Королевская Миля

Короле́вская Ми́ля (англ. The Royal Mile) — череда улиц в центре Эдинбурга (Шотландия), одна из главных достопримечательностей города. Протяженность Королевской Мили составляет одну шотландскую милю, которая длиннее британской примерно на 200 м (всего около 1,8 км). Она начинается у Эдинбургского замка и спускается вниз к Холирудскому дворцу.

История

История Королевской Мили берёт начало в первой половине XII века, когда король Шотландии Давид I обосновался в крепости на Замковой скале, которую он приказал перестроить в Эдинбургский замок. Король предоставил поселению у подножия замка права на торговлю, и на Lawnmarket раскинулся открытый рынок. Затем Давид распорядился о сооружении Хай-стрит, называвшейся в те времена Via Regis (букв. «Королевский путь»), от которой предположительно и возникло название «Королевская Миля».

Деревянные здания вдоль Королевской Мили обычно называли в честь владельцев, и эта традиция сохранилась и в более поздних постройках. Между домами образовывались тупики и внутренние дворы, в которых также разводили домашний скот. В середине XVI века средневековые постройки были сожжены англичанами во время англо-шотландского конфликта. Английский король Генрих VIII приказал восстановить дома, поскольку он хотел добиться от шотландцев разрешения на женитьбу своего сына на Марии Стюарт. Новые здания, построенные около 1591 года, были выполнены главным образом из камня, но в них по-прежнему были плохие санитарные условия, несмотря на то, что на Кэнонгейт обосновалась знать в роскошных особняках с красивыми садами.

В середине XVII века жилищные условия стали критическими — Старый город был переполнен, на Королевской Миле проживали около 70 тыс. человек. Некоторые здания достигали 14 этажей, в одном блоке могли проживать до 300 человек, иногда делившие одну комнату на 10-х. С расширением Эдинбурга и постройкой Нового города в XVIII веке эту проблему сумели разрешить. Также с 1865 года произошли некоторые преобразования и на Королевской Миле: лорд-провост Уильям Чамберс соорудил новые просторные дома на Блэкфрайарс-стрит и Сэнт-Марис-стрит. Олд-Уэст-Боу была снесена, а с помощью Кокбёрн-стрит «прорубили» подъезд к вокзалу Уэверли. Работы были продолжены в 1880-х годах градостроителем и биологом Патриком Геддесом, который перестроил район Кэнонгейт и искусственный холм Маунд. Он конструировал внутренние дворы и сады по планам, напоминавшим о Королевской Миле 500 лет назад.

Достопримечательности

Собственно Королевская Миля состоит из четырёх следующих друг за другом улиц (с запада на восток): Каслхилл, Лонмаркет, Хай-стрит и Кэнонгейт, причём они постепенно спускаются вниз. Подобно рыбьему хребту, от этих улиц расходятся небольшие улицы и тупики, которые тоже относят к Миле.

См. также интерактивные карты [www.edinburgh-royalmile.com/closes/royalmile-closes.html тупиков] и [www.edinburgh-royalmile.com/interest/placesofinterest.html достопримечательностей].

Каслхилл

Королевская Миля начинается с эспланады (Castle Esplanade) у Эдинбургского замка, которую разбили в XIX веке для проведения военных парадов. Здесь ежегодно проходит Королевский эдинбургский парад военных оркестров.

На небольшой Каслхилл расположились музей иллюзий Камера Обскура и Шотландский центр наследия виски. На правой стороне улицы доминирует Хаб — ранее церковь Св. Джона, теперь место проведения большинства эдинбургских фестивалей.

Лонмаркет

Лонмаркет ранее был рынком, где торговали полотном. Сейчас на улице обосновались ориентированные на туристов небольшие магазины с сувенирной продукцией, в первую очередь, продающие килты и другие изделия из шотландской шерсти. По левой стороне расположено также историческое здание Глэдстонс-Лэнд (Gladstone’s Land). Улица заканчивается на пересечении с Бэнк-стрит, которая открывает вид на главное здание Банка Шотландии слева и с мостом Георга IV справа, ведущим к Маунду и Новому городу.

Хай-стрит

Во время проведения многочисленных эдинбургских фестивалей улица становится центром общественной жизни города, куда стекаются туристы, уличные музыканты, участники и посетители фестивалей. С левой стороны находится здание Верховного суда, справа на Парламентской площади расположено здание старого Парламента Шотландии, исполнявшего свои функции до принятия Акта об Унии. Сейчас в нём разместился верховный гражданский суд Шотландии. Также на Парламентской площади находится собор Сент-Джайлс — центр шотландского пресвитерианства.

У западного входа в церковь Св. Джайлса находится «Сердце Мидлотиана» — мозаика в брусчатке, выложенная на месте, где ранее стояла тюрьма Толбут. С другой стороны церкви можно видеть меркат-кросс, с которого зачитывали королевские указы и обнародовали результаты выборов.

Чуть поодаль улицу пересекают мосты: налево отходит Северный мост, соединяющий Старый город с Новым, направо — Южный мост, который более похож на обычную улицы с магазинами, но скрывает под собой здания и эдинбургские склепы.

На Хай-стрит также находятся дом-музей религиозного реформатора Джона Нокса и Музей детства. В конце улицы расположен паб «Край света» (World’s End Pub) и одноимённый тупик — ранее здесь стояли городские ворота Недербоу, и попасть внутрь городских стен могли лишь зажиточные горожане, заплатившие при входе.

Кэнонгейт

Название Кэнонгейт происходит от canon’s gait («монашеская улица»), в честь августинцев Холирудского аббатства. На этой улице находятся Морэй Хаус — педагогический факультет Эдинбургского университета; Canongate Tolbooth — бывшая тюрьма и суд, ныне Музей народной истории Эдинбурга; Музей Эдинбурга. Необычно для зданий Церкви Шотландии выглядит Кэнонгейтская церковь, построенная в нидерландском колониальном стиле. На церковном кладбище находятся могилы многих известных шотландцев, в том числе Адама Смита, Давида Риччо и поэта Роберта Фергюссона, чья бронзовая статуя стоит перед входом в церковь.

Кэнонгейт заканчивается у здания Шотландского парламента, а небольшая улица Эбби-Стрэнд ведёт от Королевской Мили к Холирудскому дворцу.

Ссылки

• [www.edinburgh-royalmile.com/ www.edinburgh-royalmile.com]  (англ.)

Шотландия

Отрывок, характеризующий Королевская Миля

– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.