Греченков, Пётр Афанасьевич

Пётр Афанасьевич Греченков
Дата рождения	25 июня 1915(1915-06-25)
Место рождения	д. Гольтяево, Арсеньевский район, Тульская область
Дата смерти	24 ноября 1994(1994-11-24) (79 лет)
Место смерти	Москва
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота, инженерные войска
Годы службы	1935—1956 (с перерывом)
Звание
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Пётр Афанасьевич Греченков (1915—1994) — лейтенант Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1946).

Биография

Пётр Греченков родился 25 июня 1915 года в деревне Гольтяево (ныне — Арсеньевский район Тульской области) в крестьянской семье. Окончил семилетнюю школу, после чего работал в колхозе в родном селе. С начала 1930-х годов проживал в Москве, работал на строительстве Московского метрополитена. В 1935—1937 годах проходил службу в Рабоче-крестьянской Красной Армии. В первый же день Великой Отечественной войны Греченков был повторно призван в армию и направлен на фронт. Участвовал в Смоленском сражении, битве за Москву, Ржевско-Сычёвской операции. В ноябре-декабре 1942 года занимался разведкой немецких позиций и корректировкой артиллерии на Западном фронте, 4 декабря 1942 года был ранен в бою. В октябре 1944 года Греченков окончил Кемеровское пехотное училище и вернулся на фронт. К апрелю 1945 года лейтенант Пётр Греченков командовал стрелковым взводом 674-го стрелкового полка 150-й стрелковой дивизии 79-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта. Отличился во время Берлинской операции.

16 апреля 1945 года в районе населённого пункта Гросс-Нойендорф взвод Греченкова ворвался во вражеские траншеи, а затем отбил несколько контратак противника. Когда один из немецких танков обошёл рубеж обороны с фланга, Греченков с фаустпатроном выдвинулся навстречу танку и уничтожил его. Действия Греченкова способствовали отражению контратаки. 29 апреля 1945 года, заменив собой командира роты, на подручных средствах Греченков переправился через Шпрее и вышел к рейхстагу. 30 апреля 1945 года рота Греченкова одной из первых ворвалась внутрь рейхстага и приняла бой с его гарнизоном.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1946 года за «образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные мужество и героизм в боях с немецкими захватчиками» лейтенант Пётр Греченков был удостоен высокого звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» за номером 5819.

После окончания войны продолжил службу в Советской Армии. В 1950 году окончил курсы при Военном аэродромно-строительном училище. С июня 1953 года командовал ротой и одновременно был прорабом 125-го военно-строительного полка на строительстве № 247 МВД СССР (посёлок Челябинск-39), с марта 1955 года командовал взводом 3-го отдельного инженерно-строительного управления в Москве. В 1956 году в звании лейтенанта Греченков был уволен в запас. Проживал и работал в Москве. Скончался 24 ноября 1994 года, похоронен на Николо-Архангельском кладбище.

Был также награждён орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степеней, орденом Красной Звезды, а также рядом медалей. Почётный гражданин посёлка Арсеньево и Арсеньевского района Тульской области.

Литература

• Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
• Бессмертен подвиг их высокий. — Тула: Приокское кн. изд., 1983.
• Герои атомного проекта. — Саров, 2005.
• Герои огненных лет. Книга 4. М.: Московский рабочий, 1980.
• Золотые Звезды города Кемерово. — Кемерово. 2010.

Отрывок, характеризующий Греченков, Пётр Афанасьевич

Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».