Государственный секретарь Южного департамента
Поделись знанием:
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Государственный секретарь Южного департамента[1] (англ. The Secretary of State for the Southern Department) — бывшая должность в кабинете министров правительства королевства Великобритании до 1782 года.
Перед 1782 годом, обязанности двух британских государственных секретарей были разделены не на основе принципов современных подразделений министерств, но по-географическому принципу. Государственный секретарь Южного департамента, более старший, нёс ответственность за Южную Англию, Уэльс, Ирландию, американские колонии (до 1768 года, когда обязанности были переданы министру колоний), и отношения с католическими и мусульманскими государствами Европы. Более младший государственный секретарь Северного департамента отвечал за Северную Англию, Шотландию и отношения с протестантскими государствами Северной Европы.
В 1782 году, оба государственных секретаря были преобразованы в министра внутренних дел и министра иностранных дел.
Государственные секретари Южного департамента
- сэр Эдуард Николас: 1 июня 1660 — 20 октября 1662;
- Генри Беннет, 1-й граф Арлингтон: 20 октября 1662 — 11 сентября 1674;
- Генри Ковентри ЧП: 11 сентября 1674 — 26 апреля 1680;
- Роберт Спенсер, 2-й граф Сандерленд: 26 апреля 1680 — 2 февраля 1681;
- сэр Леолайн Дженкинс ЧП до 28 марта 1681: 2 февраля 1681 — 14 апреля 1684;
- Роберт Спенсер, 2-й граф Сандерленд: 14 апреля 1684 — 28 октября 1688;
- Чарльз Миддлтон, 2-й граф Миддлтон: 28 октября — 2 декабря 1688;
- Чарльз Толбот, 12-й граф Шрусбери: 14 февраля 1689 — 2 июня 1690;
- Дэниел Финч, 2-й граф Ноттингем: 2 июня 1690 — ноябрь 1693;
- сэр Джон Тренчард ЧП: ноябрь 1693 — 27 апреля 1695;
- Чарльз Толбот, герцог Шрусбери: 27 апреля 1695 — 12 декабря 1698;
- Джеймс Вернон ЧП: 12 декабря 1698 — 14 мая 1699;
- Эдуард Вилье, 1-й граф Джерси: 14 Май 1699 — 27 июня 1700;
- Джеймс Вернон ЧП: 27 июня 1700 — 4 января 1702;
- Чарльз Монтегю, 4-й граф Манчестер 4 января — 1 мая 1702;
- Дэниел Финч, 2-й граф Ноттингем: 2 мая 1702 — 22 апреля 1704;
- сэр Чарльз Хеджес ЧП: 18 мая 1704 — 3 декабря 1706;
- Чарльз Спенсер, 3-й граф Сандерленд: 3 декабря 1706 — 13 июня 1710;
- Уильям Легг, 1-й граф Дартмут: 15 июня 1710 — 6 августа 1713;
- Генри Сент Джон, 1-й виконт Болингброк: 17 августа 1713 — 31 августа 1714;
- Джеймс Стэнхоуп ЧП: 27 сентября 1714 — 22 июня 1716;
- Пол Метуэн ЧП: 22 июня 1716 — 10 апреля 1717;
- Джозеф Аддисон ЧП: 12 апреля 1717 — 14 марта 1718;
- Джеймс Крэгс Младший ЧП: 16 марта 1718 — 16 февраля 1721;
- Джон Картерет, 3-й лорд Картерет: 4 марта 1721 — 31 марта 1724;
- Томас Пелэм-Холлс, 1-й герцог Ньюкасл: 6 апреля 1724 — 12 февраля 1748;
- Джон Рассел, 4-й герцог Бедфорд: 12 февраля 1748 — 13 июня 1751;
- Роберт Дарси, 4-й граф Холдернесс: 18 июня 1751 — 23 марта 1754;
- сэр Томас Робинсон ЧП: 23 марта 1754 — октябрь 1755;
- Генри Фокс MP: 14 ноября 1755 — 13 ноября 1756;
- Уильям Питт Старший ЧП: 4 декабря 1756 — 6 апреля 1757;
- Роберт Дарси, 4-й граф Холдернесс: 6 апреля — 27 июня 1757;
- Уильям Питт Старший ЧП: 27 июня 1757 — 5 октября 1761;
- Чарльз Уиндем, 2-й граф Игремонт: 9 октября 1761 — 21 августа 1763;
- Джордж Монтегю-Данк, 2-й граф Галифакс: 9 сентября 1763 — 10 июля 1765;
- Генри Сеймур Конвей ЧП: 12 июля 1765 — 23 мая 1766;
- Чарльз Леннокс, 3-й герцог Ричмонд и Леннокс: 23 мая — 29 июля 1766;
- Уильям Петти, 2-й граф Шелбёрн: 30 июля 1766 — 20 октября 1768;
- Томас Финне, 3-й виконт Уэймут: 21 октября 1768 — 12 декабря 1770;
- Уильям Генри Нассау де Цуйлештайн, 4-й граф Рочфорд: 19 декабря 1770 — 9 ноября 1775;
- Томас Финне, 3-й виконт Уэймут: 9 ноябрь 1775 — 24 ноября 1779;
- Уиллс Хилл, 1-й граф Хиллсборо: 24 ноября 1779 — 27 марта 1782.
См. также
Напишите отзыв о статье "Государственный секретарь Южного департамента"
Примечания
- ↑ В русской исторической литературе нет установившегося названия этой должности, она ещё переводится ка Южный государственный секретарь или Южный министр
Отрывок, характеризующий Государственный секретарь Южного департамента
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
