Игнатовский, Владимир Сергеевич

Владимир Сергеевич Игнатовский
Место рождения:	Тифлис, Российская империя
Место смерти:	Ленинград, СССР
Научная сфера:	физика, математика
Учёная степень:	доктор физико-математических наук (1934)
Учёное звание:	член-корреспондент АН СССР (1932)
Альма-матер:	Санкт-Петербургский университет, университет Гиссена
Известен как:	труды по специальной теории относительности и оптике

Влади́мир Серге́евич Игнато́вский (1875—1942) — математик, физик, специалист в области оптической техники и теоретической оптики. Член-корреспондент АН СССР (1932), доктор физико-математических наук (1934), профессор ЛГУ.

Биография

До 12-летнего возраста Владимир Сергеевич Игнатовский жил в Дрездене (Германия), где окончил школу и поступил в гимназию. Игнатовский окончил Санкт-Петербургский университет в 1906 году. В 1906—1908 годах продолжил учёбу в университете Гиссена, где в 1909 году получил степень доктора философии «summa cum laude» за работу по дифракции.
В 1911—1914 годах он преподавал в Высшей технической школе Берлина. После начала первой мировой войны работал в фирме «Карл Цейсс» на строительстве оптического завода во Франции. Женился на подданной Великобритании. В 1917 году вскоре после Февральской революции был послан из Парижа для научного руководства оптическим заводом Российского общества оптического и механического производства в Петрограде, впоследствии известным как Государственный оптико-механический завод (ГОМЗ). В 1921—1938 Игнатовский работал консультантом ещё в одном военном научно-исследовательском центре — Особом техническом бюро (Остехбюро).

В 1918—1928 годах В. С. Игнатовский работал в Техникуме точной механики и оптики (в настоящее время — Санкт-Петербургский государственный университет информационных технологий, механики и оптики), где вел как теоретические, так и практические занятия по всем оптическим дисциплинам. Подготовил кадры молодых сотрудников, работавших с ним на заводе и во многих других учреждениях. Среди известных учеников: Михаил Михайлович Русинов, Иван Афанасьевич Турыгин, Владимир Николаевич Чуриловский и многие другие. Основоположник научно-педагогической школы СПбГУ ИТМО «Прикладная и вычислительная оптика».

С 5 декабря 1918 по 1 ноября 1921 года был консультантом Вычислительного бюро Государственного оптического института, с 1 мая по 1 июня 1932 года состоял там же научным сотрудником.

29 марта 1932 года В. С. Игнатовский был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР.

25 ноября 1934 года В. С. Игнатовскому была присвоена научная степень доктора физико-математических наук.

8 января 1942 года В. С. Игнатовский был арестован по сфабрикованному обвинению в «шпионско-вредительской деятельности» и связях с немецкой разведкой начиная с 1909 года. Вероятно, показалось подозрительным его долгое пребывание в Германии и свободное владение немецким языком. В момент ареста, в блокадном Ленинграде, В. С. Игнатовский был также профессором ЛГУ. Возможно проходил по делу «Союза старой русской интеллигенции». 13 января 1942 военным трибуналом Ленинградского фронта Владимир Сергеевич Игнатовский вместе со своей женой-домохозяйкой были приговорены к расстрелу. Реабилитирован посмертно 28 мая 1955 определением ВКВС СССР.

Вклад в науку

Игнатовский опубликовал несколько работ по специальной теории относительности. В 1910 году он первым получил преобразование Лоренца на основе теории групп и без использования постулата о постоянстве скорости света. Игнатовский известен также своими работами по математической физике, оптике, теории дифракции.

Труды

• Ignatowsky, W. v. (1905). «Reflexion elektromagnetisches Wellen an einem Draht». Annalen der Physik 323 (13): 495–522. DOI:10.1002/andp.19053231305.

• Ignatowsky, W. v. (1905). «Berichtigung zu der Arbeit: Reflexion elektromagnetischer Wellen an einem Draht». Annalen der Physik 323 (15): 1078. DOI:10.1002/andp.19053231517.

• Ignatowsky, W. v. (1907). «Diffraktion und Reflexion, abgeleitet aus den Maxwellschen Gleichungen». Annalen der Physik 328 (10): 875–904. DOI:10.1002/andp.19073281005.

• Ignatowsky, W. v. (1907). «Berechnung des Widerstandes eines Drahtes bei der Reflexion von elektromagnetischen Wellen». Annalen der Physik 328 (10): 905–906. DOI:10.1002/andp.19073281006.

• Ignatowsky, W. v. (1908). «Diffraktion und Reflexion, abgeleitet aus den Maxwellschen Gleichungen». Annalen der Physik 330 (1): 99–117. DOI:10.1002/andp.19083300108.

• Ignatowsky, W. v. (1908). «Diffraktion und Reflexion, abgeleitet aus den Maxwellschen Gleichungen». Annalen der Physik 331 (10): 1031–1032. DOI:10.1002/andp.19083311012.

• Ignatowsky, W. v. (1910). «[gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k153366/f621.table Der starre Körper und das Relativitätsprinzip]». Annalen der Physik 338 (13): 607–630. DOI:10.1002/andp.19103381309.

• Ignatowsky, W. v. (1910). «Einige allgemeine Bemerkungen über das Relativitätsprinzip». Physikalische Zeitschrift 11: 972–976.

• Ignatowsky, W. v. (1911). «[gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k15337j/f389.table Bemerkung zu der Arbeit: Der starre Körper und das Relativitätsprinzip]». Annalen der Physik 339 (2): 373–375. DOI:10.1002/andp.19113390209.

• Ignatowsky, W. v. (1911). «Zur Elastizitätstheorie vom Standpunkt des Relativitätsprinzips». Physikalische Zeitschrift 12: 164–169.

• Ignatowsky, W. v. (1911). «Über Überlichtgeschwindigkeit in der Relativitätstheorie». Physikalische Zeitschrift 12: 776–778.

• Ignatowsky, W. v. (1912). «Über totale Reflexion». Annalen der Physik 342 (5): 901–910. DOI:10.1002/andp.19123420504.

• Ignatowsky, W. v. & Oettinger, E. (1912). «Experimentelle Untersuchungen zur Totalreflexion». Annalen der Physik 342 (5): 911–922. DOI:10.1002/andp.19123420505.

• Ignatowsky, W. v. (1914). «Zur Theorie der Gitter». Annalen der Physik 349 (11): 369–436. DOI:10.1002/andp.19143491103.

• Игнатовский Владимир Сергеевич // Связь между геометрической и волновой оптикой и дифракция гомоцентрического пучка = Труды ГОИ. — Петроград., 1920. — Т. 1. — С. 1 - 30.
• Игнатовский Владимир Сергеевич // Дифракция объектива при любом отверстии = Труды ГОИ. — Петроград., 1919. — Т. 1. — С. 1 - 36.
• Игнатовский Владимир Сергеевич // Дифракция параболического зеркала при любом отверстии = Труды ГОИ. — Петроград., 1920. — Т. 1. — С. 1 - 30.
• Ignatowsky, W. v. (1925). «Zur Theorie der Beugung an schwarzen Schirmen und Erwiderung an F. Kottler». Annalen der Physik 319 (14): 589–643. DOI:10.1002/andp.19253821402.

• Ignatowsky, W. v. (1927). «Zur Theorie der Beugung an schwarzen Schirmen». Annalen der Physik 388 (15): 977–978. DOI:10.1002/andp.19273881506.

• Ignatowsky, W. v. (1932). «[www.digizeitschriften.de/resolveppn/GDZPPN002372983 Über doppelpolige Lösungen der Wellengleichung]». Mathematische Zeitschrift 34: 1–34. DOI:10.1007/BF01180574.

О нём

• М. И. Монастырский. [www.ihst.ru/projects/sohist/papers/mon98iet.htm В. С. Игнатовский и предыстория открытия топологических инвариантов в квантовой механике]. ИИЕТ им. С. И. Вавилова. Годичная научная конференция, 1998. М., 1999. С.424-426.
• Из отзыва академика Д. С. Рождественского в связи с избранием членом-корреспондентом Академии наук СССР

В. С. Игнатовский имеет значительное количество теоретических работ и по другим отделам математической физики: по принципу относительности, электродинамике, а также по чисто математическим вопросам. Известен его курс векторного анализа. Здесь отмечаются на первом месте его заслуги по практической оптике и предлагается на основании всего вышеуказанного избрать его членом-корреспондентом Академии наук СССР по технике (специально по оптотехнике). Академик Д. Рождественский 8 декабря 1931 г.

Ссылки

• [library.istu.edu/hoe/personalia/ignatovsky.pdf Игнатовский, Владимир Сергеевич]
• [www.ihst.ru/projects/sohist/repress/academy/ignatovsky.htm Игнатовский Владимир Сергеевич. Краткая биография на сайте ihst.ru]
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-50551.ln-ru Профиль Владимира Сергеевича Игнатовского] на официальном сайте РАН
• [museum.ifmo.ru/?out=person&per_id=16&letter=200 Игнатовский Владимир Сергеевич. Виртуальный музей Университета ИТМО]
• [ls.pushkin.edu.ru/lsslovar/index.php?title=%D0%9C%D0%B5%D0%B4%D0%B8%D0%B0%D1%82%D0%B5%D0%BA%D0%B0:%D0%98%D0%B7_%D0%B7%D0%B0%D0%BA%D0%BB%D1%8E%D1%87%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D1%8F_%D0%9E%D1%81%D0%BE%D0%B1%D0%BE%D0%B9_%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BF%D0%B5%D0%BA%D1%86%D0%B8%D0%B8_%D0%A3%D0%BF%D1%80%D0%B0%D0%B2%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D1%8F_%D0%BA%D0%B0%D0%B4%D1%80%D0%BE%D0%B2_%D0%9A%D0%93%D0%91_%D0%BE_%D0%BD%D0%B0%D0%BA%D0%B0%D0%B7%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B8_%D1%81%D0%BB%D0%B5%D0%B4%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D1%82%D0%B5%D0%BB%D0%B5%D0%B9 Из заключения Особой инспекции Управления кадров КГБ о наказании следователей, которые фальсифицировали доказательства по делу ленинградских ученых (выдержки)]

Отрывок, характеризующий Игнатовский, Владимир Сергеевич

– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.