Дэвенпорт, Рой Милтон

Рой Милтон Дэвенпорт
англ. Roy Milton Davenport
капитан Дэвенпорт
Дата рождения	18 июня 1909(1909-06-18)
Место рождения	Канзас-Сити, штат Канзас
Дата смерти	24 декабря 1987(1987-12-24) (78 лет)
Место смерти	Laguna Hills, штат Калифорния
Принадлежность	США США
Род войск	Военно-морские силы США
Звание	контр-адмирал
Командовал	USS Haddock USS Trepang
Сражения/войны	Вторая мировая война Корейская война

Контр-адмирал Рой Мильтон Дэвенпорт (англ. Roy Milton Davenport) (18 июня 1909 — 24 декабря 1987) — офицер ВМС США. Он первый и единственный моряк, награждённый пятью военно-морскими крестами (вторая по значимости американская награда за доблесть). Эти награды он получил в ходе службы командиром подлодки на Тихом океане в годы Второй мировой войны.

Дэвенпорт участвовал в десяти подводных патрулях, в шести он командовал подлодками. Во время этих шести патрулей, командуя подлодками класса «Гато» USS Haddock и USS Trepang он получил пять военно-морских крестов, две медали «Серебряная звезда», две похвальные медали флота и корпуса морской пехоты, боевую ленточку и похвальную ленточку военно-морской части. Кроме ещё девяти дополнительных военных нагард он получил значок боевого подводного патруля с двумя серебряными звёздочками (за десять военных патрулей). Эти награждения задокументированы в его автобиографии Clean Sweep, 1986.

Дэвенпорт был студентом богословия и получил прозвище «молящийся капитан» и получил известность за смелые атаки против японских кораблей, часто проводил их в надводном положении для получения дополнительной скорости. В ходе второй мировой войны он потопил 17 японских кораблей и повредил 10, но это число было сокращено до восьми послевоенной комиссией JANAC. Он не потерял ни одного человека из своих команд, экипажи под его командованием избежали многих опасностей. Свой успех он приписывал религиозной вере.

Биография

Родился в г. Канзас-сити, штат Канзас и вырос в Мидвесте. В июне 1933 он закончил военно-морскую академию США и получил звание энсайна. В 1935 он женился на Джейн Андре Горхам, брак продлился 52 года. У них были две дочери: Делия (по мужу) Грюинг и Бонни (по мужу) Бихр. Первое боевое назначение Дэвенпорт получил на линкор «Техас». На следующий год он окончил школу подводников в новом Лондоне, штат Коннектикут и получил временное назначение на учебный корабль R-2, пока на восточное побережье не прибыл корабль «Кашалот» для замены двигателя. Проведя некоторое время на Панаме Дэвенпорт в июне 1939 года прибыл на Пирл-Харбор.

В 1941 служил на подлодке USS Silversides как исполнительный офицер под командованием лейтенанта коммандера Крида Берлингема. После четырёх патрулей Берлингем рекомендовал Дэвенпорта на пост капитана.

Несколько раз подлодки Дэвенпорта едва избегали гибели. Однажды японский самолёт сбросил три бомбы прямо на подлодку USS Silversides. Подложка избежала гибели, хотя в ходе бегства у неё заклинило рули глубины, и лодка ушла на глубину большую предельной. В последний момент Дэвенпорт выдернул шплинт, что позволило лодке выровняться, избежав затопления. В другой раз торпеда наполовину застряла в торпедном отсеке, что потребовало её перезапуска, в противном случае она могла бы потопить лодку. В третий раз Дэвенпорту пришлось силой отнять пистолет у пьяного помощника артиллериста, который посчитал что его обжулили при игре в кости. Матрос покинул лодку в смирительной рубашке.

Дэвенпорт принял подлодку USS Haddock (SS-231), сменив на посту капитана Арта Тейлора, освобождённого от должности по приказу адмирала Роберта Инглиш за распространение «подрывной литературы» (поэмы, критикующей Инглиша и его штаб). На борту «Хаддока» Дэвенпорт предпринял три успешных патрулирования. В ходе первого патруля Дэвенпорт отправился к островам Палау, где утопил два корабля Toyo Maru и Arima Maru, на 9.200 тонн (затопления подтверждены). Но ему не удалось подойти ближе чем на 11 км к японским авианосцам Хиё и Дзюнъё. После 39 дней в море «Хэддок» вернулся для перестройки дефектной боевой рубки. Она представляла смертельную опасность для корабля, поскольку на глубине более 415 футов чуть было не взорвалась. Чтобы спасти лодку Дэвенпорт закрыл люк при помощи молотка. Боевая рубка выдержала и корабль был спасён.

Во время второго патруля Дэвенпорт снова вернулся на Палау, где потопил 5.533-тонный «Сайпан-мару». 26 июля 1943 подлодка выпустила 15 торпед Мark XIV в четырёх атаках на расстоянии 1.800 и 3.700, Дэвенпорт предполагал, что добился одного попадания. Командование, предполагая что Дэвенпорт утопил одно судно в 10.900 тон и повредил другое в 35.000 тонн и вручило ему его первый военно-морской крест. Впоследствии результат был переоценён и составил 5.500 тонн.

В августе 1943 Дэвенпорт был отправлен на острова Трук. За 27-дневное патрулирование он получил свой второй военно-морской крест. 15 сентября н выпустил четыре торпеды по судну и заявил о двух попаданиях и пожаре, охватившем цель. Несмотря на это судно пошло на таран, что вынудило Дэвенпорта выпустить ещё две торпеды «прямо в горло». 20 сентября Дэвенпорт наткнулся на большой танкер «Tonan Maru II» в 19.000 тонн и выпустил шесть торпед с расстояния в 3.400 м, заявив «как минимум о трёх попаданиях». В ночь с 21 на 22 сентября Дэвенпорт атаковал другое судно, выпустив две торпеды с расстояния в 2.700 м, которые прошли мимо цели. 23 сентября он выпустил ещё восемь торпед, заявив о трёх попаданиях.

В ходе третьего патруля он утопил три судна всего в 39.200 тонн. В октябре Дэвенпорт вышел из Пирл-Харбора и отправился на Трук на новое 27-дневное патрулирование. 1-2 ноября он с поверхности атаковал грузовое судно и транспорт для перевозки войск, выпустив четыре торпеды по грузовому судну с расстояния в 2.800 м и одну по транспорту с расстояния в 3.790 м. Грузовик затонул тотчас, а транспорт, охваченный огнём, скрылся. На следующую ночь Дэвенпорт повстречавшись с тремя японскими эсминцами, выпустил по одному из них четыре торпеды с расстояния в 1.800 м. Согласно его заявлению одна из торпед угодила в середину корпуса и эсминец затонул. Наконец в ночь с 5 на 6 ноября Дэвенпорт обнаружил два танкера и выпустил в каждый по три торпеды из носовых аппаратов с расстояния в 2.700 м и все четыре торпеды из кормовых аппаратов по эскорту. Все кормовые торпеды прошли мимо цели, но Дэвенпорт сообщил о попаданиях в оба танкера. После перезарядки он выпустил ещё по две торпеды в каждый танкер и заявил, что оба танкера затонули. В ходе второго патруля на Труке Дэвенпорт пустил ко дну пять судов в 32.600 тон, включая эскортный корабль, и повредил одно судно в 4.000 тонн. Тем не менее, послевоенная комиссия JANAC не подтвердила попадания Дэвенпорта, а он в свою очередь, поддержанный своими старшими офицерами считал, что японцы пытались обмануть союзников будто танкеры остались на службе.

Впоследствии «по собственной просьбе» Дэвенпорт отправился в отпуск. «Хэддок» перешёл под командование капитана Рича. Дэвенпорт принял новую подлодку «Трепанг» класса «Балао». 30 сентября 1944 близ острова Хонсю Дэвенпорт выпустил шесть торпед по двум большим танкерам, большому грузовому судну и по эскорту, заявив о попадании в танкер. JANAC подтвердила только затопление 750-тонного грузовика Taknuan Maru.

После шторма Дэвенпорт в ночь с 10 на 11 октября обнаружил конвой из двух танкеров и эскортного корабля. Он выпустил торпеды из четырёх кормовых апаратов и заявил о трёх попаданиях, что не было подтверждено японцами. Следующей ночью Дэвенпорт выпустил четыре торпеды в японский десантный корабль и по своим предположениям не попал. После войны ему было приписано затопление 1000-тонного транспорта № 5. В ночь с 12 на 13 октября, находясь в 19 км от Ирозаки, Дэвенпорт обнаружил на радаре два корабля. Сначала он полагал, что это авианосцы, потом что это линкоры, сопровождаемые эсминцами. Он выпустил все шесть торпед из носовых аппаратов по «линкору». Дэвенпорт заявил о попадании в эсминец, предположив, что тот затонул немедленно и по меньшей мере попадании в один «линкор». Затем Дэвенпорт развернул лодку и выпустил все оставшиеся из всех четырёх кормовых аппаратов по другому «линкору», но все торпеды прошли мимо цели. Вернувшись в Маджуро, он узнал, что утопил три судна в 22.300 тонны и повредил линкор в 29.300 тонны класса Ямаширо, за что его наградили четвёртым военно-морским крестом.

Во время следующего патруля в Лусонском перевале Дэвенпорт возглавил «волчью стаю» под названием «рейнджеры Роя» (Roy’s Rangers), состоявшую из «Трепанга», «Сегундо» под командованием Джеймса Фулпа и «Рейзорбэк» под командованием Чарльза Брауна. Всего он выпустил 22 торпеды, заявив о затоплении четырёх судов в 35 тыс. тонн, но после войны это число было снижено до трёх в 13.000.

После этого патруля, ставшего для него десятым, Дэвенпорт попросил о переводе на береговую службу и стал инструктором-инженером в Аннаполисе. Он был самым награждённым подводником за исключением награждённых медалью Почёта (как например Дик O’Кейн).

В 1954 популярная телепрограмма This Is Your Life (ведущий Ральф Эдвардс) рассказала о делах Дэвенпорта в ходе войны. Были приглашены близкие родственники Дэвенпорта и участники его походов. Двоюродный брат Дэвенпорта председатель Объединённого комитета начальников штабов генерал Максвелл Тейлор не появился на передаче.

Награды (неполный список)

	Военно-морской крест с четырьмя золотыми 5/16 дюймовыми звёздами повторного награждения
	Серебряная звезда с золотой 5/16 дюймовой звездой
	Navy and Marine Corps Commendation Medal с золотой 5/16 дюймовой звездой
	Боевая ленточка
	Navy Presidential Unit Citation с двумя бронзовыми 3/16 звёздами
	American Defense Service Medal with Base Clasp
	Медаль «За Американскую кампанию»
	Медаль «За Азиатско-тихоокеанскую кампанию» с 10 звёздами за службу
	Медаль «За службу национальной обороне»
	Медаль «За службу в Корее»
	Philippine Liberation Medal
	United Nations Service Medal

Наградные записи

Запись к первому кресту:

За выдающийся героизм на посту командира американской подлодки в ходе действий против враждебных японских сил на Тихом океане. Во время многочисленных опасных патрулей в кишащих силами противника водах лейтенант-коммандер Дэвенпорт с мужественной и хладнокровной решимостью доводил свои атаки до конца. Несмотря на активное и постоянное вражеское сопротивление ему удалось потопить вражеских судов с общим водоизмещением в 10.500 тонн и повредить судов с общим водоизмещением в 35.500 тонн. Его агрессивный боевой дух, выдающееся лидерство и великолепная эффективность людей под его командой внесли неоценимый вклад в успех наших операций в этой жизненно важной области и поддержали высочайшие традиции военно-морской службы США.

Оригинальный текст (англ.)  

«For extraordinary heroism as Commanding Officer of a United States Submarine during operations against enemy Japanese forces in the Pacific Area. Throughout numerous hazardous war patrols in enemy-infested waters, Lieutenant Commander Davenport pressed home his attacks with cool and courageous determination and despite intense and persistent hostile opposition, succeeded in sinking over 10,500 tons of enemy shipping and damaging over 35,500 tons. His aggressive fighting spirit, inspiring leadership and the splendid efficiency of the men in his command contributed immeasurably to the success of our operations in this vital area and were in keeping with the highest traditions of the United States Naval Service.»

Запись ко второму кресту:

За выдающийся героизм на посту командира американской подлодки во время её участия в наступательном и успешном патруле против враждебных японских сил на Тихом океане. Действуя в присутствии устрашающего количества противолодочных кораблей, лейтенант-коммандер Дэвенпорт довёл до конца серию энергичных и настойчивых атак приведших к потоплению или повреждению существенного вражеского тоннажа. Несмотря на резкие контрдействия противника, он провёл свой корабль и экипаж через множество опасных сражений без потери в жизнях или повреждений корабля. Его искусное командование и хладнокровное мужество перед лицом большой личной опасности поддержали высочайшие традиции военно-морской службы США

Оригинальный текст (англ.)  

«For extraordinary heroism as Commanding Officer of a United States Submarine while that vessel was engaged in an aggressive and successful patrol against enemy Japanese in the Pacific War Area. Although operating in the presence of formidable concentrations of anti-submarine vessels, Lieutenant Commander Davenport pressed home a series of vigorous and persistent attacks which resulted in the sinking or damaging of an important amount of hostile shipping. Despite severe countermeasures on the part of the enemy, he brought his ship through many perilous encounters and his crew home without material damage or loss of life. His expert seamanship and cool courage in the face of great personal danger were in keeping with the highest traditions of the United States Naval Service.»

Запись к третьему кресту:

За выдающийся героизм на посту командира американской подлодки «Трепанг» в ходе седьмого военного патруля в контролируемых японцами водах на Тихом океане. Действуя с превосходным тактическим умением, коммандер Дэвенпорт поставил свой корабль в атакующую позицию и в ходе бесстрашной торпедной атаки с поверхности против вражеской поисковой группы миноносцев потопил один из японских эсминцев, затем в ходе образовавшегося замешательства провёл успешное отступление в надводном положении. Встретив два сильных вражеских конвоя он и его отважная команда провели точные и опустошительные атаки против вражеских кораблей потопив большое количество японских судов. Вдохновлённое лидерство и неукротимый боевой дух коммандера поддержали высочайшие традиции военно-морской службы США .

Оригинальный текст (англ.)  

«For extraordinary heroism as Commanding Officer of the U.S.S. HADDOCK during the Seventh War Patrol in enemy Japanese-controlled waters in the Pacific War Area. With superb tactical skill, Commander Davenport maneuvered his ship into striking position and in a daring surface torpedo attack against a hostile destroyer search group, sank one of the Japanese warships then, during the ensuing confusion, carried out a successful surface retirement. Contacting two heavily escorted enemy convoys, he and his gallant command delivered accurate and devastating attacks against the hostile vessels, sinking a large amount of Japanese shipping. Commander Davenport’s inspiring leadership and indomitable fighting spirit were in keeping with the highest traditions of the United States Naval Service.»

Запись к четвёртому кресту:

За выдающийся героизм на посту командира американской подлодки «Трепанг» в ходе первого военного патруля во вражеских водах. Эффективно накрыв обширные области вражеских морских маршрутов, коммандер Дэвенпорт с неумолимой решимостью выслеживал надводные японские силы, искусно развивал свои атаки в высокоагрессивные торпедные атаки. Смело обстреливая эскортируемые вражеские конвои он руководил командой в ходе уничтожения несколько вражеских кораблей и продолжал осуществлять свою энергичные тактику в ходе ночных атак с поверхности против враждебных японских групп и потопил или серьёзно повредил несколько боевых кораблей, с тяжёлым артиллерийским вооружением, важных для продолжения войны врагом. Его доблестное руководство кораблём при избегании плотного вражеского противодействия, несмотря на низкую скорость «Трепанга» и хорошее освещение и отважный боевой дух всего экипажа корабля принесли капитану Давенпорту военно-морской службе США большую честь.

Оригинальный текст (англ.)  

«For extraordinary heroism as Commanding Officer of the U.S.S. TREPANG during the First War Patrol of that vessel in enemy waters. Effectively covering wide areas of the enemy’s shipping routes, Commander Davenport tracked Japanese surface forces with relentless determination, skillfully developing his contacts into highly aggressive torpedo attacks. Boldly launching his fire against hostile escorted convoys, he directed his command in the destruction of several important enemy vessels and continued his vigorous tactics by a night surface attack against a Japanese task force to sink or damage severely combatant ships of heavy fire power and vital to the enemy’s sustained prosecution of the war. His valiant ship-handling in evading severe enemy countermeasures despite the TREPANG’s inferior speed and highly phosphorescent seas and the gallant fighting spirit of the entire ship’s company reflect the highest credit upon Commander Davenport and the United States Naval Service.»

Запись к пятому кресту:

За выдающийся героизм на посту командира американской подлодки «Трепанг» в ходе второго военного патруля в контролируемых японцами водах. Смело проникнув в порядок сильного вражеского эскорта чтобы предпринять серию ночных атак с поверхности коммандер Дэвенпорт запустил свои торпеды в эскортируемый конвой и непреклонно удерживал свои цели несмотря на активное противодействие врага и затопил значительное количество японского тоннажа. В ходе превосходно спланированного и блестяще проведённого боя «Трепанг» эффективно координировал свои действия с другими подлодками и в результате совместных огневых действий этих доблестных кораблей внёс вклад в уничтожение целого конвоя за три часа. Храбрый и искусный моряк коммандер Дэвенпорт своим убедительным и вдохновляющим лидерством в роли командира группы в большей степени ответственен за выдающийся успех жизненно важной и опасной миссии. Его храброе поведение и исключительная находчивость, проявленная при командовании, принесли большую честь ему и военно-морской службе США.

Оригинальный текст (англ.)  

«For extraordinary heroism as Commanding Officer of the U.S.S. TREPANG during the Second War Patrol of that vessel in enemy Japanese-controlled waters. Daringly penetrating a strong hostile escort screen to deliver a series of night surface attacks, Commander Davenport launched his torpedoes into an escorted convoy, holding to his targets grimly in the face of heavy countermeasures and sinking an important amount of Japanese tonnage. During this excellently planned and brilliantly executed engagement, the TREPANG effectively coordinated her efforts with other submarines and, as a result of the combined firepower of these gallant ships, contributed to the destruction of the entire convoy within a period of three hours. A courageous and expert seaman, forceful and inspiring in his leadership, Commander Davenport, as Group Commander, was largely responsible for the outstanding success of this vital and hazardous mission. His gallant conduct and the exceptional combat readiness of his command reflect the highest credit upon Commander Davenport and the United States Naval Service.»

Литература

• Blair, Clay, Jr. Silent Victory. New York: Bantam, 1976 (reprints 1975 Lippincott edition).
• [web.archive.org/20031003023622/www.tamdari.org/nc.htm Navy Cross citations] на Wayback Machine (от 3 октября 2003)
• [www.hazegray.org/danfs/submar/ss412.txt Trapang], Dictionary of American Naval Fighting Ships 7: 269—270, 1981. Describes Davenport’s actions that resulted in his fourth and fifth Navy Cross awards.
• Hoyt, Edwin P., Now Here This, The Story of American Sailors in World War II, Paragon House, 1993.
• Davenport, Roy M. Clean Sweep, Vantage Press, New York, 1986

Ссылки

• [www.homeofheroes.com/verify/0_NC/06_ncross_wwii-multiples.html Home of Heroes]
• [www.tamdari.org/nc.htm American Military Decorations & Awards Research Institute]
• [www.history.navy.mil/danfs/h1/haddock-i.htm USS Haddock], Dictionary of American Naval Fighting Ships. Details World War II actions of the USS Haddock, commanded by LCDR Davenport.

Отрывок, характеризующий Дэвенпорт, Рой Милтон

Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.