Закрошинский мох (Речицкий район)
Посёлок
Показать/скрыть карты
|
Закрошинский Мох (белор. Закрашынскі Мох) — посёлок в Василевичском городском совете Речицкого района Гомельской области Беларуси.
Содержание
География
Расположение
В 51 км на юго-запад от Речицы, 3 км от железнодорожной станции Василевичи (на линии Гомель — Калинковичи), 101 км от Гомеля.
Гидрография
На западе мелиоративные каналы.
Транспортная сеть
Рядом автодорога Василевичи — Речица. Планировка состоит из прямолинейной улицы, близкой к меридиональной ориентации и застроенной деревянными усадьбами.
История
Основан в начале XX века. Здесь, неподалёку от железнодорожной станции Василевичи, была организована добыча торфа на площади 500 десятин. В 1920 году во время оккупации польскими войсками торфяное хозяйство было разрушено. После освобождения торфодобыча была восстановлена. В конце 1920-х годов артель по добыче торфа развилось в большое предприятие, возле которого формировался жилой посёлок. 28 жителей погибли на фронтах Великой Отечественной войны. Действовали фельдшерско-акушерский пункт и клуб.
Население
Численность
- 2004 год — 32 хозяйства, 57 жителей.
Динамика
- 2004 год — 32 хозяйства, 57 жителей.
См. также
Напишите отзыв о статье "Закрошинский мох (Речицкий район)"
Примечания
Литература
- Гарады і вёскі Беларусі: Энцыклапедыя. Т.2, кн.2. Гомельская вобласць/С. В. Марцэлеў; Рэдкалегія: Г. П. Пашкоў (галоўны рэдактар) і інш. — Мн.: БелЭн, 2005. 520с.: іл. Тыраж 4000 экз. ISBN 985-11-0330-6 ISBN 985-11-0302-0
Ссылки
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?: |
Отрывок, характеризующий Закрошинский мох (Речицкий район)
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.