Заблоцкий-Десятовский, Андрей Парфёнович

Андрей Парфёнович Заблоцкий-Десятовский
Дата рождения:	16 июля 1807(1807-07-16)
Место рождения:	Черниговская губерния ныне Новгород-Северский район,Черниговская область
Дата смерти:	5 января 1881(1881-01-05) (73 года)
Место смерти:	Санкт-Петербург
Научная сфера:	экономика

Андре́й Парфёнович Забло́цкий-Десято́вский (4 [16] июля 1808, хутор Напрасновка, ныне Новгород-Северский район Черниговской области — 24 декабря 1881 [5 января 1882], Санкт-Петербург) — российский государственный деятель и экономист. Брат Павла Парфёновича и Михаила Парфёновича Заблоцких-Десятовских.

Биография

Андрей Парфёнович Заблоцкий-Десятовский родился в небогатой старинной малороссийской дворянской семье Черниговской губернии.

Учился в новгород-северской гимназии и в Московском университете, где закончил физико-математический факультет, за диссертацию «О способах исследования кривых линий второго порядка» (М., 1831) был удостоен степени магистра математики. Служил в хозяйственном департаменте министерства внутренних дел, где весьма скоро были замечены его блестящие математические и редакторские способности. Ему поручили первые самостоятельные работы по статистике населения Империи, потом и редакцию Журнала МВД. В 1837 г. было учреждено министерство государственных имуществ во главе с П.Д. Киселёвым. И туда,через двадцать с лишним лет (1838—1859), уже в качестве опытного редактора, Павел Дмитриевич приглашает Андрея Парфёновича. Кроме возложенной на Заблоцкого-Десятовского работы редактором Журнала Министерства государственных имуществ, он становится и "пером" самого графа Киселёва. При возникших вследствие подобной работы близких отношений,Заблоцкий-Десятовский стал ближайшим доверенным лицом министра, его советником и консультантом. Министерство государственных имуществ, занималось в то время подготовкой крестьянской и земельной реформ.

Как и министр П. Д. Киселёв, Заблоцкий-Десятовский был убежденным противником крепостного права. Когда в секретном комитете, учрежденном в 1839, рассматривался проект графа Киселёва об ограничении крепостного права, Киселёв, желая подкрепить свои предположения неопровержимыми фактами, поручил Заблоцкому-Десятовскому и ещё одному доверенному лицу объездить летом 1841 внутренние губернии и под предлогом инспекции управления государственного имущества вникнуть в положение помещичьих крестьян. Результатом этой поездки стала замечательная записка Заблоцкого-Десятовского «О крепостном состоянии в России», в которой этот вопрос рассматривался со всех сторон — хозяйственной, нравственной и политической, и разрешение вопроса предполагалось именно так, как это было сделано в 1861. Особенно восставал Заблоцкий-Десятовский против мысли об освобождении крестьян без земли и отвергал всякие надежды на систему добровольных соглашений. Эта записка не только не могла появиться в то время в печати (она была опубликована лишь 40 лет спустя, в приложении к книге Заблоцкого-Десятовского о Киселёве), но сам Киселёв не решился даже представить её императору Николаю I, а рукопись держал в глубочайшей тайне; тем не менее, она стала известной сторонникам крепостного права и навлекла на Заблоцкого-Десятовского их ненависть, которую особенно давал ему почувствовать влиятельный князь Меншиков.

Открытие сельских школ, созданных усилиями Управления государственного имущества, обнаружило недостаток книг для народного чтения. В 1843 Заблоцкий-Десятовский вместе со своим другом, князем В. Ф. Одоевским, предпринял издание сборника для крестьян под названием «Сельское чтение» (11 изд. 1-й книги СПб., 1864), в первые два года разошедшегося в количестве до 30000 экземпляров.

Этот колоссальный успех Белинский объяснял как глубоким знанием быта, потребностей и самой натуры русского крестьянина, так и талантом, с каким издатели сумели воспользоваться этим знанием. Затем появились: «Рассказы о Боге, человеке и природе» (СПб., 1849), составленные Заблоцким-Десятовским при участии князя Одоевского, и его «Ручная книжка для грамотного крестьянина» (СПб., 1854; 9 изд. 1872).

В 1847 появилась в «Отечественных записках» (книги 5 и 6) знаменитая статья Заблоцкого-Десятовского «О причинах колебания цен на хлеб в России», в которой проводилась мысль, что одной из главных причин чрезвычайного понижения цен на хлеб в России служит даровой для землевладельцев труд, обусловленный крепостной зависимостью (что скрывалось под термином «обязательная рента»), и доказывалось, что «правильная соразмерность между производством и запросом хлеба на рынках может установиться только тогда, когда рента примет естественный экономический характер» (считай: когда уничтожится крепостное право).

В 1848 г. Андрей Парфёнович был избран председателем статистического комитета Русского географического Общества, где он был исследователем русского народного быта и руководителем других исследований.В общей сложности, его деятельность в Русском географическом Обществе длилась двадцать лет с 1838 по 1858 гг.

После 1848 Заблоцкий-Десятовский печатал статьи по земледелию («Хозяйственные афоризмы» в «Отечественных записках» 1849 и другие) и по статистике («Взгляд на историю развития статистики в России» в «Записках Географического общества» 1848, т. II); с 1853 до 1859 редактировал «Земледельческую газету». Под его же редакцией в течение многих лет издавались журналы министерств внутренних дел и государственных имуществ.

Его любовь к литературе выразилась и в том, что он в 1859 участвовал в основании «Общества для пособия нуждающимся литераторам и учёным», для которого выработал вместе с К. Д. Кавелиным устав и в котором шесть лет был председателем комитета. В 1859 Заблоцкий-Десятовский был назначен статс-секретарем в департамент законов Государственного совета. Здесь он принимал участие в законодательной работе по освобождению крестьян, отмене питейных откупов и реформе государственного контроля.

В 1867 Заблоцкий-Десятовский был переведён в комитет финансов, в 1875 назначен членом Государственного совета. В 1865 он напечатал в «Русском вестнике» статью «О финансах Австрии». В 1868 он издал «Обозрение государственных доходов России» (СПб.), в котором доказал, что крестьянин есть важнейший источник прямых и косвенных сборов и что на нём лежит вся тяжесть государственного бюджета.

В 1869 Заблоцкому-Десятовскому было поручено собрать сведения о способах взимания прямых налогов в Пруссии; результатом этой командировки стал капитальный труд «Финансовое управление и финансы Пруссии» (СПб., 1871). Последний обширный труд Заблоцкого-Десятовского, появившийся в печати, «Граф П. Д. Киселёв и его время» (СПб., 1882), был весь основан на неизданных материалах и проливал свет на многие важнейшие стороны внутренней и внешней политики России за большую часть XIX века.

Ненапечатанными остались «Письма о деньгах», в которых Заблоцкий-Десятовский в популярной форме изложил основы политической экономии. С 1853 и до своей кончины Заблоцкий-Десятовский был гласным Санкт-Петербургской думы и много сделал для освобождения городской казны от непроизводительных расходов, налагавшихся на неё по произволу администрации.

В соответствии с его идеей издаются с 1863 «Известия городской думы»; ему же принадлежит первоначальная мысль о санитарном исследовании вод в санкт-петербургских реках и каналах, о проведении в столице периодических переписей, об организации статистических исследований Санкт-Петербурга, которым он положил начало своей книжкой «Статистическое обозрение Санкт-Петербурга» (СПб., 1833). Ему обязано своим возникновением и процветанием общество помощи бедным в приходе Андреевского собора на Васильевском острове, дела которого он в качестве председателя вёл с самого его основания общества в 1868 и до своей кончины. Андрей Парфёнович Заблоцкий-Десятовский похоронен на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге.

Литература

• Заблоцкий-Десятовский, Андрей Парфеньевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Заблоцкий-Десятовский, Андрей Парфенович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Вестник Европы. — 1882. — № 2.
• [www.memoirs.ru/rarhtml/Andr_ZD_RS82_33_2.htm Андрей Парфенович Заблоцкий-Десятовский. (Материалы) // Русская старина, 1882. — Т. 33. — № 2. — С. 531—560.]

Отрывок, характеризующий Заблоцкий-Десятовский, Андрей Парфёнович

– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.