Кирра
Деревня
|
Кирра (греч. Κίρρα) — деревня нома Фокиды, Центральная Греция, входившая до 2011 года в состав муниципального объединения Итеи, как часть группы из трёх жилых поселений, между Дельфами на севере и Коринфским заливом к югу от Итеи, которая ныне является главным городом префектуры, находящимся близ побережья, в нескольких километрах от Кирры.
История
В древние времена Кирра была укрепленным городом, который контролировал доступ к Дельфам со стороны Коринфского залива. Благодаря стратегическому расположению города-гавани, гражданам Кирры предоставлялась возможность беспрепятственно обирать паломников на их пути к дельфийскому оракулу святилища Аполлона в Дельфах, проводить сбор налогов и аннексировать земли, принадлежащие священному храму. Такой ход событий привёл к тому, что сформировалась могучая Лига Дельфийской Амфиктионии — военного союза, предназначенного для защиты Дельф, около 600 г. до н. э. Кирре предстояло разделить судьбу Крисы. Представители Лиги посоветовались с оракулом по поводу притеснений гавани Кирры и ответом стал призыв к тотальной войне, получившей название Священной. Члены Лиги обязались полностью уничтожить Кирру и опустошить все её близлежащие окрестности. Для этой цели они объявили проклятие от имени Аполлона, гласящее, что земля Кирры должна перестать плодоносить, что дети её женщин и потомство их скота должны стать бесплодны, и что всех людей, проживающих в городе, следовало ликвидировать[1].
Война велась в течение десяти лет (с 595—585 до н. э.) и получила известность, как Первая Священная война. Была дана команда тирану Клисфену Сикионскому, использовать свой могучий флот, чтобы блокировать город-порт, ещё перед тем, как союзниками Амфиктионии будет осаждена Кирра. То, что произошло после проведения этой акции остаётся предметом многих дискуссий. Первая гипотеза, и поэтому, вероятно, самая достоверная, исходит от писателя-медика Фессалийского, жившего в пятом веке до нашей эры. Он сообщал, что нападавшие обнаружили секретный водопровод, ведущий к городу, найденный ими случайно, когда об одну из его труб ударилось копыто лошади. Асклепиад, один из врачевателей, известный среди них, как Небро, посоветовал союзникам, отравить воду морозником. Действие морозника вскоре скажется на защитниках города как сильное расслабляющее средство, заразив их диареей, которая не позволит продолжать противостояние натиску осаждающих. Кирра была захвачена и всё население перебито. Небро был предком Гиппократа, уроженца острова Кос и эта история приводила многих к размышлению: не могло ли чувство вины за использование яда его предком, толкнуть этого врача к введению клятвы Гиппократа с одноимённым названием[1].
Историки позже повествовали по-разному. Секст Юлий Фронтин (Страт. III.7.6), писал в первом веке, что после обнаружения подземного водопровода, Амфиционы решили разрушить его, с целью временного перерыва в поступлении питьевой воды в осаждённый город. Через некоторое время, они восстановили трубу, позволяя воде течь как и прежде в город. Граждане, в отчаянии, сразу начали пить, не зная, что по приказу Клисфена она была отравлена морозником. Согласно Полиэну, римскому писателю второго века, после того, как водопровод был обнаружен, нападавшие добавили в воду морозник, заразив им источник, из которого шла вода, не лишая жителей города, снабжения питьевой водой. Полиэн также уверял, что это был вовсе не Клисфен, автором того решающего стратегического удара, но генерал Эврилох, правитель Лариссы, возглавлявший Фессалийский Союз. Он и был тем стратегом, посоветовавшим своим союзникам, чтобы они собрали большое количество морозника близ Антикира, который в тех местах рос обильно. Истории Фронтина и Полиэна вели к одному и тому же результату, как и история Фессала: поражению Кирры[1].
Последней важной вехой, которая имела отношение к созданию новой теории осады был Павсаний в третьем веке до н. э. По его версии хода событий Солон Афинский изменил течение реки Плейсты таким образом, чтобы воды её не протекали более через Кирру. (Той же самой реки, на берегах которой находилась разрушенная Криса!) Солон надеялся сломить народ Кирры жаждой, но он забывал о том, что противник мог получать достаточное количество воды из колодцев и от сбора дождевой воды. Именно Солон предлагал добавить большое количество морозника в водный поток Плейсты при въезде в Кирру. Последующее отравление вод реки давало союзникам возможность ускорить уничтожение города[1].
Интересные факты
- Предполагается, что своё название деревня получила от имени нимфы Кирры.
- Кирра это ещё одно, другое имя нимфы Адрастеи.
- Кирра, порт в Дели
- Павсаний называет храм Аполлона, Артемиды и Лета, где имеются очень большие их изображения, жемчужиной Аттики. Был там также и храм Адрастеи но гораздо меньшей важности. Её иногда называют Немезидой, вероятно, в том значении одно из которых имеет — " нет выхода ", Эриний ("непримиримые") и такой эпитет специально применяется, в этом смысле, по их отношению к Диметре и фригийской богине-матери, Кибеле.
Напишите отзыв о статье "Кирра"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Mayor, Andrienne. Greek fire, poison arrows, and scorpion bombs: Biological and chemical warfare in the ancient world. The Overlook Press, Peter Mayer Publishers, Inc., 2003. ISBN 1-58567-348-X. pages 100–101
Отрывок, характеризующий Кирра
В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
