Кулаков, Владимир Иванович (археолог)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Иванович Кулаков
Награды и премии:

Владимир Иванович Кулако́в (родился 3 июля 1948, в Москве) — русский историк; археолог, исследователь древностей Западной и Центральной Европы от неолита до XIV века. C 1969 года сотрудник Института археологии РАН (ИА РАН); публицист: общая библиография содержит свыше 500 различных публикаций. Педагог Института практического востоковедения, профессор Калининградского института туризма[1]. С 1974 года руководитель Балтийской экспедиции ИА РАН. Имеет награды [⇨], доктор исторических наук (1994), член Российского геральдического общества, член-корреспондент Немецкого археологического института (Берлин)[2].





Биография

Родился в Москве, в семье военного. Из воспоминаний:

«Детство прошло в Замоскворечье, жили на улице Малая Серпуховская (ныне — Люсиновская). Район уже в 1950-х годах был весьма оживлённый из-за соседства завода Михельсона (ныне — Московский электромеханический завод имени Владимира Ильича). Чему хорошо научили в школе № 553, так это немецкому языку (преподавала бывшая переводчица при СМЕРШ'е), что помогло в дальнейшем при работе с архивными материалами по прусской археологии»

Окончил исторический факультет МГУ по кафедре археологии в 1972 году. Учителями являлись Борис Александрович Рыбаков и Андрей Васильевич Куза. Защитил в 1982 году кандидатскую по теме «Древности пруссов VI-XIII вв.» (научный руководитель Владимир Валентинович Седов) и в 1994 году докторскую диссертацию по теме «Пруссы V-XIII вв.».

Работал в Центральном музее Вооружённых сил СССР (1966—1967 годы), в Центральных научно-реставрационных мастерских им. А. Рублёва (1968-1969 годы), затем с 1969 года в Институте археологии РАН начиная с лаборанта, старшего лаборанта, затем с младшего до ведущего научного сотрудника (по настоящее время) Отдела археологии эпохи великого переселения народов и раннего средневековья[3].

Преподавал в Институте практического востоковедения (1995-2002 гг.), с 2003 по 2014 год — профессор кафедры гуманитарных дисциплин Калининградского Института туризма.

Работает в экспедициях с 1964 г. в центральных регионах России, в Калининградской области[4]. В 1971-1973 гг. — начальник Брянского отряда, затем в 1974-1976 гг. — начальник Балтийского отряда и с 1977 года по настоящее время – начальник Балтийской экспедиции ИА РАН[5], которая обследовала почти 400 памятников археологии различных эпох. Стационарные раскопки проведены на 20 памятниках[1]:

  • 1977—1986 — могильник Ирзекапинис[6];
  • 1985—1994 — могильник Hünenberg[7];
  • 1992—2002 — могильник Доллькайм-Коврово[8];
  • 2000— по наст. вр. — могильник и поселение Кауп[9].

Полевые исследования легли в основу многочисленных докладов профессора на международных научных конференциях и в организациях различного уровня, выступлениях в прессе, по телевидению и радио[2]. Учёный руководит раскопками на месте руин Королевского замка Кёнигсберг и является со-инициатором создания экспозиции Калининградского областного историко-художественного музея[10].

Большое место в работах В. И. Кулакова уделяется изучению начального этапа знаковых систем Европы[11][12] и также геральдики России[13]. Главные темы научных публикаций — до- и протоистория юго-восточной Балтии, археология и история Балтии раннего железного века и эпохи средневековья[1].

Семья

Отец: Иван Петрович Кулаков (9 октября 1916 года, дер. Потросово Козельского уезда Калужской губернии17 января 2002 года, Москва), полковник Советской Армии (пехота), политработник, участник Великой Отечественной войны, в том числе Восточно-Прусской операции, имеет награды. Отец Ивана Петровича — Петр Никифорович Кулаков (ок. 1890—1941) служил в I Мировую войну подпрапорщиком 17 Нижегородского Его Императорского Величества драгунского полка, участвовал в августовском наступлении на Восточную Пруссию, георгиевский кавалер.

Мать: Татьяна Тимофеевна Кулакова (25 января 1919 года, дер. Малокосая Ефремовского уезда Тульской губернии19 октября 1988 года, Москва), с 1947 года не работала.

Дети: Димитрий, Георгий.

Награды и звания

Монографии

Напишите отзыв о статье "Кулаков, Владимир Иванович (археолог)"

Примечания

  1. 1 2 3 Пруссы эпохи викингов, 2016.
  2. 1 2 Неманский янтарный путь, 2012.
  3. [www.archaeolog.ru/~kulakov Биография на официальном сайте Института археологии РАН]
  4. Ирина Белкина, фото: Валерий Сомкин. [rg.ru/2009/09/04/reg-szapad/kaup-anons.html Археологический сезон в Калининградской области преподнес уникальные открытия]. Российская газета (04.09.2009). Проверено 13 июля 2016.
  5. [tvkultura.ru/article/show/article_id/2287/ Раскопки в районе древнего городища пруссов Рикойто]. телеканал «Культура» (17.07.2012). Проверено 13 июля 2016.
  6. Кулаков В.И. Ирзекапинис и Шестовицы // Проблемы археологии Южной Руси. — Киев, 1990. — с. 111—116.
  7. Кулаков В.И. Hünenberg — «Гора Великанов». Могильник III-IV вв. на севере Самбии // Światowit Supplement Series B: Barbaricum, tom 10, Warszawa, 2014: Drukarnia Janusz Bieszczad, c. 199-363.
  8. Кулаков В.И. Работы на могильнике Доллькайм/Коврово // Археологические открытия 2002 года. — М. — с. 33-35.
  9. Кулаков В.И. Малый Кауп, Коралленберге и Штангенвальде — свидетельства освоения куршами Куршской косы на исходе эпохи викингов // Проблемы изучения и охраны природного и культурного наследия национального парка «Куршская коса». Сборник научных статей. — Вып. 11. — Калининград: Издательство Балтийского Федерального университета им. И. Канта. — с. 157-171.
  10. Валерий Громак. [www.newizv.ru/lenta/2004-10-27/14060-v-kaliningrade-sozdaetsja-muzej-pod-otkrytym-nebom.html В Калининграде создается музей под открытым небом]. Новые Известия (27 Октября 2004). Проверено 13 июля 2016.
  11. Кулаков В.И. Легендарные гербы Пруссии // Гербовед. — 1996. — № 1. — с. 6—17.
  12. Кулаков В.И. Тевтонский крест и бог Перкуно // Наука в России. — 1999. — № 6. — с. 80-85 (в соавторстве с А. А. Валуевым).
  13. Кулаков В.И. Истоки геральдики российских "выезжих из Пруссии" родов // Гербовед. — 1993. — № 2 (4). — с. 50-61.

Литература

Внешние ссылки

  • [archaeolog-ru.academia.edu/KulakovVladimir Публикации В. И. Кулакова]
  • [www.archaeolog.ru/~kulakov Биография на официальном сайте Института археологии РАН]

Отрывок, характеризующий Кулаков, Владимир Иванович (археолог)

– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.