Лав, Монтегю
Поделись знанием:
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.
Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.
Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
| Монтегю Лав | |
| англ. Montagu Love | |
 В фильме «Сын Монте-Кристо»[en] (1940) | |
| Имя при рождении: |
Гарри Монтегю Лав |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: |
1914—1943 |
| Направление: |
злодеи |
Монтегю Лав (англ. Montagu Love; 1877, Портсмут — 1943, Беверли-Хиллз) — британский актёр театра, кино и водевилей.
Содержание
Биография
Гарри Монтегю Лав родился 15 марта 1877 года в Портсмуте. Работал художником-карикатуристом и военным (англо-бурская война) корреспондентом в лондонской газете. В 1913 году впервые побывал в США в составе театральной труппы, и затем провёл там бо́льшую часть своей жизни, снимаясь в американских фильмах — особенно хорошо ему удавались роли всевозможных злодеев. Впервые на экранах появился в 1914 году, исполнив роль принца Флоризеля в ленте «Клуб самоубийц».
Монтегю Лав был женат дважды: на Гертруде Лав с 1908 по 1928 год (развод) и на Марджори Холлис (с 1929 год до своей смерти в 1943 году).
Монтегю Лав скончался 17 мая 1943 года в Беверли-Хиллз от инфаркта миокарда, его прах был кремирован в крематории Chapel of the Pines.
Избранная фильмография
За 29 лет своей кино-карьеры Монтегю Лав снялся в 179 фильмах, большинство из них были чёрно-белыми и немыми.
- 1914 — Клуб самоубийц / The Suicide Club — принц Флоризель
- 1916 — Пятница, 13-е / Friday the 13th — граф Варнелофф
- 1917 — Распутин — Чёрный монах / Rasputin, the Black Monk — Распутин
- 1920 — Мир и его жена[en] / The World and His Wife[1] — Дон Джулиан
- 1921 — Дело Бекки[en] / The Case of Becky — профессор Бальзамо
- 1921 — Навсегда[en] / Forever[1] — полковник Иббетсон
- 1922 — Что не так с женщинами?[en] / What's Wrong with the Women?[2] — Артур Белден
- 1923 — Вечный город / The Eternal City[1] — Мингелли
- 1924 — Грешники в раю[en] / Sinners in Heaven[1] — вождь индейцев
- 1924 — Сын Сахары / A Son of the Sahara — султан Кассим Аммех / полковник Барбье
- 1926 — Сын шейха / The Son of the Sheik — Габа
- 1926 — Дон Жуан[en] / Don Juan — граф Джиано Донати
- 1927 — Роза Золотого Запада[en] / Rose of the Golden West — генерал Валлеро
- 1927 — Ночь любви / The Night of Love — герцог де ла Гарда
- 1928 — Ветер / The Wind — Уит Родди
- 1928 — Дом с привидениями[en] / The Haunted House — Безумный Доктор
- 1929 — Последнее предупреждение[en] / The Last Warning — Артур Макхью
- 1929 — Божественная леди / The Divine Lady — капитан Харди
- 1929 — Бульдог Драммонд / Bulldog Drummond — Карл Петерсон
- 1929 — Таинственный остров / The Mysterious Island — барон Фэлон
- 1931 — Александр Гамильтон[en] / Alexander Hamilton — Президент США Томас Джефферсон
- 1932 — Ярмарка тщеславия[en] / Vanity Fair — маркиз Стейнский
- 1933 — Его двойная жизнь[en] / His Double Life — Дункан Фаррел
- 1935 — Крестовые походы[en] / The Crusades — Кузнец
- 1936 — Белый ангел[en] / The White Angel — Буллок, военный секретарь
- 1937 — Девичьи страдания / A Damsel in Distress — лорд Джон Маршмортон
- 1937 — Принц и нищий / The Prince and the Pauper — король Англии Генрих VIII
- 1937 — Парнелл[en] / Parnell — Глэдстоун
- 1937 — Жизнь Эмиля Золя / The Life of Emile Zola — Жак Кавеньяк, политик
- 1937 — Пленник Зенды / The Prisoner of Zenda — Детхард
- 1937 — Товарищ / Tovarich — М. Куртуа
- 1938 — Приключения Робин Гуда / The Adventures of Robin Hood — Епископ Чёрных Пушек
- 1939 — Ганга Дин / Gunga Din — полковник Уид
- 1939 — Хуарес / Juarez — Хосе де Монтарес
- 1939 — Сыны свободы[en] / Sons of Liberty (к/м) — Президент США Джордж Вашингтон
- 1939 — Человек в железной маске / The Man in the Iron Mask — испанский посол
- 1940 — Магическая пуля доктора Эрлиха[en] / Dr. Ehrlich's Magic Bullet — профессор Хартманн
- 1940 — Морской ястреб / The Sea Hawk — король Испании Филипп II
- 1940 — Всё это и небо в придачу[en] / All This, and Heaven Too — маршал Орас Себастьяни де Ла Порта
- 1940 — Почта от Рейтера[en] / A Dispatch from Reuter's — Джон Дилан
- 1940 — Северо-Западная конная полиция[en] / North West Mounted Police — инспектор Кабо
- 1940 — Знак Зорро / The Mark of Zorro — Дон Алехандро Вега
- 1940 — Сын Монте-Кристо[en] / The Son of Monte Cristo — премьер-министр барон фон Ньюхофф
- 1941 — Дьявол и мисс Джонс[en] / The Devil and Miss Jones — Гаррисон
- 1941 — Сияющая победа[en] / Shining Victory — доктор Блейк
- 1942 — Леди на ночь[en] / Lady for a Night — судья
- 1942 — Шерлок Холмс и голос ужаса / Sherlock Holmes and the Voice of Terror — генерал Джером Лоуфорд
- 1942 — Теннесси Джонсон[en] / Tennessee Johnson — Чейз, верховный судья
- 1943 — Постоянная нимфа[en] / The Constant Nymph — Альберт Сэнджер
- 1946 — Преданность / Devotion[3] — Патрик Бронте, священник, учитель и писатель
Напишите отзыв о статье "Лав, Монтегю"
Примечания
Ссылки
- [www.virtual-history.com/movie/person/7099/montagu-love Монтегю Лав] на сайте virtual-history.com
- [www.nndb.com/people/768/000134366/ Монтегю Лав] на сайте nndb.com
Отрывок, характеризующий Лав, Монтегю
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.
Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.
Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
