Девушки поют

</td></tr>

«Девушки поют»
Студийный альбом «АукцЫона»
Дата выпуска	21 апреля 2007 года
Записан	2006—2007
Жанры	Джаз-рок, авангардный рок, нойз-рок, альтернативный рок, авант-прог
Длительность	61:10
Продюсер	Макс Милендорф
Страна	Россия Россия
Лейбл	Геометрия
Профессиональные рецензии
RS Russia [www.rollingstone.ru/articles/music/article/2620.html ссылка] Взгляд.ру [www.vz.ru/culture/2007/8/5/98924.html ссылка] Наш НеФормат (4-) [www.nneformat.ru/reviews/?id=3858 ссылка] PopMatters [www.popmatters.com/pm/review/auktyon-girls-sing/ ссылка] The Boston Phoenix [thephoenix.com/Boston/music/58205-auktyon-girls-sing/ ссылка] Афиша [www.afisha.ru/cd/1374/review/192179/ ссылка]
Хронология «АукцЫона»
«Это мама» (2002) «Девушки поют» (2007) «Юла» (2011)

К:Альбомы 2007 года

«Девушки поют» — десятый студийный альбом российской рок-группы «АукцЫон». Записан в США с участием гитариста Марка Рибо, пианиста Джона Медески, трубача Фрэнка Лондона, саксофониста Неда Ротенберга, контрабасиста Владимира Волкова. Альбом выпущен с двумя версиями обложки: русскоязычной и англоязычной. В англоязычном варианте название альбома — Girls Sing. Презентация альбома прошла 21 апреля 2007 года в ДК Ленсовета в Санкт-Петербурге, 22 апреля 2007 года в концертном комплексе «Б1» в Москве, 26-27 апреля — в клубе «Бабуин» в Киеве.

История создания

Фестиваль GlobalFest

Во время зарубежных гастролей группа «АукцЫон» зимой 2006 года выступила в Нью-Йорке на фестивале GlobalFest, по завершении которого трубач группы The Klezmatics Фрэнк Лондон предложил группе записать совместный альбом с нью-йоркскими музыкантами. Олег Гаркуша пояснил: «Мы никоим образом не стремились к записи этого альбома. Просто играли в Нью-Йорке, а на концерт пришёл Фрэнк Лондон, взял да и предложил свои услуги». Фёдоров довольно положительно высказывался о выступлении группы: «В этот раз мы выступили в удачном месте. В Америке это очень важно. Там ведь как всё устроено: можно отыграть сотню фестивалей и не получить от этого никаких дивидендов. Мы сыграли в одном культовом месте. Туда просто так не попасть — нас сосватал Фрэнк Лондон». После предложения Лондона Фёдоров комментировал: «На самом деле, удивительная поездка получилась». Предварительно запись была намечена на май — июнь 2006 года. Перед записью нового материала для альбома ещё не было. Фёдоров пояснил, что написание нового материала — дело временное и его «не проблема будет найти»: «Да никогда не было. Проблема была в том, чтобы получить удовольствие от процесса записи. Мы перепробовали здесь уже всё и вся, нам стало просто скучно. В Штатах, надеюсь, всё по-другому будет. В Нью-Йорке очень кайфово. Там атмосфера подвигает к творчеству, самовыражению. Весь воздух этим пропитан. А когда есть общий кайф, что-нибудь обязательно родится, пусть даже прямо в студии. Я знаю это по своему опыту». После договорённости с Лондоном начались переговоры с музыкантами, «потому что многих Лондон просто знает лично». Практически все намеченные музыканты согласились на запись, однако по некоторым причинам не смог принять участие в записи Джон Зорн. После чего группа отправила музыкантам для ознакомления свои предыдущие альбомы (в частности альбом «Бодун»). Именно это предложение стало толчком к записи альбома, который ждал Леонид Фёдоров.

Запись

Запись альбома проходила в студии Stratosphere Sound Studios, где вместе с группой записывались зарубежные музыканты: гитарист Марк Рибо, клавишник Джон Медески, трубач Фрэнк Лондон, Нед Ротенберг, также в записи принял участие контрабасист Владимир Волков, с которым Фёдоров работал над сольными проектами. Альбом записывался в одной комнате, в которой было множество инструментов. Запись альбома проходила осенью в течение одной недели в Соединённых Штатах. Большая часть песен была записана с первого-второго дубля, и в аранжировках преобладали импровизации. «Все песни сыграны и записаны сходу, нет никаких заранее придуманных аранжировок. Только пару песен мы записали с четвёртого дубля. А в основном — второй-третий, масса песен в альбоме записана сразу с первого дубля», — вспоминал лидер группы. Несмотря на это, некоторые композиции группа всё же репетировала, но при записи каждый участник «музицировал» в зависимости от своего настроения и состояния. По словам музыкантов, совместных репетиций с иностранцами не было. Медески и Рибо не слишком интересовались текстами композиций, но Лондон более глубоко хотел всё выяснить, и поэтому ему приходилось переводить тексты, как отмечал Фёдоров, «частично». Группа наиболее положительно отзывалась об умении и мастерстве иностранного гитариста Марка Рибо, который знакомился с новыми песнями и с ходу записывался. Так, говоря об участниках записи, Фёдоров прокомментировал: «Как Рибо? Все нас спрашивали так по возвращении. Да так, ничего, шаверму жрёт. Никакого пафоса. Люди приходят и просто играют. Причём играют так, что… Был ещё Волков, который тоже делал будь здоров». Участники «АукцЫона» не ставили сессионным музыкантам никаких целей и заданий, полагаясь на их умения и профессионализм. Так, первая записанная композиция длилась около 15 минут, что вызвало проблемы при сведении. Но после критики звукооператора участники продолжили записывать композиции, однако оставляли сведение на заключительный этап и «никому в сведённом виде ещё не показывали». Сведение и мастеринг альбома проходили зимой 2006 года на студии Sterling Sound, и в конечном итоге при сведении альбома часть импровизаций была «отсечена». Всего для альбома было записано около 88 минут, из которых в альбом вошла 61 минута.

Все тексты композиций были написаны Дмитрием Озерским, кроме стихотворения «Доброта», которое сочинил Олег Гаркуша в 70-х годах. По словам Гаркуши, стихотворение выбрал Фёдоров, когда искал среди других стихов Гаркуши то, что можно было бы положить на длинную музыкальную партию. Олег предложил Леониду стихотворение, которое тому не очень понравилось, но он сказал: «А давай его». После чего его записали и положили на музыку, а после Гаркуша, совместно с Фёдоровым записали лирику «Долги».

Мне выделили где-то 40 минут. Просто ставили песни, а я спонтанно что-то придумывал. Какой-то крик, погремушку или свисток. А потом Лёня выбрал стихотворение из моей книжки, которое называется «Доброта». Я зажал нос и стал читать, получился такой эффект природный. Леня говорит: «Классно!». Потом он попросил прочитать меня ещё раз, наложением. Я прочитал, попадая в то, что было записано раньше. Получилось здорово без всяких электронных штук, которыми можно обрабатывать голос. Ну и какие-то дудочки там… Вот и всё мое участие.

— Олег Гаркуша

Дизайном альбома занимался Александр Менус, а фотографии для дизайна снял Роман Дриц.

Список композиций

Все тексты написаны Дмитрием Озерским. 

№	Название	Длительность
1.	«Профукал»	4:41
2.	«Падал»	7:04
3.	«Ждать»	3:48
4.	«Роган Борн»	5:04
5.	«Там-дам»	8:15
6.	«Слова»	3:58
7.	«Дебил»	3:59
8.	«Возле меня»	6:09
9.	«Долги»	6:40
10.	«Девушки поют»	11:24
61:10

• «Профукал» — стихотворение написанное Озерским изначально не было предназначено для исполнения группой. Однако впервые появилось на альбоме, записанным живьём в студии, Это мама в девятиминутной композиции «Фа-фа (Это мама)». По утверждению Озерского (в интервью 2005 года) тогда стихотворение «даже непонятно вот, всё равно песней не стало! — то есть вот это вот: „всё профукал профукал…“ — оно всё равно существует не как песня… стихотворение под музыку». При записи Девушки поют стихотворение было развито в самостоятельную композицию. Также на альбоме стихотворение встречается в качестве репризы на восьмой композиции альбома.
• «Ждать» — на композиции «Ждать» Федоров выделил мастерство Медески и Рибо, которые сделали «попадание в ноль». По его словам смысл песни заключается в том, что весь труд заключается в терпении и прокомментировал: «Да, само приложение усилий требует расслабления, а не напряжения. Удивительная вещь на самом деле. Твое делание не имеет на самом-то деле ничего общего с твоими намерениями, даже если они востребованы. Твоя безоглядность намного важнее. Вот она действительно может горы ворочать». По его мнению эта композиция — самая нетеатральная на альбоме.
• «Роган Борн» — по словам Дмитрия Озерского, центральный персонаж песни (Роган Борн) — это «не человек».
• «Дебил» — одна из наиболее старых песен на альбоме. Из-за сложности ритма её долгое время разучивали музыканты. Марку Рибо при прослушивании очень понравилась мелодия песни. После прослушивания игры Федорова Марк записал ноты в блокнот. Но при записи он, глядя в ноты, начал играть совершенно «атональную мелодию», которая вошла в альбом. В результате композиция стала единственной на альбоме, в которой играли все 12 музыкантов.
• «Долги» — песня была написана ещё для сольных концертов Фёдорова и имела отличный от альбомного варианта текст. После выхода альбома Федоров прокомментировал изменение лирики на альбоме «Песни имеют свойство видоизменяться. Со временем.». В песню вошло единственное на альбоме стихотворение Олега Гаркуши под названием «Доброта», которое было написано им в начале 70-х годов вместе с ещё несколькими «белыми стихотворениями». Интересно, что Гаркуша при записи альбома для получения «природного звука» зажал нос руками:

«Так вот, когда мы писали альбом с американцами, была некая музыкальная партия, и Федоров, как обычно, меня спросил, есть ли что-нибудь, что можно было бы положить на эту музыку, и я предложил одно стихотворение, которое ему не очень понравилось, но он сказал: „а давай его“. И его положили на музыку. Не сразу, правда. Сначала я его просто прочитал, потом Федоров попросил зажать нос руками, а потом то, что я зачитал изначально, наложили на второе, и на её на один вариант. Ну вот, короче говоря, вышла вот такая „накладочка“. И это стихотворение нигде не фигурировало, а в записи оно возникло. И, помимо записи, мы с Федоровым читаем вслух песню „Долги“, и реакция после прочтения очень хорошая».

Участники записи

• Группа «АукцЫон»:
  • Виктор Бондарик — бас-гитара
  • Борис Шавейников — барабаны
  • Николай Рубанов — бас-кларнет, бас-саксофон, сопрано-саксофон
  • Михаил Коловский — туба
  • Дмитрий Озерский — синтезатор, вокал
  • Леонид Фёдоров — вокал, гитара, перкуссия
  • Олег Гаркуша — вокал, перкуссия
• Марк Рибо — гитары
• Джон Медески — клавишные
• Нед Ротенберг — альт-саксофон
• Фрэнк Лондон — труба
• Владимир Волков — контрабас, перкуссия

Доходы от альбома

По словам Федорова в интервью порталу NEWSmusic.ru на протяжении многих лет группа боролась за то, чтобы их песни не имели ротацию на радиостанциях, он это прокомментировал: «Аукцыон не издавался 14 лет. И все 14 лет мы боролись за то, чтобы Аукцыона не было на радио. Потому что нет радио. Того, что мне нравится — нет. Разве что радио Классика или радио Джаз. Едешь в машине — и нечего слушать. И „Наше радио“ — одно из противных… И на радио Джаз нас нет. Да чего говорить? Вонючее радио».

Первоначальный тираж альбома составил 5 тысяч экземпляров. Вадим Ульянкин пояснил: «Много средств вложено в этот альбом, и чем больше тираж, тем меньше издержки. Рынок находится в таком состоянии, что лучше продаются mp3, чем качественные CD. Но у группы аудитория уже сформирована. Как „Ленинград“, Аукцыон продавать нельзя. Но все-таки верная аудитория покупать эти пластинки будет. Мы оплачивали запись альбома, проживание в Нью-Йорке музыкантов, сведение… Мы профинансировали весь процесс. Аукцыон — это не тот коллектив, на котором уверенно можно заработать. И даже пятитысячный тираж — неокупаем, при имеющихся затратах». По поводу компенсации затрат на запись альбома Федоров заявил, что никаких процентов от концертной деятельности группа получать не будет. А также добавил:

Мы пытаемся придумать систему работы с пиратами, чтобы не появились дешевые издания. Уже проверено — издание дешевых пластинок аудитории Аукцыону не добавляет, и прибыли музыкантам не приносит. А появляется пиратка — и все, продажа дисков обессмысливается. Наши дорогие диски – это не супердорогие диски. Самый дорогой — 300 рублей, но он двойной. Эти альбомы не такие уж дорогие. Но качество, да и само хорошее отношение к музыкантам – стоят того, чтобы купить «родной» диск. По нашим данным, альбом «Птица» разошелся 40-тысячным тиражом. Пираты, правда, им почти не интересовались.

Выпуск и влияние

Альбом был выпущен на лейбле «Геометрия» в двух вариантах оформления: на русском и английском языках. После выпуска, как отметил Федоров в интервью порталу OZON.ru альбом за долгое время получил положительные оценки критиков. Он прокомментировал выпуск альбома: «…с этим альбомом, наоборот, как-то проще, чем с другими. Впервые у нас, например, хорошие отзывы в прессе. Обычно все наоборот. Не помню ни одного альбома „АукцЫона“, начиная с „В Багдаде все спокойно“, который оценили бы сразу положительно. Ну, разве что друзья и близкие». Так журнал Rolling Stone Russia оценил альбом в четыре с половиной звезды из возможных пяти, при этом прокомментировав оценку: «Эта пластинка, словно трава, прорастающая на изломе асфальта, — совершенно необычайной природы, сногсшибательной силы и совсем уж заповедной красоты». Также рецензия журнала касалась иностранных музыкантов, которые «дали этой пластинке, — вопиющую вседозволенность».

В статье интернет-газеты «Взгляд», «„АукцЫон“, ГрОб и „Слот“ меняются», рецензент оценил альбом в 9 балов из возможных 10, отметив обращение группы к жанру джаза и близость альбома с сольными работами Леонида Федорова. В заключение обзора автор прокомментировал пластинку как «невероятный, восхитительный альбом. Но лучше было бы назвать его эпохальным. Едва ли не самая могучая отечественная группа открыла им новую эпоху в своей истории».

Интернет-портал «Наш Неформат» отметил в своей рецензии профессионализм и отточенность умения игры музыкантов, и новый материал альбома, однако высказался крайне отрицательно по поводу оформления альбома, которое было «перекликающееся цветовой гаммой с „Бодуном“, но проигрывающее ему в цельности с разгромным счетом: понты в подвальных тонах». Также критике в рецензии подверглись тексты песен, которые «оказались слишком малы для качественной проработки всех нюансов» и «просто растворяются в музыкальном вареве, не оставляя после себя ничего». Звучание также подверглось критике: «Халтура, сквозящая во всем, умело маскируется под „живое звучание“ и преподносится как достижение». В итоге альбом получил от портала оценку четыре с минусом, из возможных пяти баллов, прокомментировав пластинку: «„Девушки Поют“ — это альбом музыкантов, раньше выступавших в АУКЦЫОНЕ, а также их хороших знакомых. Формация, нынче присвоившая себе имя АУКЦЫОН, ничего общего с ним не имеет, и никогда бы не смогла написать „День Победы“ или „Пионера“. Прежние работы АУКЦЫОНА вызывали чувство неконтролируемой радости, дарили свет душе и легкость членам. Даже идеологически мрачные вещи обладали неизбывным внутренним сиянием. Нынешняя виртуозность оппозиционеров рока угрюма и высокомерна. Кучка снобов, объясняющих, как надо играть. Мужчины играют. А петь остается только девушкам. В АУКЦЫОНЕ девушек нет».

Зарубежный портал PopMatters присвоил альбому достаточно высокий бал (7 балов из 10), отметив что «Аукцыон не старается быть загадочным» (англ. Auktyon isn’t trying to be mysterious). Портал помимо оценки альбома в целом, также выделил композиции «Профукал» (Profukal), «Долги» (Dolgi), и «Дебил» (Debil), которые своей энергией «могут служить источником питания для большого города» (англ. could power a major city); также была отмечена заглавная композиция альбома, которая является лучшим примером «тихой стороны» группы (англ. quiet side). В конце рецензии портал высказался по альбому: «Во время, когда любые другие джаз-коллективы похоже возвращаются к стандартам, или восстанавливают звуки мастеров прошлого, Аукцыон преднамеренно пытается создать что-то новое и свежее… альбом действительно записан в жанре рок, но этот диск создает порыв, который может затронуть сердца и души всех ценителей настоящего джаза» (англ. In an age where every other jazz band seems to be revisiting the standards or recreating tunes of past masters, Auktyon deliberately tries to create something fresh and new … indeed the album does rock, but this disc captures the vitality that can be found in the heart and soul of all real jazz).

Ссылки

• [www.auktyon.ru/dpa.html Информация об альбоме на официальном сайте АукцЫона]
• [www.leonidfedorov.ru/dp.htm Информация об альбоме на сайте Леонида Фёдорова]

Отрывок, характеризующий Девушки поют

– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.