Англо-русская практическая транскрипция
Поделись знанием:
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.
Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.
25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
В статье приведены правила регулярной практической транскрипции, используемой для передачи английских собственных имён, а также других лексических единиц, непосредственно заимствуемых из английского языка (например, терминов), для которых не существует исторически сложившейся (традиционной) передачи на русский язык.
Фонетические системы английского и русского языков весьма далеки друг от друга. Многие английские звуки, как гласные, так и согласные, не имеют аналогов в русском, в результате чего разные английские фонемы могут передаваться одинаково (например, долгие и краткие гласные, или два различных согласных, обозначаемых на письме сочетанием th). Кроме того, в английском языке существует значительное расхождение между исторически сложившимся написанием и современным произношением слова, поэтому для уточнения транскрипции приходится прибегать к элементам транслитерации (например, удвоение согласных, сохранение г на конце слов, оканчивающихся на -ng, передача безударного гласного [ə], и т. п.). Всё это затрудняет выработку устойчивых норм транскрипции, а рекомендации разных источников в некоторых случаях расходятся. Вместе с тем специалистами выработан ряд правил транскрипции, систематизированных в различных источниках и изложенных ниже.
Содержание
Таблица № 1. Правила передачи (сортировка по буквам)
- Источники: Гиляревский, 1985, стр. 57—106; Ермолович, 2001, стр. 135—138; Рыбакин, 2000, стр. 13—20.
| Пишется | Звучит | Передаётся по-русски | Когда используется | Пример |
|---|---|---|---|---|
| a | [eɪ] | эй в начале слова и после гласных, ей после согласных |
в открытом слоге | Avery → Эйвери Lake [leɪk] → Лейк |
| [æ] |
есть две системы: |
в закрытом слоге |
соответственно: | |
| [ɑ], [ɑː] | а | Bath [bɑːθ] → Бат | ||
| [ə] | а | в безударном положении | Alabama [æləˈbæmə] → Алабама
Традиционно: | |
| [ɪ], [iː] | и | обычно в окончаниях -age, -ate | Village [ˈvɪlɪʤ] → Виллидж | |
| [ɔ], [ɔː] | o | после w | Warren [ˈwɔrən] → Уоррен | |
| ae, æ | [iː] | и | Aegis [ˈiːʤɪs] → Иджис | |
| [æ] | а или э | Caedmon [ˈkædmən] → Кадмон или Кэдмон | ||
| [ɑː] | а | Caerleon [kɑːˈliːən] → Карлион | ||
| ai, ay | [eɪ] | эй в начале слова и после гласных, ей после согласных |
Aidan [ˈeɪdən] → Эйдан Clay [kleɪ] → Клей | |
| [ɪ], [iː] | и | бывает в окончании -ain | Newquay [ˈnjuːkiː] → Ньюки Sunday [ˈsʌndɪ] → Санди Mountain View → Маунтин-Вью | |
| ai | [ə] | е[~ 2] перед слогообразующими l и n, опускается в остальных случаях |
New Britain [njuː ˈbrɪt(ə)n][~ 3] → Нью-Бритен | |
| — | ||||
| air, aire, ayr | [ɛə] | эр (ер[~ 4] после шипящих и л) | Fairhall [ˈfɛəhɔːl] → Фэрхолл | |
| al (+согл.) | [ɔː] | о | ||
| [ɔːl] | ол | Albany [ˈɔːlbənɪ] → Олбани | ||
| [æl] | ал или эл | |||
| ar, are | [ɑː] | ар | Carnaby [ˈkɑːnəbɪ] → Карнаби | |
| [ær] | aр или эр | Carrie [ˈkærɪ] → Кэрри | ||
| [ɛə], [ɛər] | эр (ер[~ 4] после шипящих и л) | Delaware [deləwɛə] → Делавэр | ||
| au, aw | [ɔ], [ɔː], [оː] | о | Austn [ˈɔːstɪn] → Остин | |
| b | [b] | б | Selby [selbɪ] → Селби | |
| — | либо б, либо опускается | обычно в конце слова | Lamb [læm] → Лам | |
| c | [s] | с | чаще всего перед e, i, y | City [ˈsɪtɪ] → Сити |
| [k] | к | Carn Brea → Карн-Бри | ||
| [ʃ] | ш (-cia → -шия) | Phoenicia [fɪˈnɪʃɪə] → Финишия | ||
| ch | [ʧ] | ч | Churnet [ˈʧɜːnɪt] → Чернет | |
| [ʤ] | дж | обычно в сочетании -wich | Woolwich → Вулидж | |
| [k] | к | в заимствованиях | Christopher → Кристофер | |
| [ʃ] | ш | в заимствованиях из французского и перед ia, io | Chardon → Шардон | |
| [x] | х | в заимствованиях из шотландского | Loch [lɔx] → Лох | |
| ck | [k] | к (не кк, даже между гласными!), кроме стыка морфем | Pickering → Пикеринг но: Mackenzie → Маккензи | |
| d | [d] | д | Dick → Дик | |
| — | опускается | Wednesday → Уэнсди | ||
| e | [iː] | и (но е в именах латинского происхождения) | обычно в открытом слоге | Eden [ˈiːdən] → Иден но: Cordelia → Корделия |
| [e], [ə] | е после согласных и после и, э в прочих случаях |
Benson [ˈbensən] → Бенсон | ||
| [ɪ] | и | в ударной позиции | English River → Инглиш-Ривер | |
| [ɪ] | е или и[~ 5] | в безударной позиции | Dorset [ˈdɔːsɪt] → Дорсет Report → Рипорт | |
| — | опускается в конце слова (и части сложного слова), а также перед s; в остальных случаях передается через е |
Russel [rʌsl] → Рассел | ||
| ea | [iː] | и | Keats → Китс | |
| [ɪ] | е или и[~ 6] | Binstead → Бинстед | ||
| [e] | е | Breasted → Брестед | ||
| [eɪ] | эй (ей после согласных и и) | Breakspear [ˈbreɪkspɪə] → Брейкспир | ||
| [ɪə] | ие, иа | Galatea [gæləˈtɪə] → Галатиа | ||
| ear | [ə] | эр (ер после согласных и и) | Earl → Эрл | |
| [ɛə] | эр (ер[~ 4] после согласных и и) | Bear → Бэр | ||
| [ɪə] | ир | Dearne [dɪən] → Дирн | ||
| ee | [iː] | и | Lee → Ли | |
| eer | [ɪə] | ир | Geer → Гир | |
| ei | [iː], [ɪ] | и | Neil → Нил | |
| [aɪ] | ай | обычно в немецких фамилиях | Reilly [ˈraɪli] → Райлли | |
| [eɪ] | эй (ей после согласных и и) | Leiston → Лейстон | ||
| eigh | [aɪ] | ай | Heights → Хайтс | |
| [eɪ] | эй (ей после согласных и и) | |||
| eir | [ɪə] | ир | Weir → Уир | |
| eo | [iː] | и или е[~ 7] | Peopleton [ˈpiːpltən] → Пиплтон | |
| [ɪ] | е или и[~ 7] | Pigeon [ˈpɪdʒɪn] → Пиджен | ||
| [e] | е | Meolse [mels] → Мелс | ||
| [ə] | е или о[~ 8] | Surgeon [ˈsɜːdʒən] → Серджен | ||
| er | [ɜː], [ə] | эр (ер после согласных и и) | Erdington → Эрдингтон | |
| [ɑː] | ар | Clerkenwell → Кларкенуэлл | ||
| ere | [ɪə] | ир | Mere → Мир | |
| eu, ew | [juː], [ju] | ю (ью после согласных) | Ewell → Юэлл Beulah → Бьюла | |
| [uː] | у | Shrewsbury → Шрусбери | ||
| ewe | [ju], [juə] | ю (ью после согласных) | ||
| [ouə] | оуэ | |||
| ewer | [ju], [juə] | юр (ьюр после согласных) | Sewer ['sjuə] → Сьюр[~ 9] | |
| [ouə] | оуэр | Sewer ['souə] → Соуэр[~ 9] | ||
| ey | [iː], [ɪ] | и | Keyford → Кифорд | |
| [eɪ] | эй (ей после согласных и и) | Heywood → Хейвуд | ||
| f | [f] | ф | Fridge → Фридж | |
| [v] | ф, в[~ 10] | |||
| g | [g] | г | Gull → Галл | |
| [ʤ] | дж | обычно перед e, i, y | Georgia → Джорджия | |
| [ʒ] | ж | в заимствованиях | Baton Rouge → Батон-Руж | |
| — | опускается | |||
| gg | [g] | гг | Jagger → Джаггер | |
| [ʤ] | дж | |||
| [ʒ] | жж | в заимствованиях | ||
| gh | [f] | ф | в конце слова | Brough [brʌf] → Браф |
| [gh] | гх | на стыке морфем | Springhill → Спрингхилл | |
| — | опускается | Dwight [dwaıt] → Дуайт | ||
| h | [h] | х (но есть множество традиционных исключений с г) | Househill → Хаусхилл но по традиции: Henry → Генри | |
| — | опускается | чаще всего на конце слов и после согласных: в lh, rh и др. | Rhodes [rəudz] → Родс | |
| i | [aɪ] | ай | обычно в открытом слоге и перед nd | Line [laɪn] → Лайн |
| [ɪ], [iː] | и | обычно в закрытом слоге | Kidd [kɪd] → Кидд | |
| ia | [aɪə] | айа (айя в конце слова) | Giant → Джайант | |
| [ɪə] | иа (ия в конце слова) | Victoria → Виктория | ||
| iar | [aɪə] | айар | Friar [fraɪə] → Фрайар | |
| ie | [aɪə] | айе | Society → Сосайети | |
| [ɪ], [iː] | и | часто в окончаниях -ies, -ied | Leith → Лит | |
| ier | [aɪə], [aɪər] | айер | ||
| [ɪə], [ɪər], | ир (иер в безударной позиции) | Pierce → Пирс Colliers → Коллиерс | ||
| igh | [aɪ] | ай | Dwight [dwaıt] → Дуайт | |
| [ɪgh] | игх | бывает на стыке основ | Brighouse [brɪghaus] → Бригхаус | |
| io | [ə] | е | ||
| — | е (-tion → -шен, даже если произносится [ʃn])[~ 11] | |||
| [aɪə] | айо | Lion → Лайон | ||
| иначе | ио | |||
| ir | [ɜː] | эр (ер после согласных и и) | ||
| [ɪə] | ир | |||
| ire | [aɪə] | айр | Ireton → Айртон | |
| [ɪə] | ир | Lancashire → Ланкашир | ||
| irr | [ɪr] | ирр | ||
| j | [ʤ] | дж | ||
| k | [k] | к | ||
| — | опускается | чаще всего в начальном сочетании kn | Knighton → Найтон | |
| l | [l] | л (в некоторых словах перед согласными по традиции ль) | Carleton → Карлтон но по традиции: Albert → Альберт, Donald → Дональд и т. п. | |
| — | опускается[~ 12] | чаще всего перед согласными | ||
| ll | [l] | лл (в географических названиях л перед согласными, но всегда лл в названиях валлийского происхождения) |
||
| m | [m] | м | ||
| — | опускается | бывает в сочетании mn в начале слова | ||
| mpb | [mb] | мпб | Campbell → Кэмпбелл | |
| n | [n], [ŋ] | н | ||
| ng | [ŋ] | нг | ||
| o | [ou], [əu] | о, оу[~ 13] | ||
| [ɔ], [ɔː], [ə], [o], [ʌ] |
о[~ 14] | London [lʌndən] → Лондон | ||
| oa | [ou], [əu], [ɔː] | о, оу[~ 13] | Oakland [əuklənd] → Окленд Oaks [əuks] → Оукс | |
| oar | [ɔː], [ə], [ɔəː] | ор | Boardhills [bɔːdhɪlz] → Бордхилс | |
| oe, œ | [iː] | и | Phoenix → Финикс | |
| oi, oy | [ɔɪ] | ой, но в суффиксе -oid → -оид | Droitwich → Дройтуич но: Android → Андроид | |
| oo | [u], [uː] | у | Goole [guːl] → Гул | |
| [ʌ] | а | Floodwood [flʌdwud] → Фладвуд | ||
| oor, oore | [ɔː], [ɔəː] | ор | Doors → Дорз | |
| [uə] | ур | Highmoor [haɪmuə] → Хаймур | ||
| or | [ɔː], [ə] | ор | Morton [mɔːtən] → Мортон | |
| [əː] | эр (ер после согласных и и) | |||
| ore | [ɔː], [ɔəː] | ор | Dore [dɔː] → Дор | |
| ou | [ʌ] | а | Country → Кантри | |
| [ou], [əu]; в ряде диалектов [o] |
оу | Boulder [bouldə] → Боулдер | ||
| [au] | ау | Louth [lauθ] → Лаут | ||
| [u] | у | Louis → Луис | ||
| ough | [au] | ау | ||
| [ʌf] | аф | Brough [brʌf] → Браф | ||
| [ɔh], [oh] | ох | встречается в названиях кельтского происхождения | Loughrea → Лохрей | |
| our | [ɔː], [ə], [ɔəː] | ор | Bournville → Борнвилл | |
| [auə] | аур | Flourmille → Флаурмилл | ||
| [ɜː] | эр (ер после согласных) | Bourke → Берк | ||
| ow | [ou] | оу | Maslow → Маслоу | |
| [au] | ау | Brownville → Браунвилл | ||
| [ɔː] | о | |||
| ower | [auə] | ауэр | Bower [bauə] → Бауэр | |
| [ouə] | оуэр | Lower [ləuə] → Лоуэр | ||
| p | [p] | п | ||
| — | опускается, но не обязательно, особенно в заимствованиях из классических языков; mpb → мпб |
бывает в pn, ps, pt в начале слова | ||
| ph | [f] | ф | встречается в именах от греческих корней | Phil [fɪl] → Фил |
| [ph] | пх | на стыке морфем | Upholder [ʌphəuldə] → Апхоулдер | |
| q | [k] | к | ||
| qu | [k] | к | Mosquito [mɔsˈkiːtəu] → Москито | |
| [kw] | ку | Queenstown [ˈkwiːnstaun] → Куинстаун | ||
| r | [r] | р | ||
| — | р (не опускается) | Peter [ˈpiːtə] → Питер | ||
| s | [s] | с | ||
| [z] | с или з[~ 15] | Isidora → Изидора Parsons → Парсонс или Парсонз | ||
| [ʃ] | ш | обычно в сочетании «согласная + si, su + гласная» | Sugarloaf [ˈʃugəlouf] → Шугарлоф | |
| [ʒ] | ж | обычно в сочетании «гласная + si, su + гласная» | Treasure [ˈtreʒə] → Трежер | |
| — | опускается | Island [aɪlənd] → Айленд | ||
| sh | [ʃ] | ш | Shepshed [ʃepʃəd] → Шепшед | |
| [sh] | сх | в сложных словах | Grasshopper → Грассхоппер | |
| ss | [s] | сс | ||
| [z] | з | Possession → Позешен | ||
| t | [t] | т | ||
| [ʃ] | ш (-tion → -шен)[~ 11] | |||
| [ʧ] | ч (-ture → -чер)[~ 16] | |||
| — | опускается, кроме сочетания tch | Newcastle [njuːkɑːsl] → Ньюкасл | ||
| tch | [ʧ] | тч | ||
| th | [t] | т | ||
| [θ] | т (с только в виде исключения) | Jonathan [ʤɔnəθən] → Джонатан но по традиции: Galsworthy → Голсуорси | ||
| [ð] | т или д[~ 17] (з только в виде исключения) | Heather [ˈheðə] → Хетер или Хедер но по традиции: Rutherford → Резерфорд | ||
| [th] | тх | бывает на границе слогов | Pothole [pɔthəul] → Потхол | |
| ts | [ts] | тс (не ц)[~ 18] | Keats → Китс | |
| tz | [ts] | ц (не тц) | Fitzgerald → Фицджеральд | |
| u | [ju:] | ю (ью после согласных[~ 19]) | Utah → Юта | |
| [u], [uː] | у | Bush [buʃ] → Буш | ||
| [ʌ] | а | Augusta → Огаста | ||
| [ə] | у | в безударной позиции | Titus [taɪtəs] → Тайтус | |
| — | опускается (-gue → -г, -que → -к) | иногда после согласной, главным образом g и q | Guardian [gɑːdɪən] → Гардиан | |
| [ɪ] | и | бывает в валлийских названиях | Llandudno → Лландидно | |
| ue | [e] | е | Guest [gest] → Гест | |
| иной звук (один) | передается так же, как u с тем же произношением | |||
| два звука | передаются по отдельности | |||
| — | опускается (-gue → -г, -que → -к) | иногда после g и q | ||
| ui | [ɪ] | и | Empire State Building [ˈbɪldɪŋ] → Эмпайр-стейт-билдинг | |
| иной звук (один) | передается так же, как u с тем же произношением | |||
| два звука | передаются по отдельности | |||
| ur | [ɜː], [ə] | эр (ер после согласных и и)[~ 16] | Burns [bɜːnz] → Бернс | |
| v | [v] | в | ||
| — | опускается | |||
| w | [w] | у (но в, если следом получается ещё одно у, либо w между двумя гласными, не образующее дифтонга, а также в именах и названиях неанглийского происхождения) |
Whitefield → Уайтфилд Wood → Вуд Delaware → Делавэр Highwind → Хайвинд | |
| [v] | в | в именах и названиях неанглийского происхождения | ||
| — | опускается (часто бывает в начале слова) | Wright [raɪt] → Райт | ||
| wor | [wɜː] | уэр | Worthing → Уэртинг | |
| x | [ks] | кс | Oxford → Оксфорд | |
| [gz] | гз | Alexander → Алегзандер | ||
| [z] | з | Xerox → Зирокс | ||
| y | [ɪ] | и | Lynn → Линн | |
| [aɪ] | ай | Tyne → Тайн | ||
| [j] | й (ь[~ 19] после согласных перед гласными: вместо йа, йе/йэ, йи, йо, йу после согласных пишется соответственно ья, ье, ьи, ьо, ью; в начале слова и после гласных вместо йа, йу пишется соответственно просто я, ю, но сохраняются сочетания йи и йо и обычно сохраняется йе) |
Yellowstone ['jeləustəun] → Йеллоустон | ||
| yr | [əː] | эр (ер после согласных и и) | Byrd → Берд | |
| z | [z] | з | ||
| [ts] | ц | имена и названия немецкого и итальянского происхождения |
Zuckerberg → Цукерберг | |
| [s], [θ] | с | имена и названия испанского происхождения |
La Paz → Ла-Пас |
Примечания
- Те случаи, когда элементы буквосочетаний произносятся по отдельности, в таблице не указаны: они и передаются по отдельности.
- Удвоение согласных по системе, действующей с середины 1970-х годов, передается во всех случаях; ранее же оно сохранялось только между гласными и в конце слова; многие имена и названия стали традиционными в старом написании.
- Существует множество традиционных исключений, особенно в передаче личных имен и названий крупнейших географических объектов.
- Русская буква «ё» при транскрипции с английского не используется, даже если исходное произношение на неё и кажется похожим.
Различия в передаче некоторых буквосочетаний между системами транскрипции
- ↑ Передача морфемы -man [-mən] как -мен рекомендуется лишь в Инструкции по передаче географических названий; в остальных источниках её нет, а в словаре Рыбакина и в примере в справочнике Гиляревского и Старостина (стр. 93) -man передаётся как -ман.
- ↑ Ермолович рекомендует сочетание ai, звучащее как [ɪ] и [ə], всегда передавать как и. В Инструкции по передаче географических названий рекомендуется любые гласные или сочетания гласных (перед слогообразующими l и n), звучащие как [ə] (или непроизносимые), передавать как е.
- ↑ Обычно словарями дается два варианта произношения перед неслоговыми l и n: с [ə] и без. Например: Nation [ˈneɪʃən], [ˈneɪʃn].
- ↑ 1 2 3 Передача ar, are, air, aire, ayr [ɛə] как ер после шипящих и л и передача ear [ɛə] как ер после согласных рекомендуется только в справочнике Гиляревского и Старостина (стр. 63, 72). Рыбакин, Ермолович и Инструкция по передаче географических названий рекомендует передавать [ɛə] во всех случаях как эр.
- ↑ Передача безударного e, звучащего как [ɪ], рекомендуется: у Гиляревского и Старостина, а также в Инструкции по передаче географических названий — как е, у Рыбакина — как е (э после гласных), у Ермоловича — как и.
- ↑ Передача ea [ɪ] как е рекомендуется в Инструкции по передаче географических названий и в словаре Рыбакина. Ермолович рекомендует передавать фонему [ɪ] всегда как и.
- ↑ 1 2 Передача eo [ɪ] как е и eo [iː] как и рекомендуется в Инструкции по передаче географических названий. Гиляревский и Старостин рекомендуют передавать eo в обоих случаях как е. Ермолович рекомендует передавать eo в обоих случаях как и.
- ↑ Передача eo [ə] как е рекомендуется в Инструкции по передаче географических названий. В Словаре английских фамилий eo [ə] передаётся как о.
- ↑ 1 2 Если не удаётся определённо выяснить исходное произношение, следует исходить из значения соответствующего нарицательного существительного. Наиболее естественным кажется происхождение фамилии Sewer от названия профессии швеца ['souə], а не от названия коллекторной трубы или профессии дворецкого ['sjuə].
- ↑ Гиляревский и Старостин рекомендуют передавать букву f, звучащую как [v], буквой ф, Ермолович — фонему [v] всегда буквой в
- ↑ 1 2 В системе Ермоловича, -tion → -шн и -tional → -шнл.
- ↑ В системе Ермоловича al с непроизносимой l (то есть [ɑː]) передается как ал: Palm Beach → Палм-Бич.
- ↑ 1 2 Передача o [ou] как о рекомендуется у Гиляревского и Старостина, а также в Инструкции по передаче географических названий. Передача как оу рекомендуется у Ермоловича.
- ↑ В системе Ермоловича буква o с произношением [ʌ] передается как а: Mondale → Мандейл.
- ↑ Справочник Гиляревского рекомендует всегда передавать s как с. В словаре Рыбакина звук [z], обозначаемый буквой s, передаётся как з: Майлз, Парсонз. Ермолович при [z] рекомендует з, допуская с лишь на конце слова. По инструкции ГУГК s [z] передаётся буквой з между гласными, с — в остальных случаях.
- ↑ 1 2 В системе Ермоловича -ture передается как -чур: Nature → Нейчур.
- ↑ Рыбакин и Ермолович рекомендует передавать [ð] буквой д, Инструкция по передаче географических названий и справочник Гиляревского и Старостина — буквой т.
- ↑ Так как в английском языке отсутствует соответствующий звук (см. справочник Гиляревского, с. 92). Тем не менее в словах иноязычного для английского языка происхождения буквосочетание ts передаётся по правилам языка-источника, например Mitsubishi → Мицубиси.
- ↑ 1 2 Инструкция ГУГК предписывает использование «ъ» вместо «ь» на стыке основ в сложных словах: Dockyard → Докъярд, Goodyears-End → Гудъерс-Энд.
Таблица № 2. Правила передачи (сортировка по фонемам)
- Источники: Гиляревский 1985, стр. 283—285 (основа), 60—96 (дополнения); Рыбакин 2000, стр. 13—20.
| Фонема | Основной вариант передачи | Альтернативный вариант передачи | Дополнительный вариант передачи | для случая |
|---|---|---|---|---|
| [iː] | и | |||
| [ɪ] | и | е (э[t2 1]) (без ударения) | e, eo | |
| [e] | е (э[t2 1]) | е | ea, eo | |
| [æ] | э (е[t2 2]) | а | ||
| [ɑː] | а | |||
| [ɔ] | o | |||
| [ɔː] | o | ор | or | |
| [u] | у | |||
| [uː] | у | |||
| [ʌ] | а | о | o | |
| [əː] | ер (эр[t2 1]) | транслитерация | ||
| [ə] | транслитерация | е | u | |
| [aɪ] | ай | |||
| [aɪə] | см. Таблицу 1 для каждого случая | |||
| [au] | ау | |||
| [auə] | аур | ауэр | ower | |
| [eɪ] | ей (эй[t2 1]) | |||
| [ɛə] | эр | |||
| [ɪə] | ир | ия | ia | |
| [ou] | о | оу | оу | ou, ow |
| [ɔɪ] | ой | |||
| [uə] | ур | |||
| [b] | б | |||
| [d] | д | |||
| [ʤ] | дж | |||
| [f] | ф | |||
| [g] | г | |||
| [h] | х | |||
| [j] | йотация: [ja], [je], [ji], [jɔ], [ju] — ья, ье, ьи, ьо, ью (я, е, йи, йо, ю[t2 1])) | |||
| [k] | к | |||
| [l] | л | |||
| [m] | м | |||
| [n] | н | |||
| [ŋ] | нг | нк (н) | nc и nk (nk) | |
| [p] | п | |||
| [r] | р | |||
| [s] | с | |||
| [ʃ] | ш | |||
| [t] | т | |||
| [ð] | т, д | |
||
| [θ] | т | |
||
| [ʧ] | ч | тч | tch | |
| [ts] | тс | ц | tz | |
| [v] | в | ф | f | |
| [w] | у | |
в | перед [u] |
| [z] | з | с | s (в конце слова или по соседству с согласной) | |
| [ʒ] | ж | |||
Примечания
Таблица № 3. Перевод американской системы транскрипции в международную
- Источники: Ермолович 1999; [education.yahoo.com/reference/dictionary/ American Heritage Dictionary of the English Language].
| Амер. | Межд. | Амер. | Межд. | Амер. | Межд. | Амер. | Межд. | |||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| ă | æ | h | h | ŏ | ɔ | t | t | |||
| ā | eɪ | hw | w | ō | əu | th | ɵ | |||
| âr | ɛə(r) | ĭ | ɪ | ô | ɔː | th (dh) | ð | |||
| ä | a: | ī | aɪ | oi | ɔɪ | ŭ | ʌ | |||
| b | b | îr | ɪə(r) | o͝o | u | ûr | əː(r) | |||
| ch | ʧ | j | ʤ | o͞o | uː | v | v | |||
| d | d | k | k | ou | au | w | w | |||
| ĕ | e | l | l | p | p | y | j | |||
| ē | i: | m | m | r | r | z | z | |||
| f | f | n | n | s | s | zh | ʒ | |||
| g | g | ng | ŋ | sh | ʃ | ə | ə | |||
| ər | ə(r) | |||||||||
Проблемы передачи отдельных фонем и буквосочетаний
Передача фонемы /æ/
Английская фонема /æ/ — гласный переднего ряда широкой разновидности нижнего подъёма. В системе русских гласных эта фонема отсутствует, можно лишь сказать, что звук [æ] находится приблизительно между русским «а» и широким «э», отличаясь от их обоих. Ближайшим русским аналогом звука [æ] является оттенок русской фонемы /a/ в положении её между мягкими согласными, обозначаемый на письме буквой я, в таких словах, как пять, сядь, мять, взять и т. д. Этот оттенок более передний и узкий по сравнению с основным оттенком [a], и он качественно близок к английскому [æ], хотя, в отличие от последнего, имеет несколько дифтонгоидный характер[1].
На практике фонема [æ], входящая в состав английских имен собственных, передается русскими буквами а, е, э. (Буква я используется для передачи аналогичной фонемы с некоторых других языков, например, с финского, но не с английского.) Употребление этих букв далеко не всегда последовательно: в литературе можно встретить написание Джаггер и Джеггер, Франк, Фрэнк и Френк, и т. п.
Русская буква а обозначает гласный [a], который тоже является гласным переднего ряда нижнего подъёма, однако из-за существенных различий в артикуляции между английским [æ] и русским [a] они на слух не совпадают. Передача [æ] через русское а имеет давнюю традицию: ещё в 1707 году фамилию Stanley ['stænlı] транскрибировали как Станли. Преимуществом такой передачи является сохранение графического облика имени. Однако фонетически она недостаточно обоснованна (как сказано выше, имеющийся в русском языке аналог [æ] обозначается другой буквой — я), а практическая передача этого звука через а скорее напоминает транслитерацию.
Русская буква э обозначает звук [ɛ] — гласный тоже переднего ряда, но среднего подъёма, таким образом тоже отличающийся от оригинала. В пользу передачи [æ] как э приводится следующий довод: букву а рациональнее использовать для передачи двух других, задних английских гласных, [ɑː] и [ʌ]. Ввиду этого передача передней гласной [æ] тем же способом становится нерациональной. При использовании же буквы э для передачи [æ] буквы русского алфавита используются более равномерно.
Несвойственное русскому языку написание буквы э после согласных воспринимается при этом как условное указание на «необычное» произношение, а буква а такого указания не даёт[2]. В положении же после шипящих ж, ш и ч возобладала та точка зрения, что, помимо нарушения законов русской графики, написание э здесь не имеет и фонетического смысла (шипящие всегда твёрдые, а ч всегда мягкое), и э после этих согласных поэтому рекомендуется заменять на е (хотя, например, в системах передачи с восточноазиатских языков буква э используется и в положении после этих букв). Доводом против такой замены е на э служит стремление к единообразию.
Вопрос о транскрипционной передаче английского [æ] в русском языке не может считаться окончательно решённым[3]. Для географических названий сложилась практика передачи на картах по принципу æ = а; для остальных же разрядов собственных имён рекомендации расходятся.
Передача фонемы /ɜː/
 |
Этот раздел статьи ещё не написан. Согласно замыслу одного из участников Википедии, на этом месте должен располагаться специальный раздел.
Вы можете помочь проекту, написав этот раздел. |
Удвоение согласных
|
Этот раздел статьи ещё не написан. Согласно замыслу одного из участников Википедии, на этом месте должен располагаться специальный раздел.
Вы можете помочь проекту, написав этот раздел. |
Напишите отзыв о статье "Англо-русская практическая транскрипция"
Примечания
Литература
- Гиляревский Р. С., Старостин Б. А. Иностранные имена и названия в русском тексте. — М.: Высшая школа, 1985. — 303 с. — 75 000 экз. — базовый справочник.
- Ермолович Д. И. Англо-русский словарь персоналий. — 2-е изд. — М.: Рус. яз, 1999. — С. 336. — 5000 экз. — ISBN 5-200-02426-9.
- Ермолович Д. И. Имена собственные на стыке языков и культур. — М.: Р.Валент, 2001. — 200 с. — ISBN 5-93439-046-5.
- Ермолович Д. И. Методика межъязыковой передачи имён собственных. — М.: ВЦП, 2009. — 88 с. — ISBN 978-5-94360-014-2.
- [rosreestr.ru/upload/Doc/21-upr/Инструкция%20по%20русской%20передаче%20английских%20географических%20названий.pdf Инструкция по русской передаче английских географических названий] / Ред. Л. И. Аненберг. — М., 1975. — 80 с. — 1000 экз. ([docviewer.yandex.com/?url=ya-disk-public%3A%2F%2FASnSuCZI5uVtAWPUJcIK7%2FyluzH2qpfvZfRqpFf91BA%3D альтернативная ссылка])
- Рыбакин, А. И. Словарь английских фамилий : ок. 22 700 фамилий / рецензент: д-р филол. наук А. В. Суперанская. — 2-е изд., стер. — М. : Астрель : АСТ, 2000. — 576 с. — ISBN 5-271-00590-9 (Астрель). — ISBN 5-17-000090-1 (АСТ).</span>
- Кузнецова В. И. Фонетические основы передачи английских имен собственных на русском языке. — Л.: Учпедгиз, 1960. — 120 с.
Ссылки
- [education.yahoo.com/reference/dictionary/ American Heritage Dictionary of the English Language]
- Список английских названий с неправильным произношением (английская Википедия)
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Англо-русская практическая транскрипция
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.
Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.
25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
