Кру-Милнс, Роберт

Роберт Кру-Милнс
Награды:

Роберт Оффли Эшбертон Кру-Милнс, 1-й маркиз Кру (12 января 1858 года — 20 июня 1945 года), известный также как лорд Хоутон с 1885 по 1895 год и как эрл Кру с 1895 по 1911 год — британский либеральный политик, государственный деятель и писатель.

Происхождение и образование

Роерт Милнс родился в Мейфэре (Лондон), был единственным сыном Ричарда Монктона Милнса, 1-го барона Хьютон, и его жены Аннабелла, дочери Джона Кру, 2-го барона Кру. Начальное образование получил в Уинтон-Хаус, недалеко от Уинчестера, затем учился в Хэрроу. Продолжил образование в Тринити-колледж, Кембридж, который окончил в 1880 году.

Политическая карьера

Член Либеральной партии, Милнс стал помощником личного секретаря Лорда Гранвилла в апреле 1883 года, когда Гранвилл занимал должность министра иностранных дел Великобритании. В 1884 году проиграл выборы по округу Барнсли. Как Барон Хоутон, в 1885 году он стал парламентским организатором, когда отказался от участия во всеобщих выборах. В январе 1886 года королева Виктория назначила его лордом-распорядителем (Lord-in-Waiting) при третьем сроке Гладстона на посту премьер-министра.

Успешный подъём Милнса по карьерной лестнице серьёзно подорвала смерть жены, Сибил Марии, дочери Фреда Фредерик Грэма, 3-го баронета Нетерби, на которой он женился 3 июня 1880 года. Она умерла внезапно в сентябре 1887 года, когда ей было только тридцать лет. Милнс был полон решимости преодолеть личную трагедию, изучая сельское хозяйство в Сайренсестере, однако ему помешала собственная болезнь. Он покинул Англию и перебрался в Египет, где написал Stray Verses, стихи, наполненные чувством большой утраты. Следующим ударом в 1890 году стала смерть его восьмилетний сына и наследник Ричарда.

По возвращении в Хоутон в 1892 году он был назначен лордом-лейтенантом Ирландии в либеральном правительстве 1892—1895 годов. В это время премьер-министром стал его старый друг лорд Розбери.

После смерти дяди, Хангерфорда Кру, 3-го Барон Кру, он унаследовал огромные владения, составлявшие почти 50 000 гектаров земель, расположенных в четырёх графствах. В том же году он по королевскому разрешению от 8 июня 1894 года изменил фамилию, присоединив к ней вторую часть «Кру». С 17 июля 1895 он стал именоваться Кру-Милнс и основал эрлство Кру в Честере.

20 апреля 1899 года Кру-Милнс вторично женился на восемнадцатилетней красавице Мэри Этьен Ханне Примроуз, дочери бывшего премьер-министра лорда Розбери.

Несколько месяцев спустя, в октябре 1899 года, разгорелась Англо-бурская война. Кру-Милнс, возглавлявший посредническую миссию, до последнего пытался найти мирное решение путём переговоров с президентом Крюгером. Он начал отходить от позиции собственного тестя Розбери, пропагандируя политику постепенной разрядки ситуации. Но вскоре начались военные действия, и Кру-Милнс оказался в изоляции. Он был хорошим оратором, но имел навыки управления и не раз проявлял себя как эффективный организатор. Он увеличил своё влияние с приходом к власти Генри Кэмпбелла-Баннермана и радикалов. Он завязал личную дружбу с Гербертом Асквитом, который стал его политической опорой в обстановке интриг накануне Первой мировой Войны. Как доверенное лицо, он был назначен помощником практически во все комитеты. С 1905 по 1908 год Кру-Милнс был лордом-председателем Совета в либеральном правительстве. Среди лордов доминировали пэры-тори, которые враждебно относились к предложенным Асквитом реформам. Тори не позволили принять закон об образовании 1906 года, в то время как Кру-Милнс оказался как главный защитником политики правительства. В ответ на просьбу Кэмпбелла-Баннермана, он взял на себя роль межпартийного посредника. Кру-Милнс во всем предпочитал умеренность. Он выразил сожаление в связи с речью Ллойда Джордж, произнесённой в Ист-Энде в 1909 году и призывавшей к демонтажу классовой системы. В то же время он считал неприемлемым позицию Тори и Юнионистов, продолжавших блокировать законотворческую работу.

В 1908 году Кру-Милнс сменил лорда Элгина на должности государственного секретаря по делам колоний. В качестве лидера палаты лордов, он сыграл ключевую роль в представлении закон о парламенте 1911 (лишавшего лордов права вето) и в итоге его принятия. Асквит высоко ценил его как коллегу за здравый смысл и трезвое суждение, хотя никаких выдающихся идей Кру-Милнс не предлагал. Но когда Черчилль в 1910 году разослал меморандум, предложив отменить палату лордов, Кру-Милнс проявил себя консерватором и блокировал любые попытки изменить двухпалатную систему. Он присутствовал на совещании Конституционной комиссии, созданной 16 июня 1910 года во время кризиса, связанного со смертью Эдуарда VII. Неоднозначные итоги январских выборов 1910 года, на которых юнионисты получили дополнительные места в палате общин, вызвало широкие дебаты о конституционных последствиях для лордов. Новый Король, Георг V, чтобы избежать патовой ситуации, согласился создать 500 новых пэров, если либералы победят на выборах в декабре 1910 года. Кру-Милнс участвовал в дискуссии в качестве одного из членов Внутреннего круга. Прежде он занимали более правые позиции наряду с Асквитом, предлага изменить принципы формирования верхней палаты, а не отменить её вовсе. Кру-Милнс получил полномочия для ведения переговоров с лидером тори, лордом Кромером и архиепископом Кентерберийский, для принятия положения о праве вето, которое бы давало большие права избираемой палате общин.

В ноябре 1910 года он занял пост министр по делам Индии. Им был организован Делийский дарбар 1911 года, во время которого Индию впервые посетил британский монарх. В этой должности он также обеспечил перенос столицы Индии из Калькутты в Дели и воссоединение двух Бенгалий. Также он пригласил к проектированию Нью-Дели архитектора Эдвина Лаченса. В награду за услуги Британской короне в 1911 году он получил титул эрла Мэйдли в графстве Стаффорд и маркиза Кру.

В списках министров, составленных Асквитом в 1913—1914 года, Кру-Милнс как минимум однажды оказался на первой строке; однако другие министры, например, Черчилль, более активно дописались продвижения. Кру-Милнс получил уважение за его управленческую компетентность, эффективности и интеллигентномть. С мая 1915 года он снова стал лордом-председателем Совета, заняв высшую должность в правительстве Асквита, тесно сотрудничад с Ллойдом Джорджем в вопросах валюты и стабилизации курса при разработке бюджета.

В 1916 году Кру-Милнс был ненадолго назначен президентом Совета по образованию, и, возможно мог принести пользу в послевоенные годы, но в декабре коалиция распалась. Он остался верен Асквиту, отклонив предложение войти в правительство Ллойда Джорджа, и после отставки продолжал руководить независимой либеральной оппозицией в палате лордов. Он принял в большей степени почетный титул председателя Совета лондонского графства, а также сохранил ведущую роль в сфере образования, выступая в качестве председателя совета Имперского колледжа Лондона, президента Совета по образованию и канцлера Шеффилдского университета. Позже Кру-Милнс был назначен послом во Францию (с 1922 по 1928 годы), где создал фонд для открытия британского института в Париже, который в настоящее время превратился в Университет Лондонского института в Париже. В коалиционном правительстве Макдональда короткое время занимал пост военного министра, но ушёл в отставку после всеобщих выборов. С 1936 года и на протяжении Второй мировой войны Кру-Милнс оставался лидером независимых либералов в палате лордов.

Литературная карьера

Кру-Милнс унаследовал от отца хороший литературный вкус, и опубликовал в 1890 году сборник стихов Stray Verses. Он также создал и другие произведения, в том числе Gleanings from Béranger (опубликорван в 1889 году), многие из которых переведены на иностранные языки. Он также написал биографию своего тестя, Лорда Розбери, опубликованную в 1931 году. Черчилль называл тыорчество Кру-Милнса скучным, однако другие отзывы носили положительный характер. Поэма о войне, A Harrow Grave in Flanders, в которой Кру-Милнс рассуждает о возможных путях истории, была опубликована в нескольких сборниках во время и после Первой мировой войны. Лорд Кру был последним из либеральных пэров конца Британской Империи. Он был, по сути, викторианцем, и это выразилось в сдержанности его сочинений, которые практически не содержат скандального материала.

Семья

Первой женой Кру-Милнса была Сивилла Марша Грэм (1857—1887), дочь Фредерика Грэма, 3-го баронета Нетерби в графстве Камберленд. Венчание состоялось в 1880 году. У них родилось три дочери и сын, который умер в детстве:

• Аннабель Кру-Милнс (1881—1948). В 1903 году вышла замуж за Артура О’Нила (1876—1914), в дальнейшем ставшего членом парламента от Ольстерской юнионистской партии. Их третий сын, Теренс О’Нил, стал премьер-министром Северной Ирландии. Позже Анабель вышла замуж за Хью Доддса. Их сын — писатель Квентин Кру
• Ричард Чарльз Родес Милнс (1882—1890).
• Селия Гермиона Кру-Милнс (1884—1985). Вышла замуж за Эдварда Клайва Милнс-Коутса, 2-го баронета Милнс-Коутса.
• Хелен Синтия Кру-Милнс (1884—1968), близнец Селии Гермиона. Вышла замуж за Джорджа Чарльз Колвилл (1867—1943), мать Джона Колвилла, личного секретаря Невилла Чемберлена, Уинстона Черчилля и Клемента Эттли.

В 1899 году, спустя более чем десятилетие после смерти первой жены, Кру-Милнс снова женился. Его избранницей стала восемнадцатилетняя Маргарет Этьен Ханна (Пегги) Примроуз, дочь 5-го графа Розбери. У них было двое детей:

• Ричард Джордж Арчибальд Джон Люсьен Хангерфорд Кhe-Милнс, граф Мэйдли (1911—1922),
• Мэри Эвелин Хангерфорд Кру-Милнс (1915—2014), первая жена на 9-го герцога Роксбурга.

Лорд Кру умер в июне 1945 года в возрасте 87 лет. Так как у него не было наследника мужского пола, его титулы стали выморочными.

Литература

• Pope Hennessy James. Lord Crewe, 1858–1945. The Likeness of a Liberal. — Constable & Co.
• Packer, Ian (1998). «The Marquess of Crewe». Dictionary of Liberal Biography (Politico's).

Ссылки

• «[www.oxforddnb.com/view/printable/32628 Milnes, Robert Offley Ashburton Crewe]», Oxford Dictionary of National Biography.

Отрывок, характеризующий Кру-Милнс, Роберт

Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.