Залавас
Деревня
Показать/скрыть карты
|
Залавас (белор. Зулаў, лит. Zalavas, польск. Zułów, в Российской империи Зулов) — деревня в Литве, в Пабрадском старостве Швянчёнского района, входящего в Вильнюсский уезд, на реке Мяра, возле границы с Белоруссией, неподалеку от города Швянчёнис. По переписи населения 2001 года, в селе насчитывалось 173 жителя. Известна тем, что там в 1867 году родился Юзеф Пилсудский, будущий восстановитель Польского государства.
История
Впервые Зулов упоминается в конце XVII века, когда он был владением новогрудского каштеляна Александра Войны-Ясенецкого. Позднее стал собственностью княжеского рода Гедройц, а в XVIII веке был приобретен семьёй Огиньских (потомки Рюриковичей, один из знатнейших родов ВКЛ). До 1842 года имение Зулов входило в Ошмянский повет[1]. В начале XIX века Зулов наследуется семьёй Михаловских, одна из представительниц которой, Хелена, получила село в качестве приданого и подарила мужу, Антони Биллевичу, в свою очередь, отдавшему село в качестве приданого своей дочери Марии, которая в 1863 году вышла замуж за Юзефа Винценты Пилсудского. В 1882 году село приобретает Михал Огиньский — один из наследников владевшего Зуловым ранее рода. Но вскоре ему пришлось продать свои владения русскому купцу из Риги по имени Клим. Тот перепродал село офицеру русской армии Курносову, семье которого Зулов принадлежал до немецкой оккупации Литвы в 1915 году во время Первой мировой войны. С 1920 года в составе государства Срединная Литва, которое в 1922 присоединилось к Польше. В 1934 году союз ветеранов польско-советской войны приобрел Зулов для польской армии и создал комитет по восстановлению родного дома маршала Пилсудского. Дом был реконструирован и в 1937 году в нем открылся музей. В 1939 году, после вступления РККА в Польшу, дом был уничтожен (в настоящее время на этом месте установлен мемориальный камень).
После советской аннексии Литвы, территория Швенчёнского района, включенная осенью 1939 года в состав БССР, была 2 октября 1940 года передана ЛитССР. Тогда же официальным названием села стал Залавас. С 1991 года — в составе Литовской Республики
Напишите отзыв о статье "Залавас"
Примечания
- ↑ [www.expressnews.by/303.html ДЗЕРЖИНСКИЙ ПРОТИВ ПИЛСУДСКОГО]. Экспресс НОВОСТИ. Проверено 22 марта 2013. [www.webcitation.org/6FdhM98gi Архивировано из первоисточника 5 апреля 2013].
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 29 мая 2011 года. |
Отрывок, характеризующий Залавас
– «Первопрестольной столице нашей Москве.Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
