Королёвский театр

Королёвский театр
Основан	1884
Здание театра
Местоположение	Томск
Вместимость	1000
Королёвский театр на Викискладе

К:Театры, основанные в 1884 году

Королёвский театр — театр в Томске, существовавший на рубеже XIX и XX веков.

История

Театр был построен в 1884—1885 годах в начале Московского тракта купцом Евграфом Королёвым, в честь него и был назван. Здание театра, рассчитанное на 1000 мест, строилось по проекту томского архитектора П. П. Нарановича. По отзывам современников внутреннее устройство театра было очень комфортным — коридоры и фойе, уборные и раздевальни устроены настолько поместительно, что даже и при большом стечении публики исключаются давка и теснота, столь часто происходящие во многих провинциальных театрах. Проект театра был настолько удачным, что в 1891 году акмолинский губернатор обратился с просьбой к томскому губернатору посодействовать строительству театра в Омске «тех же размеров и вида, как в Томске». Строительство обошлось Королёву в 150 000 рублей, но он рассчитывал покрыть расходы — с учреждением в Томске Университета можно было рассчитывать на постоянный интерес к театру интеллигентной публики.

Первоначально выходивший на Новособорную площадь, театр своим соседством с главным собором Томска — Троицким кафедральным собором вызывал недовольство томских церковных властей и был отгорожен от площади сначала забором, а затем — зданием управления железной дороги.

Открытие театра состоялось 19 сентября 1885 года. Первоначально антрепренёром театра был сам Евграф Королёв, потом он уступил эту деятельность артисту Н. А. Корсакову (платившему Королёву аренду 8 000-9 000 рублей за сезон). На сцене театра ставились пьесы классиков — Гоголя, Островского, А. К. Толстого, Сухово-Кобылина, Шиллера, Шекспира. Были и «однодневки» Аверкиева, Шпажинского. Получили известность артисты Горбунов, Корсаков, Костяковская, Немирова, Скуратов, Строгова, Тихомиров, Топорков (очень талантливый, по свидетельствам современников — Г. Вяткина в очерке «Театр в Томске» — артист, уроженец Сибири, в расцвете лет покончивший жизнь самоубийством), Фелонов, Херсонский, Штольц-Туманова. Наиболее успешным актерам устраивались бенефисы. Давали представления в театре и оперные группы, прошла опера А. Н. Верстовского «Аскольдова могила» и др.

С проложением в Томск железной дороги зрительская аудитория театра изменилась, потому, а также в связи с изменением вкусов зрителей по другим причинам (авторы альбома «Великий путь» констатируют: «у многих томичей в массе господствует убеждение, что драма, в большинстве случаев, касается таких сторон жизни, которые, по горькому опыту, им сами хорошо известны, и к театру они предъявляют требование дать веселое развлечение, не возбуждающее особенной работы мысли. На театр они смотрят, как на зрелище, дающее отдых и хоть на мгновение закрывающее серую, будничную, полную забот жизненную обстановку») на сцене театра все больше ставятся оперетты, и все большее значение в финансовом благополучии заведения приобретает буфет. После первого же неудачного сезона Н. А. Корсаков продал антрепризу артисту Крылову, быстро получившему прозвище «буфетчик». Заключая контракты с актрисами, тот специальным пунктом договора обязывал их по окончании спектакля ужинать с господами зрителями по предложению последних, что обеспечивало его буфету действительно большой доход.

В последние годы XIX века антрепренёром в Королёвском театре был П. Струйский — один из талантливейших театральных организаторов России, впоследствии работавший в Замоскворецком театре в Москве.

1905 год

20 октября (2 ноября) 1905 года в театре произошёл самый страшный в истории города теракт. За три дня до трагических событий император Николай II издал манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», однако его содержание было истолковано в обществе прямо противоположно — люди опасались массовых арестов. Томским комитетом РСДРП был назначен митинг в здании Королёвского театра, собралось 3000 человек.

Черносотенцы напали на участников митинга, стали угрожать им и избивать. Затем активисты «Союза русского народа^{[уточнить]}» подожгли здание театра и стоящего рядом управления Сибирской железной дороги. Тех, кто пытался выбраться из пламени, расстреливали в упор, добивали баграми и топорами. Число погибших составило по разным данным от 54-55 до 300^{[неавторитетный источник?]}.

По информации газеты «Сибирская жизнь»(недоступная ссылка), от пожара в Королёвском театре «значительно пострадала труппа Зброжек-Пашковской и Гетманова, особенно мелкие служащие — хористы и музыканты. У антрепризы сгорели декорация, бутафория и костюмы». Кроме того, указывает газета, у капельмейстера С. А. Апрельского сгорела оперная и опереточная библиотека, которая собиралась на протяжении 25 лет. Её стоимость тогда оценивалась в 8 тысяч рублей.

Следует отметить, что о теракте в Королёвском театре как таковом газета «Сибирская жизнь», принадлежащая брату городского головы Алексея Макушина Петру, не сообщала. Вместе с тем, по данным издания, в результате всех погромов в Томске за 20-23 октября было убито не менее 36 человек, не считая погибших в огне.

Ссылки

• Шиловский М. В. [sibistorik.narod.ru/project/pogrom/index.html Томский погром 20-22 октября 1905 г.: хроника, комментарий, интерпретация]. — Томск: изд-во Томского ун-та, 2010. — 150 с.
• Рассохин Г. С. [elib.tomsk.ru/purl/1-669/ События в Томске в октябре 1905 года]. — Томск: Типо-литография Томской железной дороги, 1917. — 30 с.
• Степной Н. А. [elib.tomsk.ru/purl/1-669/ Томский костер : 1905 год : воспоминания]. — Москва: Государственное издательство, 1926. — 16 с.
• [archive.is/20130706104921/www.lib.tsu.ru/images/el_lib/0148_b.jpg Томский каменный театр Е. И. Королева. Литография]
• [towiki.ru/view/Королёвский_театр Королёвский театр в Товики]

Отрывок, характеризующий Королёвский театр

Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»