Коган-Бернштейн, Лев Матвеевич
Поделись знанием:
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
Лев Матвеевич Коган-Бернштейн (1862, Кишинёв Бессарабской области — 7 августа 1889, Якутск) — русский революционер, народоволец.
Содержание
Биография
Родился в еврейской купеческой семье в Кишинёве (родители — Матвей (Мотл) Бернштейн-Коган из Одессы и Двойра (Дора) Бернштейн-Коган). Учился в Одессе. Будучи студентом Петербургского университета, в начале 1880-х годов входил в народовольческий центральный университетский кружок. Вёл пропаганду среди рабочих в Саратове и Москве. Арестован в апреле 1881 года, сослан в Сибирь. В Якутске женился на другой ссыльной — Наталье Осиповне Барановой (в замужестве — Коган-Бернштейн, 1861—1927).
Участвовал в вооружённом выступлении политических ссыльных в Якутске, закончившимся перестрелкой между ссыльными и солдатами. Когана-Бернштейна вместе с другими ссыльными предали военному суду по обвинению в вооруженном сопротивлении и приговорили к смертной казни.[1] Тяжело раненый в перестрелке с солдатами, он не мог встать на ноги, и, как ранее — в суд, так и к виселице был принесен на кровати
«Пусть последнее наше прощание будет озарено надеждой на лучшее будущее нашей бедной, бедной, горячо любимой родины! Никогда ни одна капля силы не пропадет в мире, — не пропадет, стало быть, и жизнь человеческая задаром! Я умру с чистой совестью и сознанием, что до конца оставался верен своему долгу и своим убеждениям, а может ли быть лучшая, более счастливая смерть?» (письмо перед смертью)
Семья
- Жена — Наталья Осиповна Коган-Бернштейн (в девичестве — Баранова). Её брат — революционер-народник Илья Осипович Баранов.
- Сын — эсер, член Учредительного собрания Матвей Львович Коган-Бернштейн (1886—1918), был арестован большевиками в прифронтовой деревне Чёрный Затон под Сызранью и расстрелян по приговору военно-полевого суда [2][3] (согласно Малой советской энциклопедии, «порвав во время чехо-словацкого восстания со своей партией, при возвращении в Россию был расстрелян в деревне Чёрный Затон под Сызранью белогвардейцами как член Учредительного Собрания»[4]). Его вдова — переводчица со старофранцузского языка, историк-медиевист, профессор МГУ Фаина Абрамовна Коган-Бернштейн (урождённая Аронгауз, 1899—1976) — в 1925 году вторично вышла замуж за историка и философа Павла Соломоновича Юшкевича (1873—1945), брата писателя Семёна Юшкевича и отца историка науки Андрея Юшкевича.
- Брат — сионистский общественный деятель, врач Яков Матвеевич Бернштейн-Коган (1859—1929); его дочь (племянница Л. М. Коган-Бернштейна) — израильская актриса, основоположница ивритского театра в Палестине Мириам Яковлевна Бернштейн-Коган (1895—1991).
- Племянник — советский экономико-географ Сергей Владимирович Бернштейн-Коган (1886—1959).
Напишите отзыв о статье "Коган-Бернштейн, Лев Матвеевич"
Ссылки
- [web.archive.org/web/20051101110531/narovol.narod.ru/Person/kogan.htm В воспоминаниях современников]
- [naiwen.livejournal.com/446210.html Письмо сыну]
Примечания
- ↑ [web.archive.org/web/20051101110531/narovol.narod.ru/Person/kogan.htm в воспоминаниях современников]
- ↑ [ldn-knigi.lib.ru/R/kogan-bernstein.pdf С. Ю. Малышева Две казни. Судьба М. Л. Коган-Бернштейна]
- ↑ [vestnik.ssu.samara.ru/gum/2004web1/hist/200410903.html Комитет членов Учредительного собрания: социопортрет в зеркале русской революции]
- ↑ Коган-Бернштейн. Малая Советская энциклопедия, т. 4. — М.: 1929, стлб.17
Отрывок, характеризующий Коган-Бернштейн, Лев Матвеевич
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
