Хулевич, Ежи

Ежи Хулевич
польск. Jerzy Hulewicz
Автопортрет.
Дата рождения:	4 июля 1886(1886-07-04)
Место рождения:	с. Косчанки (ныне гмина Стшалково Слупецкий повят, Великопольское воеводство Польша)
Дата смерти:	1 июля 1941(1941-07-01) (54 года)
Место смерти:	Варшава
Гражданство:
Учёба:	Ягеллонский университет Краковская академия изобразительных искусств
Стиль:	Экспрессионизм
Влияние:	Яна Станиславского
Работы на Викискладе

Ежи Хулевич (польск. Jerzy Hulewicz; 4 июля 1886, с. Косчанки (ныне гмина Стшалково Слупецкий повят, Великопольское воеводство Польша) — 1 июля 1941, Варшава) — польский писатель, график, художник — экспрессионист, теоретик искусства.

Биография

После окончания гимназии во Львове поступил на филологический факультет Ягеллонского университета. Одновременно обучался в краковской академии изобразительных искусств. Ученик Яна Станиславского. Для продолжения образования в 1907 году отправился в Париж, где через год дебютировал на Большом Весеннем Салоне. Это была первая в череде многих последующих выставок картин и гравюр молодого художника.

В 1907—1910 годах Е. Хулевич изучал искусство живописи в Париже и Швейцарии. В 1910 г. в связи со смертью отца вернулся на родину. В 1913 году — три месяца стажировался в Мюнхене.

В 1916 г. тесные дружеские отношения связали его с писателем Станиславом Пшибышевским, пропагандировавшим модернистский эстетизм и эротизм. Эта связь серьёзно повлияла на мировоззрение Е. Хулевича.

В том же 1916 году вместе со своими братьями Богданом и Витольдом основал в Познани издательский союз «Убежище» (пол. «Ostoja»). В октябре 1917 года по инициативе и при финансовой поддержке Ежи Хулевича, вышел первый номер двухнедельника «Родник» (пол. «Zdrój»). В 1917—1922 г. он был его главным редактором и художественным руководителем. Журнал не имел четкой литературной программы, но сам характер публиковавшихся материалов имел признаки зарождающегося нового течения — экспрессионизма.

Журнал «Родник» стал печатным органом, вокруг которого сконцентрировалась польская литературная группа «Бунт», объединявшая, в основном, молодых писателей и поэтов экспрессионизма. В 1918 году группа «Бунт», устроила выставку в Познани, одновременно опубликовав в качестве приложения к «Роднику» так называемую «Тетрадь Бунта» (польск. «Zeszyt Buntu»). В ней опубликовались: Владислав Скотарек, Август Замойский, Зенон Косидовский и др. С этого момента «Родник» стал все более последовательно придерживаться экспрессионистской программы. В особенности это касалось текстов Яна Стура и Зенона Косидовского.

В июне 1919 г., после распада группы «Бунт» на его страницах стали печататься известные впоследствии польские литераторы Казимеж Вежиньский, Юлиан Тувим, Ярослав Ивашкевич и другие. Из-за финансовых проблем в 1922 г. журнал был закрыт.

В 1921 году Е. Хулевич, вместе с братьями, был инициатором создания в Познани профсоюза польских писателей. В 1926 году он переехал в Варшаву. В этот период времени сотрудничал с рядом столичных журналов.

Участник Великопольского восстания (1918—1919). Добровольцем вступил в пехотный полк польских легионов.

После 9-ти лет жизни на Волыни, в 1935 году переехал и поселился в Варшаве.

Основал частную художественную школу, где был директором и преподавателем. Во время второй мировой войны действовал в подполье в организаций «Польша жива!». Продолжал заниматься живописью, прикладной и художественной графикой.

Умер во время оккупации от сердечного приступа, после известия об убийстве в гестапо его младшего брата Витольда Хулевича.

Литературное творчество

Е. Хулевич — автор романов, драм и эссе:

• Dialogi estetyczne, 1910
• Драмы:
  • Kain,
  • Śluby ziemi,
  • Wiano,
  • Bolesław Śmiały, 1920
  • Joahim Achim и Aruna, 1922 (поставлены в Краковском театре в 1925 г.)
• философский комментарий к Евангелию от ИоаннаEgo Emi, 1921
• повесть «История Утана»
• статьи

Избранные картины

• Portrait of the man with pipe by Jerzy Hulewicz.jpg

  Портрет мужчины с трубкой. Около 1925 г.

• Hulewicz Leda and the swan.jpg

  Леда и лебедь. 1928 г.

• Hulewicz-tancerka.jpg

  Танцовщица и играющие фавны. 1925 г.

• Hulewicz Cross.jpg

  Крест. Линогравюра. 1918 г.

Ссылки

• [www.agraart.pl/nowe/object.php?idd=11289&aid=183&curr=PLN Jerzy Hulewicz]  (польск.)

Отрывок, характеризующий Хулевич, Ежи

Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.