Кабанов, Александр Фёдорович

Александр Фёдорович Кабанов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">1-й секретарь Пензенского обкома ВКП(б) Александр Кабанов в своем рабочем кабинете</td></tr>
Министр технических культур РСФСР
апрель 1946 — 27 февраля 1947
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	должность упразднена
Председатель Исполнительного комитета Крымского областного Совета
30 июня 1945 — апрель 1946
Предшественник:	должность учреждена; он сам как Председатель СНК Крымской АССР
Преемник:	Дмитрий Александрович Кривошеин
Председатель Совета Народных Комиссаров Крымской АССР
май 1944 — 30 июня 1945
Предшественник:	Исмаил Сейфуллаевич Сейфуллаев
Преемник:	должность упразднена; он сам как Председатель Крымского облисполкома
Первый секретарь Пензенского обкома и горкома ВКП(б)
март 1939 — 30 июня 1942
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Константин Андреевич Морщинин
Второй секретарь Сталинградского обкома ВКП(б)
ноябрь 1938 — февраль 1939
Предшественник:	Василий Михайлович Андрианов
Преемник:	Георгий Иванович Масленников
Рождение:	дер. Балабаново, Дмитровский уезд, Московская губерния, Российская империя
Партия:	РКП(б) / ВКП(б) / КПСС
Образование:	Сельскохозяйственная академия имени К. А. Тимирязева
Награды:

Александр Фёдорович Кабанов (1899, дер. Балабаново, Московская губерния — 11 июня 1975, Москва) — советский государственный и партийный деятель, дипломат.

Биография

Трудовой путь начал рабочим в Москве в 1914 году. Участник Гражданской войны (с 1919 г.). В 1924 году вступил в РКП(б).

В 1934 году окончил Сельскохозяйственную академию имени К. А. Тимирязева, в 1937 — аспирантуру этой академии. В 1937—1938 годах заведовал Сельскохозяйственным отделом Сталинградского обкома ВКП(б).

С ноября 1938 по февраль 1939 года — 2-й секретарь Сталинградского обкома ВКП(б).

После того, как указом Президиума Верховного Совета СССР от 4 февраля 1939 года была создана Пензенская область (из частей Тамбовской, Куйбышевской и Саратовской областей), Александр Кабанов был переведён в этот регион. С февраля по март 1939 года он был 1-м секретарём Организационного бюро ЦК ВКП(б) по Пензенской области, а затем стал первым руководителем Пензенского обкома и горкома ВКП(б). Занимал пост 1-го секретаря обкома и горкома до 30 июня 1942 года.

С июня 1942 по май 1944 гг. — заместитель народного комиссара совхозов СССР.

С мая 1944 по июнь 1945 гг. — председатель СНК Крымской АССР. После преобразования Крымской Республики в Крымскую область, с июня 1945 по апрель 1946 гг. — председатель Крымского облисполкома. Руководил обеспечением операции по депортации из Крыма крымских татар, организацией транспорта и т. п.

С апреля 1946 по 1947 гг. — министр технических культур РСФСР.

В 1947 — 1951 гг. — заместитель председателя Союзной Контрольной Комиссии в Германии. Затем на дипломатической работе в Албании (советник), Румынии и Италии.

Депутат Совета Союза Верховного Совета СССР 1-го (от Пензенской области; 1941—1946) и 2-го созывов (от Крымской области; 1946—1950).

Делегат XVIII-го съезда ВКП(б) (1939), XVIII партконференции (1941). Член Центральной Ревизионной Комиссии ВКП(б) (21.3.1939 — 5.10.1952).

Награды

• орден Трудового Красного Знамени;
• орден Отечественной войны I степени;
• орден Красной Звезды;
• орден «Знак Почёта».

Ссылки

• [www.knowbysight.info/KKK/02928.asp Кабанов Александр Фёдорович]. Справочник по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898—1991. Проверено 10 января 2016.

Отрывок, характеризующий Кабанов, Александр Фёдорович

– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.