Зелёная комната
| Зелёная комната | |
| La chambre verte | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
94 мин |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Зелёная комната» (фр. La chambre verte) — психологическая драма французского режиссёра Франсуа Трюффо, поставленная им в 1978 году по мотивам новелл Генри Джеймса «Алтарь мертвых» (1895), «Зверь в джунглях» (1903) и «Так оно пришло (Друзья моих друзей)» (1896). Лента была высоко оценена французскими критиками и коллегами Трюффо по цеху, однако стала одним из самых неудачных его фильмов в коммерческом плане.
Сюжет
Действие картины происходит в провинциальном французском городке спустя одиннадцать лет после окончания Первой мировой войны. Фильм начинается с документальных кадров войны. В следующей сцене главный герой фильма Жюльен Давенн (Трюффо) говорит знакомому, который хоронит жену:
|
Для безжалостных людей у Женевьевы глаза закрыты, но для вас, Жерар, они будут открыты всегда. Не думаю, что вы её потеряли. Думаю, что вы никогда не можете потерять её. Посвятите все ваши мысли, все ваши действия, всю вашу любовь ей. Мертвые принадлежат нам, если мы согласны с тем, чтобы им принадлежать. Поверьте мне, Жерар, что мертвые могут продолжать жить. | 
|
Давенн — журналист, пишущий некрологи для местного журнала. На войне погибли практически все его близкие друзья, и дома он любит рассматривать фотографии убитых и раненых на фронте. После окончания войны он женился на любимой девушке, которая ждала его четыре года, но и она умерла через несколько месяцев после свадьбы. В память о ней Давенн организовал в своем доме поминальную (зеленую) комнату, украсив его памятными предметами, портретами жены, цветами и свечами. Каждый вечер он приходит туда сказать жене о своей любви.
Однажды в зеленой комнате возникает пожар, после которого Давенн решает перенести своё святилище в более подобающее место. Он договаривается с местным священником о передаче ему небольшой заброшенной часовни на кладбище. Давенн реставрирует часовню и переоборудует её в место поклонения усопшим. Он устанавливает там фотографии всех своих умерших близких и знакомых, а также ставит свечи в память о каждом из них.
Давенн знакомится с молодой девушкой Сесиль Мандель (Бай), которая попадает под его влияние и начинает испытывать интерес к его культу мертвых. Сесиль восхищена часовней, с интересом расспрашивает о портретах, а потом сообщает, что она установила бы в своем храме, если бы он у неё был, портрет только одного человека. Через некоторое время выясняется, что этим человеком является умерший недавно друг Давенна. Когда-то он предал Давенна и потому оказался единственным из его знакомых, не удостоенным места в святилище.
Из-за отношения к этому человеку Давенн решает порвать с Сесиль. Однако Сесиль уже влюбилась в Давенна и не может скрывать свои чувства. Она приходит в часовню, чтобы объясниться, но оказывается не в состоянии преодолеть страсть Давенна к умершим и его всепоглощающее желание быть с мертвыми. Во время кульминационной сцены Давенн умирает, так и не ответив на её чувства. Любовь к мертвым для него оказалась сильнее любви к живым.
В ролях
- Жюльен Давенн (фр. Julien Davenne) — Франсуа Трюффо[1]
- Сесилия Мендель (фр. Cecilia Mandel) — Натали Бай
- Главный редактор — Жан Дасте
- Секретарь епископа — Антуан Витез
Работа над фильмом
Под влиянием личных утрат Трюффо стал задумываться над вопросом, почему мало кто испытывает столь же широкий спектр чувств по отношению к мёртвым, как к живым. Пересматривая свой фильм «Стреляйте в пианиста» (1962), он поразился тому, что половина занятых в нём актёров уже покинула этот свет. Трюффо решил показать на экране человека, который отказывается забывать мёртвых.
Не будучи верующим, я — как и Жюльен Давенн — люблю мертвых. Я думаю, что мы забываем их слишком быстро, мы не чтим их достаточно. Не заходя так далеко, как Давенн — который одержим, любя мертвых больше, чем живых — я считаю, что память о мертвых позволяет справляться с ощущением мимолетности жизни… Я за женщину и против мужчины. Мораль фильма — нужно иметь дело с живыми! Этот человек отвернулся от жизни. Произошло крушение принципа выживания.— Франсуа Трюффо[2]
Трюффо лично настолько слился с фильмом, что даже ввел в алтарь мертвых портреты нескольких собственных умерших знакомых. Среди изображений в часовне были также портреты Генри Джеймса, Оскара Уайльда, Жана Кокто, Марселя Пруста, Гийома Аполлинера и Сергея Прокофьева, а также Оскара Вернера и Жанны Моро, исполнивших главные роли в фильме Трюффо «Жюль и Джим» (1962).
При работе над сценарием Трюффо попросил перенести действие повести Джеймса «Алтарь мёртвых» во Францию 1920-х годов, когда страна пыталась оправиться от гибели миллионов за время Великой войны. Глубоко личный характер проекта подчёркивало решение Трюффо исполнить роль главного героя. Члены съёмочной группы вспоминают, что режиссёр настолько переживал по поводу неадекватности своих актёрских способностей, что завершение фильма несколько раз оказывалось на грани срыва.
Художественные особенности
Испано-кубинский оператор Нестор Альмендрос славился своим умением снимать в полутьме и воспроизводить на экране естественное освещение интерьеров. В данном случае центр композиции многих сцен освещен мерцанием горящих свечей (и только затемнения по краям подсвечены искусственным светом), что придаёт затемнённой «картинке» с преобладанием зеленовато-охряных тонов почти мистический оттенок.
Для поддержания необходимого настроения фильма Трюффо использовал произведения одного из ведущих кинокомпозиторов 1930-х годов Мориса Жобера, написавшего музыку к классическим фильмам французского поэтического реализма, таким как «Аталанта» (1934) Жана Виго[3], «День начинается» (1939) и «Набережная туманов» (1939) Марселя Карне. Музыка Жобера создает атмосферу ритуальности и духовности, чистоты и света, которая призвана сопровождать память об умерших. Портрет Жобера также можно увидеть в часовне.
Часть критиков сетует на излишнюю литературность сценария и на ограниченность актёрского дарования Трюффо[4]. По мнению Дэйва Кера, «мёртворождённый» фильм Трюффо не в состоянии преодолеть «болезненную эксцентричность» главных героев, загнавших себя в «тупик абсолютного невроза»[5].
Напишите отзыв о статье "Зелёная комната"
Примечания
- ↑ Изначально роль предназначалась для Шарля Деннера.
- ↑ books.google.com/books?id=D9WMaXmGjFAC&pg=PA226
- ↑ Роль главного редактора журнала, где работает Давенн, исполнил Жан Дасте, которого прославили именно фильмы Виго.
- ↑ [www.timeout.com/london/film/la-chambre-verte La Chambre Verte, directed by François Truffaut | Film review]
- ↑ [www.chicagoreader.com/chicago/the-green-room/Film?oid=1072680 The Green Room | Chicago Reader]
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Зелёная комната
Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
