймсе, Франция. В этом городе начался путь в велосипедный спорт.

После он переезжает в Бельгию. Там он приобрёл первый велосипед, стоимость которого составляла его месячную заработную плату. Покупка велосипеда не преследовала целью участие в соревнованиях — он просто любил ездить на велосипеде, причём с большой скоростью.

В 1892 году Мориса Гарена убеждают записаться для участия в велогонке на 200 км. Это первое участие в гонке приносит результат — пятое место. После этого успеха Гарен тренируется ежедневно.

В феврале 1895 года известный журналист Анри Дегранж организовал 24-часовую велогонку «по следу» на Марсовом поле. Гонка представляла собой езду за тренером на двухместном велосипеде (тандеме). Во время гонки гонщики останавливались для питания. За 24 часа Гарен преодолел 701 км.

Накопив небольшой капитал Гарен открывает магазин по продаже велосипедов.

В июле 1903 года Морис Гарен принял участие в первой велогонке Тур-де-Франс. Гонка состояла из 6 этапов общей продолжительностью 19 дней. 19 июля 1903 года Морис Гарен принял поздравления с победой в велогонке Тур-де-Франс. Призовые составили 3000 франков.

В следующих, 1904 года, соревнованиях Тур-Де-Франс Морис Гарен был дисквалифицирован.

Морис Гарен содержал собственный гараж.

После Первой мировой войны он создал велосипедную команду и её гонщики неоднократно участвовали в Тур-де-Франс.

Родной дом Гарена в Арвье был разрушен в 1944 году во время карательной операции немецкой оккупационной армии. После войны его слава как победителя Тур-де-Франс способствовала росту популярности велоспорта в Аосте и всей Северной Италии.

Отрывок, характеризующий Гарен, Морис

– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.