Звёздный Экспресс
| Звёздный Экспресс | |
| Starlight Express | |
 | |
| Музыка | |
|---|---|
| Слова | |
| Постановки |
1984 West End |
«Звёздный Экспресс» (англ. Starlight Express) — рок-мюзикл Эндрю Ллойда Уэббера. История о игрушечных поездах, которые оживают во сне маленького мальчика. Герои соревнуются между собой в скорости за титул «Самая быстрая машина в мире».
Мюзикл интересен тем, что все актёры, играющие на сцене, поставлены «на колёса» — роликовые коньки. Это один из самых долгоиграющих мюзиклов в истории Вест-Энда выдержавший 7461 представление, Бродвейская версия не завоевала такой популярности, продержавшись всего 761 представление. Это один из самых популярных мюзиклов в Германии, где, с прежней популярностью, идёт и по сей день.
Содержание
История создания
Композитора очень интересовала идея создания мюзикла о поездах. В основу он решил положить «Историю Золушки»: Расти подразумевался под «Золушкой», Гризболл и Электра под «Злыми сёстрами», а Звёздный Экспресс под «Доброй Феей».
Перед режиссёром Тревором Нанном стояла трудная задача — создать шоу, непохожее на мюзикл «Кошки». Непростая работа предстояла и художнику-декоратору Джону Напьеру. Для постановки полностью перестроили театр Аполло Виктория: на сцене построили роллердром и специальные многоярусные гоночные дорожки, проходящие прямо по залу. Очень сложно проходил и кастинг, ведь актёр должен был не только петь, но и хорошо уметь танцевать и кататься на роликах.
Премьера состоялась 27 марта 1984 года. Кроме актёров, в шоу участвовали профессиональные роллеры.
Сюжет
Акт I
Контроль — маленький мальчик (голос за сценой), играет в гонки со своими игрушечными поездами. В самый разгар игры к нему в комнату входит мама и укладывает спать. Когда Контроль засыпает, под его тихое бормотание (он во сне продолжает отдавать команды поездам) звучит Увертюра («Overture»).
В полутьме появляются «поезда», музыка достигает кульминационного момента и резко обрывается.
Тепловоз Гризболл (действующий чемпион гонок) и его банда дизельных головорезов восхваляют самих себя, что, мол, они самый скоростной и быстрый состав («Rolling Stock»). Гризболл заявляет, что никто не может противостоять ему в гонках:
«Вы увидите мой зад, и это всё, что вы увидите»
Появляется Расти — паровоз (стоящий где-то на запасных путях), напротив, считающий себя самым непобедимым. Гризболл и его банда насмехаются над ним и уезжают. Расти погружается в мечты об участии в чемпионате («Call Me Rusty»). Этими мечтаниями он привлекает внимание состава «Lotta Locomotion». Его считают слабым и неспособным к участию в гонках.
Расстроенный Расти уходит. «Девочки» представляют себя («Lotta Locomotion»):
Эшли — вагон для курящих, мечтает «бросить свою привычку», но все её попытки оканчиваются крахом.
Баффи — вагон-буфет, предлагает всем «горячие, дешёвые и быстроготовящиеся» закуски.
Дайна — вагон-ресторан, всегда готовая к обслуживанию.
Перл — вагон первого класса, «девушка-брэнд», возлюбленная Расти, его партнёр по гонкам, но разочарованная в его способностях.
Гризболл возвращается с вагонами второго и третьего класса. Вместе с составом он снова восхваляет себя («Pumping Iron»). Расти же доставляет на сцену своих друзей — состав «Rockies» (товарный поезд), состоящий из трёх вагонов: Флэт Топ, Дастин и Си. Би. («Freight»).
Для участия в гонках прибывают поезда: из Франции (Бобо), Италии (Эспрессо), Германии (Вельтшафт), России (Турнов), Японии (Хасимото) и Великобритании (Принц Уэльский). Они готовятся к первому заезду, но внезапно врывается опоздавший. Яркая вспышка света и появляется Электра — электровоз вместе со своим составом:
Крупп — оружейный вагон,
Ренч — ремонтный вагон Электры,
Парс — денежный вагон,
Вольта — вагон системы охлаждения Электры,
Джоуль — вагон со взрывчаткой.
Электра стремится произвести такое же впечатление, как и Гризболл. Представляя себя, намекает, что он может «гонять» как с переменным, так и с постоянным током («AC/DC»).
Почти все пары уже объединились для первой гонки. Электра приглашает Перл стать своей партнёршей по гонкам. Колеблясь в выборе между электровозом и паровозом Перл «разъединяется» с Расти и выбирает Электру («He’ll Whistle At Me»).
В первой гонке Гризболл, смошенничав, обгоняет Хасимото и Эспрессо. Дайна (его партнёр) не в восторге от его поступка и упрекает его. Разозлившись, он опрокидывает её на рельсы и оставляет одну, несмотря на мольбу и извинения. Си. Би. увидев что Дайна осталась совсем одна, поёт ей балладу («There’s Me»).
Под фанфары появляется Папаша-паровоз — отец Расти («Poppa’s Blues»). Когда появляется его сын, ошарашенный уходом Перл, Папаша спрашивает его, что он собирается делать дальше. Тот отвечает, что будет участвовать в гонках либо вместе с Перл, либо вообще не будет участвовать. Убеждая Расти в том, что не всё потеряно старый паровоз знакомит его со своим партнёром по гонкам Белл — спальным вагоном и предлагает ему совершить заезд с ней. Белл рассказывает о своей беспробудной жизни («Belle, the Sleeping Car»). Расти предлагает ей стать его партнёром и она соглашается.
Во второй гонке Расти проигрывает Электре (тот «гонял» с Перл) и Вельтшафту с Джоулем. Совершенно раздавленный он возвращается на свалку металлолома. Папаша, подбадривая его, рассказывает о Звёздном Экспрессе — Боге поездов, который поможет ему одержать победу, и просит Расти уверовать в Него. Но тот ничего даже слышать не хочет об этом. Он окончательно потерял веру в себя. Чтобы доказать ему существование Звёздного Экспресса, Папаша сам решает участвовать в гонках. Только возникает одна проблема — в третьей гонке больше нет мест. Внезапно и очевидно благодаря божественной воле, освобождается одно место: Британский поезд ломается. Трактуя это, как волю Звёздного Экспресса, Папаша берёт к себе в партнёры Дастина и выигрывает гонку. Победа досталась большой ценой — гонка чуть не убивает старый паровоз, он еле не разваливается и поэтому не может участвовать в финале. Он просит сына занять его место. Не зная что делать, Расти молит о помощи Звёздный Экспресс («Starlight Express»).
Акт II
Все поезда и составы спорят о замене Папаши («The Rap»). Ведь Расти уже проиграл одну гонку и был дисквалифицирован, но с другой стороны Папаша имеет право выбирать себе в замену кого хочет. В конце концов, было решено, что Расти будет участвовать в заезде.
Гризболл, бросив Дайну, уводит Перл от Электры и предлагает ей стать своей партнёршей. Брошенная и расстроенная Дайна поёт о своём одиночестве («U.N.C.O.U.P.L.E.D.»). Она помнит, что была предметом насмешек многих поездов, но предательство Гризболла самое больное для неё и клянётся, что никогда не простит тепловоз.
Белл, Баффи и Эшли ободряют её и наказывают ей, чтобы впредь она была более активной, подвижной и агрессивной. Недолго думая, Электра приглашает Дайну себе в партнёры, она соглашается, предполагая, что это будет поводом для ревности Гризболла.
Си. Би. встречается с Электрой и раскрывает ему свою гадкую и подлую натуру («C.B.»). Оказывается, это он виновник всех крупнейших аварий в истории. Он обещает сделать так, чтобы Электра победил в финале. Все считают, что основная борьба будет идти между Электрой и Гризболлом. Си. Би. между тем убеждает Расти отказаться от участия в гонке. Перл, узнав об этом, собирается сообщить судьям, но Гризболл угрожает ей, обещая, что она обязательно будет дисквалифицирована, если сделает это. Испуганная Перл отказывается от своей идеи. Си. Би. продолжает насмехаться над Расти, убеждая, что у него нет шансов на победу.
Паровоз снова жалеет себя. Состав «Rockies» говорят ему, что неважно насколько ты талантливый, если тебе никогда не везло, то ты никогда и не победишь («Right Place, Right Time»). Окончательно впав в уныние, Расти молит Звёздный Экспресс о помощи, и на этот раз Он ему отвечает («Starlight Sequence»). Звёздный Экспресс говорит, что поможет ему победить, и что Расти и есть Звёздный Экспресс. Ведь у него такая большая вера. Расти радуется этому. Музыка внезапно утихает, и Расти слышит кашель. Это Дастин. Паровоз просит Дастина стать его партнёром в последней гонке, и тот охотно соглашается.
Дайне надоели гонки. Она ожидала от электровоза большего, но он не оправдал её ожиданий, поэтому она «разъединяется» с ним («He Whistled at Me» (реприза)). Особо не волнуясь по этому поводу, Электра приглашает на её место Си. Би.
Пришло время финала. В нём участвуют: Гризболл с Перл, Электра с Си. Би. и Расти с Дастином. Электра и Гризболл не сосредотачиваются на гонке, вместо этого они борются между собой за внимание окружающих. Расти получает преимущество, но снова теряет его, когда Гризболл, посчитав, что Перл для него только обуза, разъединяется с ней прямо во время гонки, и Расти останавливается, чтобы помочь ей. Но Гризболл теряет партнера. А по правилам гонки у каждого участника должен быть партнёр. Единственный шанс не вылететь из гонки для тепловоза — это попытаться отнять Си. Би. у Электры. Они начинают драться за него, и это позволяет Расти снова взять инициативу в свои руки.
Он вырывается вперёд и побеждает в гонке, становясь абсолютным чемпионом, и получает титул «Самая быстрая машина в мире». В это время тепловоз и электровоз продолжают борьбу за Си. Би, залетают в тоннель и терпят аварию. Потерпев сокрушительное поражение и потеряв свою гордыню, Электра (во время гонки он теряет свой шикарный ирокез) пытается отделаться от Си. Би. и Гризболла и стенает о несправедливости судьбы («No Comeback»). Под тяжестью позора он исчезает.
Гризболла и Си. Би, точнее то, что от них осталось — отправляют в ремонт («One Rock 'n' Roll Too Many») под дружный хохот (смеются все кроме Расти, Перл, Папаши и Дастина).
Папаша-паровоз приказал Гризболлу показать то место, где он «отцепил» Перл — Расти обязан ей помочь, иначе он не достоин носить звание чемпиона.
Одинокая Перл поёт балладу «Only He». Она, наконец, поняла, что всегда любила только Расти, что она должна быть с ним и заботиться о нём, но возможно уже слишком поздно, чтобы исправлять все ошибки… К счастью, Расти находит её и прощает за всё. Вместе они поют «Only You».
Все остальные присоединяются к ним. Баффи и Эшли размышляют о том, как прекрасно встретить свою любовь на железной дороге. Гризболл извиняется перед Дайной и она, следуя примеру Расти, прощает его.
Папаша говорит тепловозу, что он не обязан подчиняться Контролу и должен жить своей головой, без чьей-либо указки. Возмущённый Контрол приказывает поездам повиноваться ему и делать то, что он говорит. Но они просят его заткнуться и не указывать им.
Папаша-Паровоз и Белл возглавляют исполнение зажигательной песни «Light At The End of the Tunnel», в которой восхваляется паровая энергия. Шоу заканчивается заездом по залу, приветствием аудитории и оркестровой репризой «Light At The End of the Tunnel».
Персонажи
- Голоса за сценой
- Контроль — маленький мальчик, во сне которого происходит вся эта история.
- Мама Контроля.
- Звёздный Экспресс — Бог всех поездов.
- Локомотивы
- Расти — паровоз, который долго боролся за победу в гонках и, в конце концов, победил, став новым чемпионом.
- Гризболл — тепловоз, дизельный мачо и действующий чемпион гонок до победы Расти.
- Электра — электровоз, новый претендент на звание чемпиона, описываемый Контролом, как «двигатель будущего».
- Папаша — паровоз, бывший чемпион гонок, отец Расти.
- Вагоны
- Перл — вагон первого класса, возлюбленная Расти.
- Дайна — вагон-ресторан. Лучшая подруга Перл.
- Эшли — вагон для курящих. Постоянно спрашивает у всех сигареты.
- Баффи — вагон-буфет.
- Белл — спальный вагон. Героиня отсутствовала в Бродвейской постановке.
- Вагоны второго и третьего класса — выполняют роль хора («Pumping Iron»). Исполняются актёрами, исполнявшими роли Джоуля и Вольты. Они присутствовали только в лондонской постановке 1984—1992 годов.
- Грузовые вагоны
- Rocky 1, 2, 3 и 4 — грузовые вагоны, осуществляющие перевозки товаров и грузов. Роки-4 был только в конце 1980-х годах на Бродвее, в Германии и Японии и в туре по Австралии. В новых постановках в США, Великобритании, Бохуме, они были заменены «Хип Хопперами» («Модными Бункерами»).
- Флэт-Топ — вагон, который возит кирпичи. Друг Расти, но мечтает вступить в банду Гризболла.
- Дастин — большой и вместительный вагон. Перевозит различные грузы. Добрый, застенчивый, приветливый, стесняется своего большого веса. Лучший друг Расти.
- Си. Би. Красный Камбуз — тормозной вагон, двуличный псих, из-за которого постоянно происходят аварии. Один из основных персонажей в оригинальной лондонской постановке и немецкой постановке в Бохуме. Тем не менее, исчез из Лондонской постановки 1992 года и с тех пор является лишь второстепенным персонажем в последующих постановках.
- Состав Электры
- Крупп — оружейный вагон.
- Ренч — ремонтный вагон Электры.
- Парс — денежный вагон.
- Вольта — вагон системы охлаждения Электры.
- Джоуль — вагон со взрывчаткой.
- Другие поезда
- Бобо — высокоскоростной поезд из Франции.
- Эспрессо — миланский экспресс из Италии.
- Вельтшафт/Рашгольд — немецкий междугородный поезд.
- Турнов — транс-сибирский экспресс из России.
- Хасимото/Нинтэндо — высокоскоростной поезд из Японии.
- Мильтон Кейнс Сити/Принц Уэльский — британский высококомфортный пассажирский поезд для королевских особ.
- Остальные персонажи
- Судьи гонок — дают старт и финиш с помощью зеленых и красных флагов, убирают разбившиеся поезда с рельсов и выступают в роли жюри.
- Траксы — существуют исключительно для выполнения трюков, они не поют и не принимают участия в большинстве номеров.
- Банда Гризболла — дизельный хор. Всё время восхищаются Гризболлом.
- Танк, Гук и Льюб — члены банды Гризболла, которые насмехались над Расти.
Музыкальные номера (1984)
|
|
Изменения в последующих постановках
В последующих постановках исчезли такие номера, как: «Call Me Rusty», «There’s Me», «Belle the Sleeping Car», «Race: Heat Three», «Rolling Stock» (Реприза), «C.B.», «No Comeback», «Only He» и «Only You».
Но были добавлены новые номера:
- Engine of Love — Расти, Перл, Дайна, Баффи, Эшли (Акт I)
- Crazy — Расти, Перл, Эшли, Дайна и Баффи (Акт I)
- Make Up My Heart — Перл (Акт I)
- Next Time You Fall In Love — Перл, Расти (Акт II; исполняется в случае если поют «Only You»)
Существуют две версии начала песни «Starlight Express»: «When your good-nights have been said» или «When the night is darkest», причём мелодии тоже отличаются друг от друга.
Название «A Lotta Locomotion» в США и в туре по Великобритании было заменено на «Whole Lotta Locomotion», на стихи Дэвида Язбека. Там были также три различных версии рэпа:
- Rap (Слова: Ричард Стилгоу) (1984-91)
- Check It Out, Can You Believe This? (Слова: Ричард Стилгоу) (1992—2002 годы)
- It’s Race Time! (Слова: Дэвид Язбек) (2004 -?)
Интересные факты
- Гризболл является пародией на Элвиса Пресли.
- Электра — скрытая пародия на Майкла Джексона.
- «AC/DC» также обозначает бисексуальность.
- «Звёздный Экспресс» — это не единственный мюзикл, в котором используются роликовые коньки - в бродвейской постановке мюзикла Русалочка на роликовых коньках передвигаются обитатели морского дна.
- Актёры обучаются катанию 3-4 месяца, прежде чем выходят на сцену.
- Хореограф шоу Арлен Филлипс создала школу танцев на роликовых коньках.
- У каждого персонажа есть свой собственный набор движений. Они характеризуют персонажа.
- С 6 сентября 1997 года по 1 февраля 1998 года в США проходил тур «Звёздный Экспресс на льду», где персонажи были в коньках, а действие происходило на льду.
Постановки
Вест-Энд
На Вест-Энде мюзикл открылся 27 марта 1984 года в театре Аполло Виктория; режиссёром был Тревор Нанн, хореографом — Арлен Филлипс. Театр был специально перестроен, чтобы возможно было проводить гонки.
Пересмотр сюжета
В ноябре 1992 года в Лондонской постановке произошли большие изменения: мюзиклу дали новое название — «New Starlight Express» («Новый Звёздный Экспресс»), были добавлены пять песен («Crazy», «He’ll Whistle at Me», «Make Up My Heart», «Next Time You Fall in Love», «The Megamix»), 12 песен («The Overture», «Engine of Love», «Call me Rusty», «Hitching and Switching», «There’s Me», «Belle The Sleeping Car», «Heat Three», «Wide Smile», «High Style», «No Comeback», «Only He», «Only You») и два персонажа (Си. Би. и Белл) были вырезаны.
Спальный вагон Белл, оказавшись несовместимой с более укороченным количеством гонок на Бродвее, была сокращена вместе с Си. Би. Его сокращение потребовало полного пересмотра сценария, потому что сюжет оставался без главного отрицательного персонажа, и Расти, Электра и Гризболл должны были создавать себе проблемы сами или быть жертвами обстоятельств, чтобы сюжет продвигался.
Изменился и порядок исполнения номеров: после «Overture» шла «Entry of National Trains» перемещенная в начало постановки от прежнего места (после песни «Freight»). Энергичная и быстрая «He Whistled at Me» была заменена вялой балладой «Make Up My Heart» ещё до 1992 года. «Pumping Iron» теперь шла после «AC/DC» (подразумевалось противостояние Гризболла и Электры). Вследствие этого вагоны 2-го и 3-го класса были удалены из постановки, оказавшись лишними. Сократилось количество гонок (с пяти до трёх). Как Гризболл и Электра, заняв первое и второе место в первой гонке, сразу попадали в финал, так и Папаша-Паровоз, выиграв вторую гонку, попал в финал. Расти вообще не участвовал в гонках до финала, пока не получил место Папаши.
Был полностью переписан «Rap». Эшли и Баффи исполняли «Rolling Stock (Reprise)» без Белл. Когда Дайна «разъединяется» с Электрой, он берёт в партнёры Баффи. Электра и Гризболл разбиваются в конце гонки случайно. «One Rock 'n' Roll Too Many» вместе с Гризболлом исполнял Электра. «The Megamix» был добавлен, как вторая финальная песня и состоял из нарезки основных песен мюзикла.
Бродвей
Бродвейская постановка открылась 15 марта 1987 в Gershwin Theatre, где продержалась 761 представление.
Сюжет в этой постановке мюзикла был сильно изменён и дополнен, также было вырезано несколько музыкальных номеров. Си. Би. дали новое имя — «Red Caboose» («Красный Камбуз») и вместо того, чтобы бороться за титул «Самая быстрая машина в мире», поезда соревновались за приз «Серебряный Доллар».
Количество гонок сократилось с трёх (с одним победителем) до двух (с двумя победителями). Расти вообще не участвовал в гонках до финала, и поэтому Белл была исключена из списка персонажей. Это сделало шоу более коротким и менее сложным, поскольку теперь было одной гонкой меньше и никаких дебатов относительно участия Расти в финале не было.
Номер «Entry of National Engines» был перенесён в начало шоу вместо увертюры. Песня «Engine of Love» исполнялась вначале, когда Расти доставлял на сцену состав «Lotta Locomotion». Во время песни «A Lotta Locomotion» Перл исчезала со сцены вместе с Расти, и номер исполняли оставшиеся: Дайна, Баффи и Эшли. «He Whistled at Me» была заменена более уравновешенной балладой «Make Up My Heart». Электра не успевал исполнить «AC/DC» до конца, его прерывал Гризболл своей «Pumping Iron», показывая своё противостояние с электровозом. Исчезли из постановки вагоны второго и третьего классов. Их место во время исполнения «Pumping Iron» заняли: Вольта, Джоуль и Ренчь «There’s Me» превратилась в дуэт Красного Камбуза и Дайны.
«The Rap» был полностью переписан, поскольку в сюжете отсутствовали дебаты относительно допуска Расти к гонкам. В финальной гонке Расти появляется в обличии Звёздного Экспресса. Никто из других персонажей его не узнаёт. После гонки Красный Камбуз крадёт «Серебряный Доллар». Все обвиняют в краже Расти, и он соглашается на то, чтобы его обыскали, также как и всех остальных. Это приводит к длинной погоне («The Chase»), в конце которой был Камбуз врезается в Гризболла и Электру. «No Comeback» было вырезано из постановки. Гризболл, Камбуз и Электра вместе исполняют «One Rock 'n' Roll Too Many». Перл сначала исполняла «Make Up My Heart», однако этот номер сократили ещё в период предварительных показов. «Only He» был заменена «Only You». Шоу заканчивалось «Light at the end of the Tunnel».
Бохум
Немецкая постановка открылась 12 июня 1988 года в специально построенном для спектакля театре «Starlighthalle» в городе Бохум. Спектакль идёт по сей день и с момента премьеры его посмотрели более 13 миллионов человек.
На строительство театра «Starlighthalle» ушло меньше одного года, впоследствии само здание и чрезвычайно короткий срок строительства были занесены в Книгу рекордов Гиннесса.
В «Starlighthalle» были построены большие двухуровневые гоночные дорожки U-образной формы (аудитория сидела вокруг и внутри этих треков). Местами треки переходят в три уровня, что позволяет производить несколько комбинаций гонок. В 2003 году треки приобрели Y-образную форму.
В марте 2008 года немецкое телевидение запустило телешоу для отбора участников на роли Расти и Пёрл. Шоу было запущено 31 марта под названием «Musical Showstar 2008». В финале победу одержали Кевин Келер и Анна-Мария Шмидт. Шмидт выбыла во время репетиций. Дебют Кевина Келера состоялся 1 августа 2008 года.
Слоган шоу: «Самый быстрый мюзикл во Вселенной!»
Изменения в сюжете
Постановка в Бохуме — правопреемница Бродвея, сохранила и многие изменения, принятые в Лондонской постановке. Структура гонок осталась Бродвейской. В национальных интересах немецкий поезд Вельтшафт (позже был переименован в Рашгольд) участвовал в финальной гонке вместо французского. Белл полностью удалили из постановки. Состав Rockies сначала состоял из четырёх вагонов, но скоро состав сократили до трёх вагонов. Четвёртого Rocky можно увидеть в фойе театра «Starlighthalle», отлитого в бронзе вместе с Вельтшафтом.
Первоначально, шоу начиналось с увертюры и заезда по залу, что напоминало о Лондонской постановке, но во всём остальном шоу больше напоминало Бродвейский вариант.
Вместо «Call Me Rusty», Расти и состав «Lotta Locomotion» исполняли песню «Liebesexpress» (Бродвейская «Engine of Love»). «Ne Lok mit Locomotion» («A Lotta Locomotion») осталась в варианте Лондонской версии со всем поющим составом. «Pumping Iron» исполнялась после «AC/DC» как прямой вызов действующего чемпиона начинающему. «Hilf Mir Verstehn» («Make Up My Heart») — Бродвейская версия, в которой Перл, в конечном счете выбирает Электру.
В 2003 году Лондонская «Crazy» была помещена в шоу между «Pumping Iron» и «Hilf Mir Verstehn» с «Liebesexpress». В то же время «Allein im Licht der Sterne» («Next time you fall in love») заменила «Du Allein» («Only You»). Лондонский «Megamix» был добавлен в конце шоу, хотя фрагменты основных песен мюзикла не находятся в том же самом порядке, что и в Лондоне.
В октябре 2006 года по примеру второго американского тура Хип-Хопперы заменили состав Rockies. В 2007 году «The Rap» был снова изменён — слова в начале композиции были заменены словами из версии британского тура. Также начали использоваться пиротехнические эффекты во время появления Электры и катания Гризболла на высокой скорости.
В 2008 году «Overture» была заменена «The Entry of the National Trains» (перемещённой от «AC/DC»). Композиция «Engine of Love» была полностью удалена и заменена сокращенной версией «Call Me Rusty». Её мелодия, была переработана для баллады Пёрл «He’ll Whistle at Me», с новым немецким переводом. Также была удалена «There’s Me». Для «Starlight Express» была взята версия, начинающаяся со слов: «When your goodnights have been said». «The Rap» в настоящее время исполняется в версии «It’s Race Time». Заключительным дуэтом между Расти и Перл стала «Only He» в версии британского тура.
«Звёздный Экспресс» на льду
Постановка компании Feld Entertainment. В этой версии персонажи совершали заезды на коньках. Тур проходил в США c 6 сентября 1997 года по 1 февраля 1998. Постановка оказалась убыточной, проект свернули, даже не закончив полностью тур.
Альбомы
|
|
Награды и номинации
- 1987 номинации на Тони
- Tony Award for Best Musical — Продюсер Мартин Старгер и лорд Лью Грейд
- Tony Award for Best Original Score — Музыка: Эндрю Ллойд Уэббер; Лирика: Ричард Стилгоу
- Tony Award for Best Featured Actor in a Musical — Роберт Торти (Гризболл)
- Tony Award for Best Costume Design — Джон Напьер (Победитель)
- Tony Award for Best Lighting Design — Дэвид Херси
- Tony Award for Best Choreography — Арлен Филлипс
- Tony Award for Best Direction of a Musical — Тревор Нанн
- 1987 Номинации на Драма Деск
- Drama Desk Award for Outstanding Musical — Продюсер Мартин Старгер и лорд Лью Грейд
- Drama Desk Award for Outstanding Music — Эндрю Ллойд Уэббер
- Drama Desk Award for Outstanding Costume Design — Джон Напьер (Победитель)
- Drama Desk Award for Outstanding Set Design — Джон Напьер (Победитель)
Слоганы
- «Гонка идёт…»
- «Впереди ещё много световых лет»
- «Сильная игра»
- «Получите жизнь»
- «Возбуждающее»
- «Самое быстрое шоу на Земле»
- «Присоединяйтесь к Часу Пик»
- «Электризация»
- «Быстрая отправка»
- «Сойдите с рельс»
- «Из этого мира»
- «Достать до звёзд»
- «Полный экстрим»
- «Обратный отсчёт»
Напишите отзыв о статье "Звёздный Экспресс"
Ссылки
- [www.reallyuseful.com/shows/starlight-express/ Really Usefull Group — страница мюзикла]
- [www.musicals.ru/index.php?item=132/ О создании мюзикла]
- [www.starlightexpress.de Официальный сайт постановки Звёздного Экспресса в Бохуме]
| ||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Звёздный Экспресс
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.
Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.
Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.
Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
