Завадовский, Николай Степанович

Николай Степанович Завадовский
Дата рождения	1788(1788)
Дата смерти	8 октября 1853(1853-10-08)
Принадлежность	Россия Россия
Род войск	казачьи войска
Звание	генерал от кавалерии
Командовал	3-я бриг. Черноморских казачьих полков, Черноморское казачье войско
Сражения/войны	Кавказская война, Отечественная война 1812 года, Заграничные кампании 1813 и 1814 гг., Русско-турецкая война 1828—1829
Награды и премии	Орден Святого Владимира 3-й ст. (1829), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1834), Орден Святого Александра Невского (1849)

Никола́й Степа́нович Завадо́вский (1788—1853) — русский генерал, командующий войсками на Кавказской линии и Черномории, наказной атаман Черноморского казачьего войска.

Биография

Родился в 1788 г. Происходил из дворян Харьковской губернии. Службу начал казаком в Черноморском казачьем войске, в которое был зачислен в 1800 г. С первого же года по вступлении на службу, состоя в кордонной линии Черноморского войска, которая часто подвергалась нападениям со стороны горцев, он уже в то время должен был испытать все прелести походной жизни, участвуя во многих экспедициях.

В начале 1812 г. был произведён в хорунжие, с переводом в лейб-гвардии Черноморскую сотню и осенью командирован в действующую против Наполеона армию. На первых порах по прибытии на театр Отечественной войны сражался с французами при Троках и Вильне, а затем, был послан с 75-ю казаками на аванпосты, «встретился с неприятельскими стрелками и дрался с ними более двух часов»; под Витебском, командуя лейб-гвардии Черноморской сотней, опрокинул два эскадрона неприятельской кавалерии; причём был ранен в левую руку ружейной пулей и за отличие пожалован в сотники. После этого он продолжительное время лечился от раны. Но под Тарутином снова участвовал в сражении, снова был ранен в ту же самую руку и снова должен был временно выбыть из строя. В заграничных кампаниях 1813 и 1814 гг. Завадовский состоял в конвое его величества императора Александра I, участвовал в сражении под Дрезденом, находился при пленении генерала Вандама под Кульмом и при вступлении союзной армии в Париж.

По окончании Наполеоновских войн до 1828 г. числился в лейб-гвардии Черноморском батальоне; в продолжение этого времени получил чины штаб-ротмистра (1817), ротмистра (1818), полковника (1819) и генерал-майора (25 марта 1828). Одновременно с производством в генерал-майоры был снова переведён в Черноморское казачье войско и тотчас же командирован вновь на Кавказ для командования находившимися в Грузии Черноморскими полками. Во время русско-турецкой войны 1828—1829 гг., при обложении крепости Карса командовал частью 2-й и 3-й бригадой казачьих полков, с которыми неоднократно отражал вылазки неприятеля и по взятии крепости преследовал турецкую конницу. За отличие в этих делах получил орден св. Владимира 3-й степени.

В 1830 г. Завадовский участвовал в экспедиции в землю шапсугов, предпринятой под непосредственным начальством главнокомандующего отдельным Кавказским корпусом генерал-фельдмаршала князя Варшавского графа Паскевича-Эриванского, для наказания их за неприязненные действия против России; по окончании же экспедиции, когда шапсуги были наказаны, хлеб их сожжён и аулы разрушены, Паскевич предложил ему вступить в исправление должности наказного атамана Черноморского казачьего войска. Завадовский вступил в исправление должности 12 ноября и носил это звание до конца своей жизни, хотя Высочайший приказ об утверждении в должности состоялся только почти через семь лет — 25 сентября 1837 г. 3 декабря 1834 г. Завадовский был награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 4941 по списку Григоровича — Степанова) за выслугу 25 лет в офицерских чинах.

6 декабря 1840 года Завадовский был произведён в генерал-лейтенанты. В период с 1840 по 1844 гг. почти непрерывно находился в походах, снова ходил против шапсугов, был несколько раз за Кубанью и вел энергичную борьбу против Ганжи-Магомета, имевшего особую популярность среди кавказского племени абадзехов. 1 января 1848 г. состоялось назначение его командующим войсками на Кавказской линии и в Черномории. В генералы от кавалерии Завадовский произведён 26 ноября 1852 года. Последней его наградой был орден св. Александра Невского, полученный в 1849 г.

В 1851 г. была большая экспедиция против Магомет-Эминя, имевшая весьма удачный исход. Войска Эминя разбиты и все преданные ему племена усмирены. Но прошёл один год, и снова пришлось задуматься над создавшимся положением вещей. Магомет-Эминь возбудил всех шапсугов и объявил себя в горах пашой Анапского пашалыка. Предстояло осуществить в больших размерах новую экспедицию. Сознавая важность предприятия Завадовский, несмотря на сильное расстройство здоровья и крайнее недомогание, 18 октября І853 г. выступил во главе отряда в поход. 26 отряд прибыл к укреплению Абинскому, откуда была проложена громадная просека через вековой лес к реке Адагуму. 8 октября работа была окончена, и предприятие близилось уже к концу, но генералу Завадовскому не пришлось его видеть. В этот день он скончался. Начальство над отрядом принял начальник штаба войск Кавказской линии и Черномории генерал-майор Капгер. Тело почившего перевезено было в Екатеринодар, где с подобающими почестями предано земле.

М. Я. Ольшевский в своих записках весьма нелестно отзывался о Завадовском, который «до того был хитёр и вкрадчив, что, несмотря на временное назначение командующим войсками, умел удержаться на этом месте в продолжение семи лет, до своей смерти. Он до того умел ходить на задних лапках и прикидываться тихим простачком, что очарованный его скромностью и безграничной покорностю граф Воронцов видел в нём честнейшегои преданного слугу царского, тогда как Николай Степанович З-ский радел более о собственной, нежели общей пользе, заботясь извлекать выгоды для своего кармана из правых и неправых дел, что и доказывало оставленное им по смерти огромное состояние. … Осыпанный ласками и почестями своего мощного патрона, нельзя сказать, чтобы он оставил по себе добрую память».

Источники

• Ольшевский М. Я. Кавказ с 1841 по 1866 год. СПб., 2003.
• Завадовский, Николай Степанович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Завадовский, Николай Степанович

Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.