Геруа, Александр Клавдиевич

Александр Клавдиевич Геруа
Дата рождения	1784(1784)
Дата смерти	12 февраля 1852(1852-02-12)
Место смерти	Санкт-Петербург
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	инженерные войска
Звание	генерал
Командовал	5-й сапёрный батальон, лейб-гвардии Сапёрный батальон, Московский лейб-гвардии полк (временно)
Сражения/войны	Отечественная война 1812 года, Заграничные походы 1813 и 1814 гг., Русско-турецкая война 1828—1829
Награды и премии	Орден Святого Владимира 4-й ст. (1812), Орден Святой Анны 2-й ст. (1813), «Pour le mérite» (1814), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1821), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1823), Орден Святой Анны 1-й ст. (1828), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1835), Орден Белого Орла (1840), Орден Святого Александра Невского (1842).

Алекса́ндр Кла́вдиевич Геруа́ (1784—1852) — инженер-генерал, генерал-адъютант, член Военного Совета.

Биография

Александр Геруа родился в 1784 году. Отец его, по происхождению француз, Клод Геруа, был академиком архитектуры при Екатерине II. Получив воспитание во 2-м кадетском корпусе, Александр Геруа 27 октября 1800 г. был выпущен подпоручиком в Пионерный полк, а при переформировании его в 1803 г. в 1-й и 2-й пионерные полки, назначен во 2-й пионерный полк.

В 1812 году Геруа произведён в капитаны и переведен в 1-й пионерный полк, с которым, находясь в корпусе графа Витгенштейна, участвовал в Отечественной войне. Он был в сражениях при Якубове, Клястицах и Головчице (за отличие награждён орденом св. Владимира 4-й степени с бантом) и при Полоцке; при Клястицах и Полоцке он принимал участие в постройке мостов под неприятельскими выстрелами. В 1813 г. Геруа, вместе с командуемой им ротой, переведён в новоформировавшийся тогда Сапёрный полк. В том же году он участвовал в сражении под Люценом; за возведение укреплений под Бауценом произведён в подполковники; за бой под Лейпцигом награждён орденом св. Анны 2-й степени. В 1814 году он был в сражениях при г. Ножан-на-Сене и при Труа и дошел до Парижа. В 1815 г. Геруа принимал участие во втором походе во Францию. За участие в войне 1813—1814 гг. награждён прусским королём орденом «Pour le mérite».

В начале 1816 года, при расформировании сапёрных полков, Геруа, с командуемой им ротой, переведён в 3-й пионерный батальон, квартировавший в Москве и употреблявшийся для различных земляных работ в отстраивавшейся после пожара столице. В конце 1816 г. назначен командиром 3-го батальона, переименованного в начале 1817 г. в 5-й пионерный батальон.

Своим внимательным отношением к разнообразным условиям саперной службы, знанием фронтового строя и занятиями инженерными и военными науками, Александр Клавдиевич Геруа в начале 1818 года обратил на себя внимание великого князя Николая Павловича, генерал-инспектора по инженерной части, и 17 апреля 1819 г. был переведён в лейб-гвардии Сапёрный батальон, а 9 августа того же года назначен адъютантом к великому князю. В ноябре 1819 г. Геруа награждён алмазными знаками к ордену св. Анны 2-й степени.

3 июля 1820 года А. К. Геруа назначен командиром лейб-гвардии Сапёрного батальона, с оставлением в звании адъютанта Его Высочества. Гвардейский саперный батальон, сформированный лишь 7 лет назад, требовал применения целого ряда усовершенствований и нововведений, и здесь проявилась энергия Геруа. В октябре 1821 г. он награждён орденом св. Владимира 3-й степени, 26 ноября 1823 г. — орденом св. Георгия 4-й степени (№ 3698 по списку Григоровича — Степанова), а 30 августа 1825 г. назначен флигель-адъютантом.

Во время восстания декабристов лейб-гвардии Сапёрный батальон стал одной из наиболее надёжных воинских частей, выступивших на стороне императора Николая I: 14 декабря 1825 г. Геруа, вызвав свой батальон в Зимний дворец, занял все дворцовые выходы. Генерал-майор Борис Геруа, описывая историю своего рода, особо отмечал в своих мемуарах этот драматический эпизод, в котором принял активное участие его дед:

Во время декабрьского бунта в 1825 году флигель-адъютант полковник Геруа ввёл свой лейб-гвардии Сапёрный батальон во двор Зимнего дворца и занял его как раз в ту минуту, когда бунтовщики готовы были туда ворваться. Батальон не пришёл, а прибежал с Кирочной, где были его казармы. Император Николай I вынес к сапёрам маленького наследника — будущего Царя-Освободителя — и передал его на руки старым ветеранам солдатам, спасшим Царскую семью. Момент этот был запечатлён в картине, помещённой в собрании батальона, и на одном из барельефов памятника Императору Николаю I. Дед изображён стоящим в мундире, с обнажённой шпагою у ноги.

1 января 1826 года он был произведён в генерал-майоры; в марте того же года, сдав порученное ему временное командование лейб-гвардии Московским полком, назначен начальником штаба Московского отряда гвардейского корпуса, предназначенного для участия в коронации; в день коронации (22 августа) Геруа пожалован в генерал-адъютанты, а в октябре назначен начальником штаба генерал-инспектора по инженерной части. В этом новом звании он еще продолжал два года (до 29 сентября 1828 г.) командовать лейб-гвардии Сапёрным батальоном.

В начале 1828 года Геруа принял участие в войне с Турцией, отправился с войсками 2-й армии, перешёл с ними р. Прут в с. Водолуй-Исаки по переправе, устроенной под его надзором, и вслед за тем был назначен заведовать инженерными работами при осаде крепости Браилов. Находясь в продолжение всей осады в траншеях, Геруа своими быстрыми распоряжениями много содействовал успеху осады, за что был награждён орденом св. Анны 1-й степени. После занятия Браилова ему поручено осмотреть крепость Кюстенджи и составить проект укрепления высот, её окружающих. Кроме того, под его надзором велись осадные работы под Варной и Силистрией.

30 декабря 1830 года Геруа назначен начальником штаба генерал-инспектора по инженерной части; 21 июня 1833 года назначен членом Комитета о раненых и 6 декабря того же года произведён в генерал-лейтенанты; в 1836 г. ему поручены ближайший надзор и заведование Главным инженерным училищем; 26 ноября 1837 г. вверено управление инженерным департаментом и инспекторской частью инженерного корпуса, сверх занимаемой им должности начальника штаба генерал-инспектора по инженерной части.

Геруа пользовался расположением своего начальника, генерал-инспектора по инженерной части великого князя Михаила Павловича, завещавшего ему свои аксельбанты и эполеты лейб-гвардии Сапёрного батальона. Служба Геруа была вознаграждена орденами св. Владимира 2-й степени (21 апреля 1835 г.), Белого Орла (28 января 1840 г.) и св. Александра Невского (28 января 1842 г., алмазные знаки к этому ордену пожалованы 28 января 1846 года).

10 декабря 1843 года Геруа был произведён в инженер-генералы, 19 сентября 1849 года он был назначен членом Военного совета. 27 октября 1850 года, в день 50-летия его службы, ему была пожалована табакерка с портретом Государя Императора и бриллиантовыми украшениями.

Александр Клавдиевич Геруа скончался 12 февраля 1852 года в городе Санкт-Петербурге и был погребён на Волковом иноверческом кладбище (из списков исключён 14 февраля). Он до конца жизни пользовался уважением императора Николая I, который участвовал в его похоронах.

Семья

Александр Клавдиевич Геруа был женат на Анастасии Александровне, урождённой Кобозевой, у них были дети — Николай и Владимир; внуки по линии Владимира также пошли по военной стезе — Александр Владимирович (1870 — не ранее 1944) был генерал-лейтенантом и Борис Владимирович (1876—1942) генерал-майором.

Источники

• Александрович Н. К. Геруа, Александр Клавдиевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Геруа, Александр Клавдиевич // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
• Волькенштейн А. Е. История лейб-гвардии сапёрного батальона. СПб., 1879.
• Геруа Б. В. Воспоминания о моей жизни. Т. 1. Париж, 1969.

Отрывок, характеризующий Геруа, Александр Клавдиевич

– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.