Каинизм

Каинизм — явление убийства в одном выводке животных одними детёнышами (обычно старшими и сильными) других. Может быть облигатным (независящим от кормовых ресурсов) и факультативным (зависящим от кормовых ресурсов).

Этимология

Название данному явлению дано по имени библейского персонажа Каина, который убил своего брата Авеля.

Каинизм у членистоногих

Часто каинизм может проявляться на ранних стадиях онтогенеза — например, у личинок многих паразитических перепончатокрылых.

Каинизм у рыб

Встречается у живородящих акул, например у белой акулы вышедшая из яиц ещё в утробе матери пара детёнышей убивает и поедает всех остальных детёнышей и неоплодотворённые яйца в половых путях самки — так называемая внутриутробная оофагия. Подобное поведение писатель и биолог И. И. Акимушкин назвал «эмбриональным каинизмом».

Каинизм у птиц

Каинизм у птиц широко распространён и преимущественно связан с экологическими причинами. Так, многие виды птиц начинают насиживать кладку с первого яйца, хотя откладывание яиц длится несколько дней. Из-за этого птенцы, после вылупления, являются разновозрастными и преимущество старших и сильных выражается весьма отчётливо. В случае нехватки пищи, позднее вылупившимся птенцам её достаётся меньше физиологического минимума, они быстро слабеют и попросту «затаптываются» более крупными собратьями.

У дневных хищных птиц и сов имеет место максимально выраженная разновозрастность, и при нехватке пищи более крупные и старшие птенцы могут не только убивать, но даже съедать младших.

При облигатном каинизме, например у африканского чёрного орла (Aquila verreauxii) из двух яиц, которые откладываются самкой, второе изначально является «запасным». Птицы тратят много сил на выращивание потомства и выкормить одновременно двух птенцов попросту не могут. Яйца обычно откладываются с интервалом в несколько суток, чем достигается неодновременность вылупления птенцов. В случае, когда старший птенец остаётся живым к моменту вылупления младшего, он сразу же нападает на вылупившегося птенца и забивает его клювом. Это происходит вне зависимости от количества доступного корма. Напротив, при факультативном каинизме убийства более младших птенцов наблюдается только при нехватке корма.

Каинизм также распространён среди журавлей (стерха, японского журавля, серого журавля), у которых птенцы по наступлении определённого возраста начинают драться друг с другом, и в живых обычно остаётся только один из них.

Каинизм у млекопитающих

Каинизм для млекопитающих нехарактерен и постоянно отмечается только у представителей 4 видов — пятнистой гиены (Crocuta crocuta), домашней свиньи (Sus scrofa), обыкновенной (Lynx lynx) и пиренейской рыси (Lynx pardinus).

Каинизм у пятнистой гиены был впервые описан в 1991 году. Инициатором драк в выводке обычно становится щенок, родившийся самым первым. Он начинает атаковать других щенков в выводке, сразу после их рождения, иногда ещё до их освобождения от амниотической оболочки. Подобные драки обычно заканчиваются гибелью младших щенков, либо установлением жёсткой иерархии доминирования. Драки со смертельным исходом преимущественно происходят между однополыми щенками. Каинизм у пятнистой гиены больше соответствует схеме факультативного.

У домашней свиньи поросята рождаются с резцами и клыками. Самые активные драки между ними происходят в первые 3 дня после рождения, при этом самые слабые и маленькие поросята в результате них обычно погибают. Считается, что одним из факторов, которые способствовали развитию каинизма у свиней, была высокая вероятность множественного отцовства в выводках (из-за чего поросята из одного и того же выводка обладают в среднем меньшем количеством общих генов, и родственный отбор не так выражено препятствует закреплению каинизма.

Каинизм у евразийской рыси был описан в 1994 году, у пиренейской рыси — в 2005 году. Котята рыси начинают драться между собой обычно в возрасте 1,5 месяцев При этом драка может продолжаться от нескольких минут до нескольких часов. Стоит отметить, что такое поведение отмечается не во всех выводках. Обычно драки редко заканчиваются убийством и преимущественно вызывают лишь изменения в иерархической структуре выводка. Мать при этом пытается разнять дерущихся котят, действуя порой жёстко, и принимает сторону более слабого котёнка, в дальнейшем не подпуская к нему агрессора.

Отрывок, характеризующий Каинизм

– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.