Джахангир

Джахангир جهانگير<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Падишах Империи Великих Моголов
17 октября 1605 — 27 октября 1627
Предшественник:	Акбар I
Преемник:	Шах Джахан I
Вероисповедание:	Ислам, суннитского толка
Рождение:	30 августа 1569(1569-08-30) Фатехпур-Сикри, Империя Великих Моголов
Смерть:	8 ноября 1627(1627-11-08) (58 лет) Дели, Империя Великих Моголов
Место погребения:	Мавзолей Джахангира в Лахоре
Род:	Великие Моголы
Отец:	Акбар I
Супруга:	Шах-бегум, Сахиб-и-Джамал-бегум, Билкис-Макани, Салиха Бану Падшах-бегум, Нур-Джахан
Дети:	Султан Хусрау-мирза, Султан Парвез-мирза, Шах Джахан I, Султан Шахрияр-мирза, Джахандар-мирза, Нисар Бегум, Бахар Бану Бегум

Абуль-Фатх Нур ад-дин Мухаммад Джахангир (Джахангир с перс. «Покоритель мира») — четвёртый падишах Империи Великих Моголов (1605—1627).

Ранняя биография

Шахзаде Султан Салим Бахадур родился в 1569 году третьим сыном могольского падишаха Акбара. Его матерью была Мариам уз-Замани (1542—1623), дочь Бхармала, раджи Дхундхара.

Начиная с 1601 года шахзаде Салим управлял Аллахабадом, где вёл себя как полностью независимый правитель, жалуя джагиры и издавая собственные фирманы. Поведение Салима привело его к конфликту с визирем империи Абу-л Фазлом Аллами, ратовавшим за укрепление единовластия падишаха Акбара. Желая устранить визиря, шахзаде Салим сговорился с мятежным раджпутским раджой Бир Сингхом Бунделой, организовавшим в 1602 году Абул-Фазлу засаду по дороге из Декана в Дели, в которой визирь и был убит. Разгневанный падишах Акбар приказал схватить и казнить Бир Сингха. Султан Салим Бахадур попал в опалу, однако в 1604 году он примирился с отцом. Вскоре после этого, благодаря рекомендациям большой части амиров, Акбар назначил его своим наследником.

Внутренняя политика

Султан Салим Бахадур вступил на трон могольского падишаха под именем Джахангира в 1605 году в Агре, спустя несколько дней после смерти падишаха Акбара. Столицей империи при Джахангире была Агра. Первые 17 лет царствования Джахангира стали периодом беспримерного спокойствия и политической стабильности в центральных субах империи, однако начало правления нового падишаха было омрачено неожиданным мятежом его старшего сына шахзаде Султан Хусрау-мирзы.

Взойдя на престол падишаха, Джахангир отменил многие установления своего отца Акбара, в том числе касавшиеся политики религиозной терпимости в отношении сторонников индуизма. Последовавшее за этим недовольство военачальников-индусов (среди которых был и субадар Бенгалии Ман Сингх I) привело к мятежу Султан Хусрау-мирзы в 1606 году. Бежавший из Красного форта Агры, где он фактически находился под домашним арестом, Хусрау-мирза направился в Пенджаб. Во главе примкнувших к нему войск Хусрау-мирза осадил Лахор, однако подошедшая из Агры армия падишаха без труда разбила его войска, а сам Хусрау-мирза был схвачен и закован в цепи, в которых провёл целый год. После освобождения Хусрау-мирза организовал заговор с целью убийства отца, однако заговор был раскрыт и шахзаде Хусрау-мирза был ослеплён.

При Джахангире англичане получили в 1611 году разрешение основать первые торговые поселения в Индии.

Войны с раджпутами

Ещё до начала мятежа Султан Хусрау-мирзы падишах Джахангир начал военные действия против раджи Мевара Амар Сингха, от продолжения которых Джахангира отвлекло восстание сына. С Амар Сингхом был заключён мир, однако в 1608 году Джахангир вновь начал войну с Меваром, которая вновь закончилась ничем.

В 1613 году Джахангир направил в Раджпутану внушительную армию во главе со своим третьим сыном шахзаде Хуррам Бахт Бахадур-мирзой, а сам Джахангир выдвинулся в Аджмер. В результате карательных действий войск шахзаде Хуррама в Меваре начались серьёзные перебои с продовольствием, за которыми последовала вспышка эпидемии чумы. Раджа Амар Сингх признал поражение и заключил с падишахом мирный договор, по которому Мевар стал вассальным княжеством Могольской империи, а сын раджи Амар Сингха получил мансаб «командующего пятью тысячами» на имперской службе.

Другие войны

Одновременно с войной против Мевара Джахангир начал военные действия, направленные на покорение афганских военачальников, фактически независимо управлявших Бенгальской субой. Бенгалия была полностью подчинена. В 1620 году войска падишаха взяли неприступную горную крепость Кангра в Панджабе, которая занимала стратегическое положение в двуречье Джелама и Рави. 

Параллельно могольская армия Джахангира с переменным успехом действовала в Деккане, где фактический правитель Ахмаднагарского султаната Малик Амбар создал внушительную антимогольскую коалицию совместно с Биджапурским и Голкондским султанатами. В 1620 году могольские войска захватили и разрушили столицу Ахмаднагарского султаната Харки. Малик Амбар вынужден был уступить падишаху Джахангиру всю захваченную моголами территорию султаната и согласился на единовременную уплату дани (назрана).

Войны в Деккане, потребовавшие концентрации войск, ослабили западные (афганские) границы империи. В 1621 году Кандагар, который в течение многих лет был объектом посягательств империи Сефевидов, был захвачен иранскими войсками.

Последние годы правления

Последние годы царствования Джахангира ознаменованы частыми восстаниями сыновей и полководцев падишаха. При дворе Джахангира, к тому времени, по мнению некоторых исследователей, уже превратившегося в слабовольного пьяницу и наркомана, господствовала группировка во главе с главной и любимой женой падишаха Hyp-Джахан («Светоч мира») и её отцом великим визирем Мирзой Гияс ад-дином Мухаммад-ханом, имевшим мансаб Итимад ад-Даула («Опора государства»).

Желая свести на нет влияние на падишаха придворной раджпутской группировки Махабат-хана, Hyp-Джахан в 1625 году добилась того, чтобы Махабат-хан был назначен в Бенгальскую субу, а также отчитался о своих доходах. Возмущённый Махабат-хан поднял мятеж, неожиданно напал во главе верных ему раджпутских войск на лагерь падишаха на берегу р. Джелам и захватил Джахангира в плен. Однако вскоре мусульманская часть войск Махабат-хана подняла мятеж и истребила раджпутскую часть его армии, сам Махабат-хан в 1626 году бежал к шахзаде Шах Джахан Бахадуру, который поднял мятеж против отца в Деккане.

Получивший свободу падишах Джахангир умер 8 ноября 1627 года.

Личные качества и пристрастия

В исторической литературе сложилась тенденция приписывать Джахангиру образ безвольного пьяницы и опиумного наркомана, беспутного гуляки и неудержимого любителя женщин, мало интересовавшегося чем либо, кроме всевозможных удовольствий. Приходится признать, что Джахангир был наиболее склонным к алкоголизму из всех могольских падишахов.

Однако, кроме прочего, падишах Джахангир известен как тонкий ценитель искусства, обладавший незаурядным литературным талантом и покровительствовавший развитию изобразительного искусства при своём дворе. Благодаря усилиям падишаха придворные художники достигли невиданных ранее высот, в результате чего, в частности, до нас дошло множество разнообразных прижизненных портретов самого Джахангира.

Сохранившийся дневник Джахангира («Джахангир-наме») своим непосредственным и живым стилем изложения ничуть не уступает всемирно известному Бабур-наме его предка падишаха Бабура. Кроме того, содержание дневника свидетельствует о широте интересов и взглядов самого Джахангира, относящихся к самым разным областям научных знаний (от особенностей размножения журавлей и производства сплавов с добавлением метеоритного железа до изучения происхождения географических названий и применения битума в лечении переломов). Естественнонаучные размышления Джахангира, изложенные в его дневнике, ярко свидетельствуют о его страстном желании исследовать, проанализировать и познать саму суть окружавших его явлений и вещей. Некоторые объекты, которые падишах описывал в своём дневнике, он приказывал нарисовать своим придворным художникам.

Путешествие в Восточную Индию.
Эдвард Терри, 1655 год.

«Что касается нрава этого короля, то мне он всегда казался воплощением крайностей: порою он был варварски жесток, а порою исключительно справедлив и милостив».

Характеру Джахангира, как и характеру любого средневекового деспота, были присущи садистские черты. Некоторые исследователи даже говорят о его маниакальной и изобретательной жестокости, о чём свидетельствует ряд исторических фактов. К примеру, пленённого мятежника Хусрау-мирзу по приказу падишаха усадили на слона и водили по улице, уставленной колами, на которых медленно и мучительно умирали его сторонники. Джахангир часто бывал абсолютно непредсказуемым и чудовищно жестоким под влиянием алкоголя. Однажды вечером, например, во время застолья он повелел придворным пить вместе с ним, однако наутро падишах забыл о своём приказании и в ярости велел жестоко наказать наименее влиятельных из своих сотрапезников за то, что они позволили себе пить с падишахом. Эмоциональные перепады характера падишаха имели и положительные проявления. Чаще всего Джахангир был мягок и любезен, особенно во взаимоотношениях с иностранными представителями, а иногда и чрезвычайно сентиментальным, о чём свидетельствует дневник падишаха. К примеру, до наших дней сохранился внушительных размеров водоём для водопоя животных, сооружённый в Шейхупуре по приказу Джахангира в память о его умершем любимом олене.

Жёны и дети

От 30-ти жён и множества наложниц у падишаха Джахангира родилось 7 сыновей и 14 дочерей, часть которых умерли в раннем возрасте или во младенчестве:

• (с 1585) Шах-бегум Сахиба (ум. 1605), урождённая Раджкумари Шри Манбхавати Байджи Кунвари Сахиба (Ман Бай), дочь раджи Дхундхара Амира аль-Умара Бхагвант Даса, покончила с собой,
  • шахзаде Султан Хусрау-мирза (1587—1622), в 1606 году поднял мятеж против отца, был разбит, схвачен и ослеплён, а позже задушен;
• (с 1586) Сахиб-и-Джамал-бегум Сахиба (ум. 1599), дочь Хаджи-Хасана Гератского, двоюродная сестра Зайн-хана Каки,
  • шахзаде Султан Парвез-мирза (1590—1626), умер от пьянства,
  • шахзаде Султан Шахрияр-мирза (1596—1628), в октябре 1627 года попытался захватить престол, был побеждён, ослеплен и заключён в тюрьму, убит в Лахоре по приказу Шах Джахана I;
• (с 1586) Джагат Госайн Тадж Биби Сахиба (Билкис-Макани) (1573—1619), урождённая Раджкумари Шри Манавати Байджи Лалл Сахиба, дочь раджи Марвара Раджи Шри Удай Сингхджи Сахиб-Бахадура,
  • падишах Шихаб ад-дин Мухаммад Шах Джахан I (1592—1666);
• (с 1587) Малика-и-Джахан-бегум Сахиба, дочь махараджи Джайсалмера,
  • шахзаде Джахандар-мирза (1596—1626);
• (с 1608) Салиха Бану Падшах-бегум Сахиба (мансаб с 1610, ум. 1620), главная жена падишаха, дочь Касим-хана,
  • шахзаде Гаршасп-мирза;
• (с 1611) Наваб Нур-Джахан Падшах-бегум Сахиба (мансаб с 1622) (1576/7—1645), главная жена падишаха с 1620 года, урождённая Мехр ан-Ниса-ханум, с 1611 — Нур-Махал-бегум Сахиба, с 1616 — Ашраф ан-Ниса Нур-Джахан-бегум Сахиба, дочь великого визиря Итимад ад-Даулы Мирзы Гияс ад-дина Мухаммад-хана.

Источники

• [historylib.org/historybooks/Velikie-Mogoly--Potomki-CHingiskhana-i-Tamerlana-/5 Гаскойн, Бэмбер. Великие Моголы. Потомки Чингисхана и Тамерлана.]
• История Востока. Т. III. Восток на рубеже средневековья и нового времени. XVI—XVIII вв. (главная редколлегия под председательством Р.Б.Рыбакова). — Москва: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2000. — С. 163-164. — 696 с. — (Научное издание). — ISBN 5-02-018102-1.

Падишах Могольской империи
Предшественник: Акбар I	1605 — 1627	Преемник: Шах Джахан I Претендент:Булаки

Отрывок, характеризующий Джахангир

Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.


Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.