Бентам, Иеремия

Джереми Бентам
Jeremy Bentham
Дата рождения:	15 февраля 1748(1748-02-15)
Место рождения:	Лондон, Англия
Дата смерти:	6 июня 1832(1832-06-06) (84 года)
Место смерти:	Лондон, Англия
Школа/традиция:	утилитаризм
Направление:	Европейская философия
Период:	Эпоха Просвещения
Произведения в Викитеке

Иеремия (Джереми) Бентам (англ. Jeremy Bentham; 15 февраля 1748 года, Лондон — 6 июня 1832 года, там же) — английский философ-моралист и правовед, социолог, юрист, один из крупнейших теоретиков политического либерализма, родоначальник одного из направлений в английской философии — утилитаризма.

Биография

Родился в семье адвоката. Брат — Сэмюэль Бентам (Samuel Bentham), английский инженер-механик. Изучал юриспруденцию в Оксфорде (1760—1763). Учился в Вестминстерской школе, Куинз-колледже Оксфордского университета, затем поступил в школу права «Линкольнз инн». Завещал все своё состояние Лондонской Больнице при условии, что его тело будет находиться на всех собраниях членов правления. Его останки были одеты в костюм, а на лице сделана восковая маска. В таком виде учёный до сих пор находится на всех собраниях.

Этика

Частные, индивидуальные интересы рассматривал как единственно реальные, а общественные интересы сводил к их совокупности. Этическое учение изложено в произведении «Деонтология, или наука о морали» (т. 1—2, 1834). В основе этики Бентама лежит «принцип пользы», согласно которому действия людей, их отношения должны получать моральную оценку по приносимой ими пользе. В определении пользы принимаются во внимание частные интересы человека. Учение просветителей в трактовке Бентама перешло у него в принцип «наибольшего счастья наибольшего числа индивидуумов», в призыв к достижению личного преуспеяния, увеличивающего общую сумму счастья (см. статью Полезность). Критерием морали выступает «достижение пользы, выгоды, удовольствия, добра и счастья».

Указывается одним из первых использовавших слово "ответственность" (англ. responsibility) - в сочинении «Фрагмент о правлении» (1776) под «responsibility of governors» («ответственностью правителей») он понимал их обязанность отвечать (отчитываться) перед гражданами за свои действия.

Воззрения

По политическим воззрениям являлся сторонником либерализма. Резко критиковал теорию общественного договора Ж. Ж. Руссо как возбуждающую дух восстания, однако защищал требования реформы английского парламента на основе расширения избирательного права. Отстаивал идею свободной торговли и ничем не стеснённой конкуренции, что, по его мнению, должно обеспечить спокойствие общества, справедливость, равенство. Был сторонником свободы слова, отделения церкви от государства, женского равноправия, права на развод, запрещения рабства, запрещения пыток и телесных наказаний, отмены наказания для гомосексуалистов. Выступал за права животных.

Оценки

Марксистской историей философии расценивался как идеолог рыночной эпохи промышленного переворота в Великобритании. Одобрительно отзывался о «трезвом» рассудке, считая естественным и идеальным общественным режимом английский политический и экономический строй, а «разумным» человеком — представителя английского среднего класса.

Несмотря на спокойный и доброжелательный характер самого Бентама, его идеи вызывали самые резкие оценки. К. Маркс именовал его «…гением буржуазной глупости».

Сочинения

• Введение в основания нравственности и законодательства = An introduction to the principles of morals and legislation / И. Бентам. — М.: РОССПЭН, 1998. — 415 с. — (История полит. мысли). — ISBN 5-86004-166-7
• Деонтология, или Наука о морали (Deontology, or The Science of Morality, v. 1-2, 1834)
• Защита лихвы (Defence of Usury, 1787);(написана в России)
• Избранные сочинения Иеремии Бентама / Пер. по англ. изд. Боуринга и фр. Дюмона, А. Н. Пыпина и А. Н. Неведомского. Т. 1-. — СПб.: Рус. книж. торговля, 1867. — (Библиотека классических западно-европейских писателей в русском переводе).
• О судебных доказательствах: Трактат Иеремии Бентама / По изд. Дюмана, пер. с фр. И. Гороновичем. — Киев: тип. М. П. Фрица, 1876. — [2], VI, VI, 421, [2] с.
• О судоустройстве / Соч. Бентама; По фр. изд. Дюмона изл. А. Книрим. — СПб.: тип. Правительствующего сената, 1860. — [2], 222, [3] с.
• Рассуждение о гражданском и уголовном законоположении : С предварительным изложением начал законоположения и всеобщаго начертания полной Книги законов, и с присовокуплением опыта о влиянии времени и места относительно законов / Соч. английскаго юрисконсульта Иеремиа Бентама; Изданное в свет на французском языке Степ. Дюмоном по рукописям от автора ему доставленным.; Переведённое Михайлом Михайловым; С придобавлением дополнений от г-на Дюмона сообщенных.; По высочайшему повелению. — СПб.: тип. Шнора, 1805—1811.
• Теория наказаний и наград (Theorie des peines et des recompenses, 1811).
• Тактика законодательных собраний / Бентам; Пер. М. К. — СПб.: Л. А. Волихов, 1907. — 186, [2] с. — (Политические опыты).
• The works of J. Bentham / Published by J. Bowring. — Vol. 1—2. — Edinburgh, 1838—1843.
• The correspondence of J. Bentham. V. 1—2. — L., 1968.

См. также

• Паноптикум

Литература

• Адам Смит. Беккариа и Бентам. Джон Милль. Прудон. Ротшильды : Биогр. повествования / [Составление, общ. ред. Н. Ф. Болдырева; Послесл. А. Ф. Арендаря]. — Челябинск: Урал, 1998. — 506,[2] с. — (Биографическая серия, 1890—1915; Т. 32). — ISBN 5-88294-089-3
• Барлова Ю. Е. «Надзор и прибыль»: общественное призрение и социальная помощь в теоретических конструктах Иеремии Бентама. // Диалог со временем, № 33, 2010.
• Бентам, Иеремия // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Бентам Иеремия // Бари — Браслет. — М. : Советская энциклопедия, 1970. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 3).</span>
• Блауг М. Бентам, Иеремия // 100 великих экономистов до Кейнса = Great Economists before Keynes: An introduction to the lives & works of one hundred great economists of the past. — СПб.: Экономикус, 2008. — С. 31-34. — 352 с. — (Библиотека «Экономической школы»). — 1 500 экз. — ISBN 978-5-903816-01-9.
• Грязин И. Н. Иеремия Бентам : (1748—1832). — Таллинн: Олион, 1990. — 148,[2] с. — (Мыслители прошлого). — ISBN 5-450-01314-0
• Должно ли преследовать лихву законом? : Попул. излож. учения Бентама и Тюрго о лихве… — СПб.: А. П. Червяков, 1865. — [2], 70 с.
• История политических учений. / Под ред. С. Ф. Кечекьяна и Г. И. Федькина. — М.: Госюриздат, 1955. — С. 374—380.
• Левенсон П. Я. Беккариа и Бентам, их жизнь и общественная деятельность: Биогр. очерк П. Я. Левенсона : С портр. Беккарии и Бентама, грав. в Лейпциге Геданом. — СПб.: тип. т-ва «Обществ. польза», 1893. — 94 с.
• Луи Лиар. Английские реформаторы логики в XIX в.: Гершель. Иэвелль. Милль. Спенсер. Бентам. Гамильтон. Де-Морган. Буль. Джевонс / Пер. с 3 фр. изд. Н. Давыдова. — СПб.: тип. Х. Брауде, 1897. — [4], 201 с.
• Покровский П. А. Бентам и его время / Петр Покровский. прив.-доц. Петрогр. ун-та. — Пг.: тип. А. Э. Коллинс, 1916. — [2], XVI, 688 с. — (Записки Юридического факультета Петроградского университета; Вып. 3).
• Философский энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия, 1983. — С. 49.
• Философский век. Альманах. Вып. 9. Наука о морали: Дж. Бентам и Россия/ Отв. редакторы Т. В. Артемьева, М. И. Микешин. — СПб., 1999.[ideashistory.org.ru/a09.html]
• Ярош К. Иеремия Бентам, его отношение к учению о естественном праве. — Харьков: тип. М. Ф. Зильберберга, 1886. — [2], 128 с.
• Jeremy Bentham. Edited by F. Rosen. Aldershot, 2007 (International Library of Essays in the History of Social and Political Thought).

Ссылки

• [vpn.int.ru/index.php?name=Biography&op=page&pid=33 Бентам, Иеремия — Биография. Библиография. Философские взгляды]
• Лейст О. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Pravo/Leist/_17.php История политических и правовых учений. Глава 17. Буржуазная политическая и правовая идеология в Западной Европе первой половины XIX в.]
• Иеремия Бентам. [www.sotsium.ru/books/37/38/bentham_parliament.html Тактика законодательных собраний]

Отрывок, характеризующий Бентам, Иеремия

На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]