ИнЖест
Поделись знанием:
К:Театры, основанные в 1980 годуКоординаты: 53°50′28″ с. ш. 27°30′07″ в. д. / 53.8412° с. ш. 27.5019° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=53.8412&mlon=27.5019&zoom=17 (O)] (Я)
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.
1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.
Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
| Пластический театр «ИнЖест» | |
 Вячеслав Иванович Иноземцев (режиссёр ИнЖеста) в спектакле «…После». | |
| Прежние названия |
Жест (до 2002 года) |
|---|---|
| Основан | |
| Здание театра | |
| Местоположение |
Беларусь, Минск, улица Ландера,6а |
| Руководство | |
| Художественный руководитель | |
| Главный режиссёр | |
| Ссылки | |
|
[inzhest.belorus.by .belorus.by] | |
«ИнЖест» (англ. inzhest) — белорусский пластический театр Вячеслава Иноземцева. Участник международных театральных фестивалей. Обладатель Гран-при фестиваля «SASIEDZI» (Люблин, Польша)[1] «за оригинальные и вдохновляющие поиски среднеевропейского самосознания, новаторскую форму и особенные качества музыки», обладатель первого приза и приз за лучшую режиссуру театрального фестиваля «Карагод» (Гомель, Беларусь) за спектакль «ДК Данс», обладатель Гран-при фестиваля «Мимолет» за спектакль «ДК Данс».
Содержание
Общая информация
Название театра, «ИнЖест», имеет несколько значений:
- Иноземцев + жест (zhest);
- Иной жест, внутренний жест, не-жест;
Пристрастия и творческие принципы театра «ИнЖест» можно определить следующим образом: делать только то, что нравится, независимо от колебаний интересов публики и начальства; не сковывать себя литературными, драматическими, жанровыми и стилевыми рамками; тело первично — это самое близкое, что есть у человека; надо удивлять и удивляться, излишняя уверенность в понимании окружающего мира — вредна; в сфере интересов: гротеск, буффонада, карнавал, архаические, ритуальные и первичные формы театра, современное синтетическое искусство, импровизация, различные формы психофизического тренинга.
История
Жест
Театр «Жест» был основан в 1980 году студентами Минского института культуры Вячеслав Иноземцев, Галиной Ерёминой, Татьяной Цурко, Сергеем Швецом, Сергеем Масько, студентом из Болгарии Иваном Минчевым и другими. За время существования театра было поставлено более 15 спектаклей.
В 1995 году произошло знакомство театра «Жест» с техникой танца Буто на уоркшопе[прояснить] Юмико Ёсиокой в Германии. В том же году, актерами театра «Жест», начинает разрабатываться оригинальная система тренинга «Танцы Зверей».
В 1998 года выходит спектакль «REVERSIO» (I часть). Театр «Жест» принимал участие в международных театральных фестивалях и совместных проектах в Беларуси, Киеве, С.-Петербурге, Москве, Риге, Одессе, а также в Германии, Швейцарии, Нидерландах, Польше, Швеции, Австрии. С ноября 2001 года Вячеслав Иноземцев участвует в международном Буто — проекте «TEST LABOR of TEN PEN Chii» с Юмико Ёсиокой и Йоахимом Мангером.
В феврале 2000 года актеры «Жеста» и музыканты группы «Плато» при участии Театра юного зрителя осуществили Буто-акцию «ЁЛКА У».
ИнЖест
С мая 2001 года «Жест» называется — «ИнЖест» (Иной Жест).
Репертуар
Спектакли
«Доступ к телу» ― своего рода биография. Конечно, не «родился, учился», но какие-то опорные точки творческой жизни. Есть что вспомнить, о чем подумать: что было, чего не было, чего хотелось, но не случилось или случилось, но не так. Всю жизнь я занимался одним делом: дом-репитиция, репитиция-дом, спектакли. Иногда поездки, гастроли, фестивали. Театральные люди чаще всего достаточно замкнутые. Для меня моя история ― это история того, чем я занимался. Поэтому «Доступ к телу» ― спектакль о спектаклях. — Вячеслав Иноземцев, интервью Татьяне Артимович[2]
— Какой смысл вы вложили в название юбилейного спектакля «После…» После чего?— Вячеслав Иноземцев, интервью «Беларусь сегодня»[3]
— Как ни крути — даты давят. Театру (незаметно прошло) — четверть века. Что после этого? Будет что-то или нет? И в самой идее спектакля есть момент остановки, преграды, преломления. Все в мире, в природе, во вселенной строится таким образом, что в какой-то момент упирается в какую-то точку, за которой неизвестность. И мы не знаем, конечная ли эта точка или начало чего-то нового. Я никогда не мучился с названиями своих спектаклей. Обычно они возникали естественно, сами собой. А тут я перебрал очень много вариантов. И остановился в итоге на этом странном слове.
…Спектакль «ДК Данс», например, возник из совершенно реальной ситуации. Мы как-то участвовали в детском новогоднем представлении. За кулисами я зацепился за что-то и упал с больших ходулей. Представляете, лежишь себе в костюме, в маске. Нелепо. Самостоятельно подняться не можешь. «ДК Данс» — простая реализация данной ситуации. Был Карнавал. Один из героев упал. Как встать? Не знаешь. Что же делать? Можно ползать, пытаться делать какую-то акробатику. Но ты все равно остаешься на этом полу. И тут появляется другой человек. Он гений. Оказывается, для того чтобы подняться, нужно лишь подрезать ходули.
В то же время в спектакле, естественно, присутствует условность. Почему мне и дорог «ДК Данс». В нем есть так характерное для современного театра балансирование между условным образом и реальностью. — Вячеслав Иноземцев, интервью «Вечерний Минск»[4]
- 1995 — Тайное свидание — Жанр: синтез театральной и пластической традиции Востока и Запада
- 1993 — Традиционная кухня острова Рюкю — Жанр: синтез театральной и пластической традиции Востока и Запада
- 1990 — В тихом омуте… — Жанр: фантасмагория в стиле «соц-арт»
- 1988 — Игра без правил — Жанр: пластическая импровизация
- 1987 — Не смешно — Жанр: клоунада
- 1986 — Капли — Жанр: клоунада
- 1983 — Похождения бравого солдата Швейка — Жанр: карнавальный, буффонный театр
- 1982 — Веселая душа — Жанр: карнавальный, буффонный театр
- 1981 — Пути и стены — Жанр: классическая пантомима
- 1980 — Калейдоскоп — Жанр: классическая пантомима
Участие в проектах
- 2013 — открытый форум пластических и танцевальных театров Беларуси «ПлаSтформа-Минск-2013» — Минск, Беларусь
- 2011 — «STREAM Festival» — Вроцлав, Польша
- спектакль «Щель» — сопродукция театра «ИнЖест» (Вячеслав Иноземцев) и «Teatra Formy» (Юзеф Маркоцки)
- спектакль «Пандора» — интернациональный польско-немецко-белорусский проект «Teatra Formy» с участием Вячеслава Иноземцева.
- 2011 — VI Международный фестиваль хореографического искусства «Сожскi карагод» — Гомель, Беларусь
- 2011 — участие в проекте [backstage-minsk.blogspot.com/ BackStage] — недельный мастер-класс в Минске с участием студии театра с последующим показом буто-перфоманса «Городские Цветы» — Минск, Беларусь
- 2002 — «Карагод» — Гомель, Беларусь
- 2002 — «Resonant Wave» — Берлин, Германия
- 2002 — фестивали пластических театров «Х-ТРАДИЦИЯ» — Минск, Беларусь
- 2001 — «Winter and Summer camp» c SU-EN Butoh Company — Швеция — Беларусь
- 2001 — «Арт сессия» — Витебск, Беларусь
- 2001 — проекты с театром «SU-EN Butoh company» — Швеция
- 2001 — фестивали пластических театров «Х-ТРАДИЦИЯ» — Минск, Беларусь
- 2001 — фестиваль перформансов «Навінкі 2001» — Минск, Беларусь
- 2000 — «Festival sztuki bialoruskiej» — Познань, Польша
- 1999 — «Ex…it!99» — Германия — Польша
- 1999 — «Things-time-theatre» — Нидерланды
- 1999 — фестиваль перформансов «Навінкі 1999» — Минск, Беларусь
- 1999 — БУТО-данс проекты с театром «ТАТОЭБА» — Германия — Япония
- 1998 — «OstWest» — Бонн, Германия
- 1989 — фестивали пантомимы «БЛАЗАН»— Минск, Беларусь
- 1987 — фестивали пантомимы «БЛАЗАН»— Минск, Беларусь
Главный режиссёр театра
- Вячеслав Иноземцев
Труппа
- Вячеслав Иноземцев
- Галина Ерёмина
- Татьяна Цурко
- Сергей Швец
- Сергей Масько
- Иван Минчев
- Геннадий Тобин
- Юрий Бенько
- Олег Сидорчик
- Татьяна Киеня
- Алексей Иванов
- Татьяна Ларионова
- Елена Трубчик
- Антон Шилай
- Жанна Друцкая-Четверикова
- Игорь Сидорчик
- Дмитрий Скачков
- Михаил Умпирович
- Ольга Слабодчикова
- Светлана Белоусова
- Светлана Косенко
Интересные факты
- Спектакль «Похождения бравого солдата Швейка», был сыгран только два раза и запрещён администрацией Института культуры иэ-за множества «политических ошибок».
Вдруг пошли слухи, что студенты творят что-то неимоверное. Такого не было никогда: оцепили институт, поставили дружинников с повязками. Не пускали никого извне, только преподавателей и ограниченное количество студентов. В первый раз была демократическая смеющаяся аудитория. А на второй пришел весь партком. И после спектакля началось: "Что это у вас на сцене советские солдаты задницами сталкиваются? Что это за образ советского солдата как победителя в войне? — Вячеслав Иноземцев, интервью «Белорусская Деловая Газета»[5]
- В конец 1980-х актёров театра ИнЖест, однажды, забирали два раза за день в милицию, в разные отделения за импровизацию в переходе у ГУМа.
Тогда была очень популярна игра в наперстки. Мы взяли три ведра, мячи и устроили такую игру со зрителями. Какая-то бдительная бабушка позвала милицию. Пришел наряд, нас забрали. Подержали, посмеялись, выпустили. Мы вернулись. И нас опять забрали. Кто-то еще позвонил… — Вячеслав Иноземцев, интервью «Белорусская Деловая Газета»[5]
- 22 января 2006 года на спектакль «ДК Данса» попала учительница с группой старшеклассников. Её возмутило, что в финальном эпизоде спектакля актёр танцевал на сцене обнажённым. Учительница подала жалобу в Министерство культуры Республики Беларусь. В результате, по решению директора Молодёжного театра эстрады В. Раинчика и замдиректора В. Насени, спектакль «ДК Данс» был снят с показа в данном театре.
«ДК Данс» — тот самый спектакль, из-за которого разгорелся скандал с Минкультом. Может быть во избежание подобных эксцессов «ИНЖЕСТ» сопровождает нынешние выступления многозначительным грифом «СПЕКТАКЛИ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ! NO KULTPOHOD!!!» — Юрий Кузнецов, статья «„ИНЖЕСТ“ вернулся на родину под девизом „NO KULTPOHOD!!!“»[6]
Напишите отзыв о статье "ИнЖест"
Примечания
- ↑ Из статьи «Пойте и смейтесь на карнавале!» от 25 Август 2006 года в газете «Вечерний Минск» www.vminsk.by/news/17/39991/
- ↑ [inzhest.belorus.by/ru/pressa/dostup-k-telu/106-vjacheslav-inozemcev.html Вячеслав Иноземцев: «Театр в первую очередь для людей» — inzhest]
- ↑ Из статьи «Ложечка дегтя от Вячеслава Иноземцева» в «Беларусь сегодня» от 4 апреля 2006. www.sb.by/post/51271/
- ↑ Из статьи «Театр иного жеста, или их профессия — удивлять» в «Вечерний Минск» от 09 Февраль 2006 года. www.vminsk.by/news/17/38517/
- ↑ 1 2 Из статьи «В борьбе за „это“» в «Белорусской Деловой Газете» от 7 февраля 2006. www.litara.net/forum/655/all
- ↑ Из статьи «„ИНЖЕСТ“ вернулся на родину под девизом „NO KULTPOHOD!!!“» от 28 февраля 2008. naviny.by/rubrics/culture/2008/02/28/ic_articles_117_155787/
Ссылки
- [inzhest.belorus.by/ Официальный сайт] театра «ИнЖест»
- Интервью с Вячеславом Иноземцевым «[www.sb.by/post/51271/ Ложечка дегтя от Вячеслава Иноземцева]» опубликованное в газете «Беларусь сегодня».
- Статья о театре «[www.sb.by/post/89919/ Вячеслав Иноземцев интригует премьерой]» опубликованная в газете «Беларусь сегодня»
- Интервью с Вячеславом Иноземцевым «[www.vminsk.by/news/17/38517/ Театр иного жеста, или Их профессия — удивлять]» опубликованное в газете «Вечерний Минск».
- Статья о театре «[inzhest.belorus.by/ru/pressa/elka-u/72-2010-12-08-02-57-13.html Встретимся на Ёлке У…]» опубликованная в газете «Комсомольская правда в Белоруссии»
- Фильм [www.youtube.com/watch?v=BPHnSKw25C0&feature=related «Гений места»] снятый на киностудии «Беларусьфильм» с Вячеславом Иноземцевым в главной роли. В фильме снимались актеры труппы театра «ИнЖест».
Отрывок, характеризующий ИнЖест
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.
1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.
Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
