История киргизов

История киргизов охватывает историю киргизского народа от его появления до заселения территории современной Киргизии в XVIII веке. Первое упоминание этнонима «киргиз» встречается в летописи «Ши цзи», написанной китайским историографом Сыма Цянем о завоеваниях предводителя племён хунну шаньюя Маодуня или Модэ. Описывая события 201 г. до н. э., Сыма Цянь пишет: Здесь в форме гэгунь мы, безусловно, встречаем китайскую передачу этнонима «киргиз». До сих пор нет единого мнения о локализации гэгуней, по некоторым данным (В. В. Бартольд, Л. Р. Кызласов и др.) они кочевали в районе Котловины Больших Озёр на западе современной Монголии, там и ныне находится озеро Хяргяс-Нур. Другая версия (Л. Р. Боровкова, Ю. С. Худяков) предполагает, что гэгуни проживали в землях севернее хребта Боро-Хоро (Восточный Тянь-Шань) и западнее пустыни Дзосотын-Элисун в Джунгарии на западе современного Китая. (С полным историографическим обзором проблемы происхождения кыргызов можно ознакомиться в статье Р. А. Абдуманапова. Так или иначе к V — VI векам древние киргизы уже заселили земли Минусинской котловины. В одной из тюркских легенд говорится о том, что один из их предков по имени Цигу (гэгунь, киргиз) заселил земли между реками Абакан и Енисей, то есть Минусинскую котловину. Дальнейшие бурные события Великой степи, когда там возникали, прекращали своё существование, потом возрождались государственные образования, связанные с кочевыми племенами тюрков, приводили к тому, что енисейские кыргызы оказывались под властью этих каганатов, временами становясь независимыми, что зафиксировано отправкой в Китай своих послов.

В 840 году енисейские кыргызы, до этого долго воевавшие с соседним Вторым уйгурским каганатом, сокрушают уйгуров и образуют своё государство — Кыргызский каганат. С этого момента енисейские кыргызы осуществляют широкую экспансию «по четырём углам света», при этом войска енисейских кыргызов, преследуя разбитых уйгуров, проникают вглубь Синьцзяна, в земли курыкан на востоке, в Прииртышье — в пределы кимакского государства. Этот отрезок истории енисейских кыргызов, с подачи академика В. В. Бартольда именуется «Периодом киргизского великодержавия». По мнению ряда исследователей завоевание территорий за пределами Минусинской котловины привело к образованию нескольких киргизских субэтносов. Одним из таких субэтносов принято считать алтайских киргизов. На Алтае и в Прииртышье енисейские кыргызы создают княжество «Киргиз». Енисейские кыргызы, появившись на этих землях, вступили в тесные отношения с местными кыпчакскими племенами. В результате ассимиляционных процессов, енисейский киргизы растворяются в составе более многочисленных аборигенов этих земель, даже перенимают их язык. Здесь на Алтае и в Прииртышье образуется новый этнос, который впоследствии дал начало двум родственным народам — современным киргизам и южным алтайцам.

В 924 году в Центральной Азии появилось государство Ляо, созданное монголоязычным племенем киданей. Возможно, что в последние десятилетия Х века кыргызы попали под власть этой могущественной империи. В эти же годы начались междоусобные войны, подорвавшие внутреннее устройство Кыргызского каганата.

В 1207 киргизы, живущие в верховье Енисея, присягают на верность Чингисхану.

В послемонгольское время южноалтайские киргизы кочуют на прежних территориях в горных массивах Прииртышья и Алтая (они используют «вертикальный способ» кочевания, поэтому являются именно горными кочевниками), есть сведения о том, что в тимуридское время они оказывали поддержку знати соседней Ак-Орды.

На рубеже XV — XVI веков по причине ослабления Моголистана и необходимости налаживания связей, контроля над земледельческими территориями, алтайские киргизы, возможно, в составе ойратских племен, проникают в Синьцзян и Тянь-Шань. С этого времени начинается оформляться заключительная фаза этногенеза тех кочевых племён алтайских киргизов, которые, смешавшись с моголистанцами, впоследствии образовали киргизский народ. На новых землях формируется киргизский этнос, который в XVI веке встал перед необходимостью военной консолидации и упорядочения пользования новыми землями-пастбищами и образует характерную для всех кочевников родоплеменную систему — крылья «он» (правое) и «сол» (левое).

В течение XIV -XV веков отдельные группы кыргызов переселились на территорию современного Кыргызстана. Однако основная часть народа оставалась проживать в Минусинской котловине.

В Минусине существовал кыргызский племенной союз Хонгорай в XV-XVIII вв.

В начале XVIII века джунгарский хан Цэван-Рабдан опасаясь захвата кыргызов династией Цин и Россией, решил переселить кыргызов из Минусина на юг. В июне 1703 года джунгарский отряд из 3000 воинов вошёл в Хонгорай для исполнения воли хана. При помощи кыргызских князей в Абаканской долине было собрано 15-20 тысяч кыргызов - большая часть населения Хонгорая. По трём дорогам енисейские кыргызы под охраной джунгарских воинов были переселены во владения Цэван-Рабдана. Переселенцам были выделены земли в долинах рек Чу, Эмель, а также в районе озера Алаколь. Кыргызские переселенцы в Джунгарском ханстве занимались в основном военной службой и охраной границ ханства.

Они не пребывали на территории современной Киргизии и нет оснований утверждать о каком-то переселении на Тянь-Шань в начале XVIII в.

Согласно официальным сведениям, в Хакасии осталось около 600 «луков», то есть боеспособных мужчин, необходимых для охраны своих земель. Может быть, после переселения 1703 года большинство киргизов оставалось на месте, скрываясь от джунгаров.

В течение нескольких десятилетий после угона наблюдался процесс стихийного возвращения хоорайчан на прежнее местожительство. Какая-то их часть сумела вернуться на Родину, другая осела по дороге среди телеутов, алтайцев и урянхайцев (сеоки модор, аара, пурут, кыргыс, пелтыр). 31 августа 1708 года маньчжуры выразил протест против постройки русскими Абаканского острога и потребовал его ликвидации. На владение Хонгороя претендовал хотогойтский князь Дзасакту-хановского аймака Монголии Гун Бубэй. Он был племянником Гендун-Дайчина, последнего правителя государства Алтан ханов. Потомки Алтан ханов неоднократно пытались отстоять права господства над Хакасией. Гун Бубэй заявил: «Тою де землю Хонгорою издавна владел дядя мой Гендун Дайчин, его улс киргизы, уранханя (тувинцы), моторы, они кочевали». Русское правительство считало претензии монгольских феодалов безосновательными, ибо Хоорай находился «во владении киргисских князцов, а и те киргисские князцы со всеми своими людьми были напред сего под державою Российской». Совсем другого мнения придерживались джунгарские правители, которые «не в давних годах тех киргизов приняли к себе и по ним с оных народов претендуют». То есть, джунгарский хан, забрав к себе своих подданных кыргызов, стал по праву требовать на себя ясак с оставшихся кыргызов.

20 августа 1727 года в результате переговоров на реке Буре, в 20 км от Кяхты, между Россией и Империей Цин был заключен пограничный трактат. Раздел территории прошёл по Саянам, от Кяхты до вершин Абакана, вплоть до владений Джунгарии. Все земли и народы, находившиеся по северной стороне Саян, отошли к России, а по южной — к Маньчжурской империи.

Только после гибели Джунгарского ханства, в 1761 году, от Бийска до Саянского острога была учреждена Кузнецкая линия протяжённостью в 298 верст. Участок открытой границы в верховьях Абакана служил своего рода «воротами», через которые возвращались группы кыргызов. Хоорайские башлыки и есаулы (правители), нёсшие пограничную службу, присоединяли беглецов к своим владениям.

Отсутствием большей части населения в Хонгорае поспешили воспользоваться русские, организовав в 1704-1706 годах серию военных походов в Минусинскую котловину. Также русские отряды атаковали небольшие группы возвращавшихся из Джунгарского ханства кыргызов. На территории завоёванного Хонгорая русские выстроили Абаканский острог. Цэван-Рабдан, видя потерю своим ханством кыргызских земель, решил переселить оставшееся кыргызское население Саяно-Алтая в 1706 году в Джунгарию, хотя оно было не таким масштабным как первое переселение. В это же время часть кыргызов, перейдя горы Саяна, присоединилась к монгольскому феодалу Гун Бубэю — подданному Цинской империи. Значительная часть кыргызов осела среди алтайцев, телеутов и казахов. Остальные кыргызы формировали сегодняшный хакасский народ.

На протяжении всей первой половины XVIII века русские переселенцы не заселяли Минусин, опасаясь возвращения кыргызов. В 1733-1736 годах при согласии русских в Минусин вернулась небольшая группа кыргызов. В эти же годы цинская армия угнала в Маньчжурию часть кыргызов, которые и по сей день проживают в провинции Хэйлунцзян (КНР) и известны как фуюйские или харбинские кыргызы. Оставшиеся вновь были переселены в маньчжурскую область Хэйлунцзян. Какая-то группа кыргызов оказалась в Халха-Монголии, на берегах Селенги. Также кыргызы переселились в район рек Идэр и Туйхэ (регион Халха), а также у озера Убсу-Нур и они ассимилированы среди монгольского населения. В 1756-1757 годах Джунгарское ханство было разгромлено Цинской империей, и при этом погибла значительная часть мужского кыргызского населения.

Часть кыргызов вместе с джунгарами удалилась в прикаспийские степи и вошли в состав калмыцкого народа. Кыргызы предположительно участвовали в формировании хакасов, телеутов, алтайцев, тувинцев, иркутских бурятов, халха-монголов и других этносов.

Отрывок, характеризующий История киргизов

– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его: