Баттиферри, Лаура
| Лаура Баттиферри Амманатти | |
| итал. Laura Battiferri degli Ammannati | |
 Портрет работы Аньоло Бронзино, 1550-55, Палаццо Веккьо, Флоренция | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Годы творчества: |
1560—1589 |
| Направление: | |
| Жанр: |
поэзия |
| Язык произведений: |
итальянский |
Лаура Баттиферри дельи Амманнати (итал. Laura Battiferri degli Ammannati; 13 ноября 1523, Урбино — ноябрь 1589, Флоренция) — жена скульптора Бартоломео Амманатти, модель известного портрета Аньоло Бронзино. Второстепенная итальянская поэтесса эпохи Ренессанса (малый — minore — поэт Возрождения), оставившая важное эпистолярное наследие благодаря масштабной переписке с видными флорентийскими интеллигентами своего времени[1].
Содержание
Биография
Лаура, незаконная дочь благородного господина и священника Джованни Антонио Баттиферри из Урбино, рождённой от его конкубины Маддалены Коккапани из Карпи, родилась в день Святого Андрея[2]. Она была признана своим отцом, который дал ей гуманистическое образование, с познаниями в истории, философии и теологии. Синьор Баттиффери имел множество денежных бенефиций и должность в Апостолической палате в Ватикане. 9 февраля 1543 года папа римский Павел III издал постановлении о признании Лауры законнорожденной. Из этого акта известно, что также она имела брата по имени Асканио и сводного брата о имени Джулио[2]. В своих стихах она будет скорбеть о потери отца, но не упомянет о матери или братьях.
Её биография делится на три фазы по числу городов, где она проживала (всегда вращаясь при дворе): Урбино (1523—1549), Рим (1549—1555) и Флоренция (1555—1589)[2].
Получив от своего отца значительное состояние и законный статус, Лаура вышла замуж за Витторио Серени, органиста на службе герцога Урбинского Гвидобальдо II делла Ровере. Своего первого мужа Лаура потеряла в 1549 году. Согласно сохранившемуся документу, датированному 20 июля 1549 года, после смерти мужа герцог Гвидобальдо для её же собственной безопасности насильно поместил её в монастырь, чтобы она ожидала там прибытия своего отца из Рима, поскольку перед этим осталась без какого-либо необходимого женского сопровождения, а также даже без средств на еду.
Во второй раз она вышла замуж в 27 лет 17 апреля 1550 года, причём ей пришлось бороться со своим дядей, братом и наследником её отца, который не желал ей выплачивать положенные суммы. Её супругом стал флорентийский скульптор и архитектор Бартоломео Амманатти, с которым она оставалась духовно близкой на протяжении всей своей жизни[1]. Она познакомилась с ним в Риме, где он работал по заказам папы Юлия III. Церемония бракосочетания состоялась под руководством отца невесты в Святом доме девы Марии в Лорето, одной из главных католических святынь.
О социальном положении Лауры свидетельствует тот факт, что в число её римских корреспондентов и адресатов её стихов входили папа Павел III, Ливия и Ортензия Колонна, Эрсилия Кортесе дель Монте (племянница Юлия III), Лукреция Содерини, неаполитанская певица Еуфемия. Со смертью папы Юлия III в 1555 году её муж больше не был связан заказами и уехал во Флоренцию, где нашёл нового покровителя в лице герцога Козимо I Медичи. Её лирика этого периода свидетельствует о том, что первоначально, пока она не влилась в круг интеллектуальной элиты с поддержкой Варки, она чувствовала себя очень одинокой.
По большей части Лаура жила на их вилле в Майано, поблизости от городских ворот Флоренции, иногда она сопровождала супруга в его путешествиях, связанных с заказами, по большей части в Рим. Информация об этих событиях её жизни проистекает из её переписки с учёными Аннибале Каро и Бенедетто Варки, которые были её близкими друзьями. Она прибегала к их помощи при разрешении определённых юридических проблем, связанных с её первым браком[1].
Она была избрана в урбинскую академию Assorditi, а также в сиенскую академию Accademia degli Intronati, став первой женщиной среди их членов, и избрала псевдоним La Sgraziata («Неуклюжая»). Она не имела детей, и её муж стал её наследником. Погребена 3 ноября 1589 года в иезуитской церкви С.Джованнино, Флоренция, которую они оба помогали перестраивать. Для её погребения Амманати заказал у Алессандро Аллори картину «Христос и хаанеянка», которая всё ещё находится в этом храме и хранит изображение покойной в виде коленопреклонённой пожилой женщины с книгой в руках позади хаанеянки.
Творчество
Литературный дебют Лауры состоялся в 1560 году, когда она выпустила Primo libro delle opere toscane благодаря помощи флорентийского издательского дома Giunti. В этом предприятии она пользовалась советами Варчи. В письме от 25 ноября того же года Лаура пишет о том, как она отыскала название для книги, составленной из столь неоднородных произведений — стихов различными размерами и прозаических отрывков. В основном это сонеты, включая цикл Fidia (Фидий), посвященный её мужу, но также и другие размеры — мадригалы, канцонетты, оды, сестины, канцоны, терцины, эклога. Также она благодарит его за помощь в составлении письма, которое она отправила вместе с изданной книгой в подарок Элеоноре Толедской, супруге Козимо Медичи, которой издание и было посвящено, наряду с победами её мужа над Сиеной.
С этого момента Лаура не прекращала заниматься литературной деятельностью. В 1561 году её сонеты были включены Атанаджи в антологию, опубликованную им в Венеции по случаю смерти Ирены ди Спилимберго. В 1564 году она опубликовала свой перевод ряда «Покаянных псалмов», также выпущенных Giunti — Salmi penitenziali di diversi. Издание также включало несколько «спиритуальных сонетов», написанных собственно ею. Книга была посвящена Виттории Фарнезе, герцогине Урбинской. Этим сопоставлением своих текстов со священными Лаура добилась наибольшего успеха — издание стало пользоваться популярностью (как минимум, ещё два издания были выпущены без её вмешательства — 1566, 1570, Giunti; также они вошли в сборник, опубликованный Франческо Турчи у Giolito в Венеции в 1568 году).
Основное литературное творчество Лауры на этих произведениях остановилось, но её культурная деятельность продолжалась. Несколько её панегирических сонетов обнаруживаются среди оммажей авторам в предисловиях к сборникам произведений Фаустино Тассо (Турин, 1573), Бенедетто Варки (Флоренция, 1573) и Аннибале Каро (Флоренция, 1587), а также в сборнике Il secondo volume delle rime (Венеция, 1587) и в Poesie Toscane Марко Колонна, где они соединены со стихами Пьетро Ангелио под 1589 годом.
У стен обрушенных, античных и замшелых,
Хранимых временем небрежным столь жестоко;
Там, где гора вершину тянет к солнцепёку,
Листвою от лучей обилья хорошея,
Узрела я родник, прозрачный совершенно,
Окрестные луга питающий потоком,
Тогда в груди моей возникло ненароком
Раздумье сладкое, смятение блаженно.
– О, милый Фьéзоле, хвалимый Цицероном!
Вокруг так дол тенист, столь струи безмятежны,
Что грустно покидать пристанище зелёно!
Так в полдень говорю, жарою опалённа,
Ловя ртом жаждущим с улыбкою поспешно,
Журчащий бег воды, источником рождённый[3].
Будучи артистической персоной, она сконструировала на основе своего имени «Лаура» образ лавра, назначив себя одновременно наследницей тосканца Петрарки, воспевавшего одноимённую даму[2]. Её друзья-поэты подхватывали эту литературную игру, осыпая новую «Дафну» (нимфа лавра) комплиментами и практически канонизировав её как новую Сапфо.
Особенностью метода Лауры является её скрупулёзный интерес к теоретическим вопросам стихотворной метрики, что выделяет её из числа её современников-поэтов. Темой её стихов нередко становилась её любовь и уважение к супругу-скульптору[1]. Она сочиняла, оставаясь в рамках петраркистской традиции[2]. Хронологически первыми датированными произведениями Лауры является цикл из 9 сонетов, в которых она оплакивает смерть своего первого мужа. Написанные под влиянием Виттории Колонны и Вероники Гамбара, эти вдовьи стихотворения изображают свою создательницу как новую нимфу, обращённую в лавр, или же как вечно ускользающую даму Петрарки. Возможно, эти стихи были написаны во время её пребывания в монастыре. В дальнейшем она продолжала писать на темы, принятые у флорентийских интеллектуалов, а в поздний период, когда она с супругом обратились к иезуитам, в её творчество проникают глубоко религиозные темы. Её произведения демонстрируют её чрезвычайную эрудицию.
В течение жизни творчество Лауры окружала известная слава не только в Италии, но и при императорских дворах Праги и Мадрида. Её ещё превозносили историки литературы XVIII века, а из трудов историков XIX века она исчезает; исключение составляют лишь редкие упоминания её «Псалмов» и автобиографических пасторальных сонетов. Все её наследие было забыто, поскольку уже непонятным являлось то, за что её хвалили современники: классическая образованность, маньеристическое остроумие, разносторонность стихов, созданных к различным поводам, а также глубокая католическая вера.
Эти произведения, как отмечают теперь исследователи, безусловно, в общем поэтическом наследии Ренессанса являются второстепенными, причисляя её к числу малых (minore) поэтов Возрождения. Подобная литературная деятельность является более выражением культурной дружбы; её адресаты и коллеги входили в тесное братство флорентийской интеллигенции. Но хотя произведения Лауры с точки зрения литературной истории не имеют важного значения, её эпистолярное наследие превращает её в важную фигуру во флорентийской переписке, которая доставляет нам много сведений о её эпохе и окружении[1].
Произведения
- Primo libro delle opere toscane, 1560. Антология из 187 стихотворений, из которых 146 написаны Лаурой и 41 её мужчинами-корреспондентами (Варки, Каро, Антон Франческо Граццини, Аньоло Бронзино и Бенвенуто Челлини). В их числе:
- Сонет с посвящением к Элеоноре Толедской
- Oggi Signor che nel trentesimo anno, 1553, сонет
- «Гимн Славе», приписываемый Св. Августину (на самом деле пера Петра Дамиани), перевод с латыни — Inno alla gloria di S. Agostino
- Orazione di Geremia Profeta («Молитва к пророку Иеремие»), написанная терцинами
- Эклога «Европа»
- I setti salmi penitenziali del santissimo profeta Davit tradotti in lingua toscana… con gli argomenti sopra ciascuno di essi: insieme con alcuni sonetti spirituali («Семь покаянных псалмов святейшего пророка Давида, переведенных на тосканский…»), 1564. В их числе:
- Незаконченный манускрипт сборника стихов — Le Rime — был заново обнаружен в 1995 году, демонстрируя её желание опубликовать третью книгу[2].
- «Молитва на Рождество Господа нашего» — её единственная прозаическая работа, медитация, вдохновленная текстами Лойолы.
- Lettere a Benedetto Varchi, изд. Болонья, 1879
Портрет работы Бронзино
Её портрет кисти Бронзино, написанный в 1550-55 годах, входит в число лучших примеров портретного жанра, его называют «одним из самых потрясающих женских портретов Ренессанса»[4]. Он профильный, отсылая в памяти к портретам таких сочинителей треченто, как Данте или Петрарка[2], а также к медальерным изображениям кватроченто. Верхняя часть её тела увенчана маленькой головой, непропорционально вытянутой и усиливающей впечатление от её длинного крючковатого носа. В отличие от большинства портретов этого времени модель избегает зрительного контакта со зрителем. Она держит открытую книгу, указывая пальцем на сонет Петрарки к его возлюбленной Лауре, своей тёзке. На одной странице написан сонет LXIV — «Se voi potesti per turbati segni…», на другой — CCXL — «I’o pregato Amor, e 'l ne riprego…»
Другое её сохранившееся изображение, на религиозном полотне Алессандро Аллори (см. выше), не демонстрирует столь оригинальной внешности, которое делает портрет Бронзино таким запоминающимся. Её портрет кисти Ганса фон Аахена утерян.
Библиография
- [books.google.com/books?id=5TaHgY1tahYC&printsec=frontcover&dq=victoria+kirkham&sig=ACfU3U1hu3zyScgVQ6Fj9qJJkkgVigJFQQ&source=gbs_book_other_versions_r&cad=2_0#v=onepage&q=&f=false Victoria Kirkham. Laura Battiferra And Her Literary Circle: An Anthology.]
- [www.jstor.org/pss/1262317 Victoria Kirkham. Creative Partners: The Marriage of Laura Battiferra and Bartolomeo Ammannati // Renaissance Quarterly, Vol. 55, No. 2 (Summer, 2002), pp. 498—558]
- [www.jstor.org/pss/887860 Carol Plazzotta. Bronzino’s Laura // The Burlington Magazine, Vol. 140, No. 1141 (Apr., 1998), pp. 251—263]
Напишите отзыв о статье "Баттиферри, Лаура"
Ссылки
- [colet.uchicago.edu/cgi-bin/iww/navigate?/projects/artflb/databases/efts/IWW/fulltext/IMAGE/.32 Lettere]
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 [books.google.com/books?id=AxDbPQrjs64C&pg=PA44&lpg=PA44&dq=Laura+Battiferri&source=bl&ots=dFx039bmhW&sig=urJr7rlr5aOSUe46Olvji1awdqU&hl=ru&ei=VvF5Sv7iHIrZ-Qa4-rjOBQ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=7#v=onepage&q=Laura%20Battiferri&f=false Laura Battiferri Ammannati by Giovanna Rabitti // Rinaldina Russel. Italian woman writers] (англ.)
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [books.google.com/books?id=OQ8mdTjxungC&pg=PA38&lpg=PA38&dq=Laura+Battiferri&source=bl&ots=ztDRLxuFyX&sig=rfLi2mEdl4Ump-4GowAB4IMhxzk&hl=ru&ei=jah6SuHlDYzr-AbY44lQ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=2#v=onepage&q=Laura%20Battiferri&f=false Diana Maury Robin, Anne R. Larsen, Carole Levin. Encyclopedia of women in the Renaissance] (англ.)
- ↑ [www.proza.ru/2009/02/20/515 Перевод Софии Пономаревой]
- ↑ [books.google.com/books?id=C5w8U6OFuOkC&pg=PA64&lpg=PA64&dq=Laura+Battiferri&source=bl&ots=8ZM6wYzOEL&sig=NPHOMRfxN0WlzTaA9WX6O6f-kV0&hl=ru&ei=2gJ7SrjWCIXS-Qba_s1C&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=2#v=onepage&q=Laura%20Battiferri&f=false Norbert Schneider. The art of the portrait] (англ.)
| ||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Баттиферри, Лаура
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.
Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним.
Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?
Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом. Так же прав и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон пошел в Москву потому, что он захотел этого, и оттого погиб, что Александр захотел его погибели: как прав и не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся в миллион пудов подкопанная гора упала оттого, что последний работник ударил под нее последний раз киркою. В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименований событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием.
Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно.
29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его.
Армия подвигалась с запада на восток, и переменные шестерни несли его туда же. 10 го июня он догнал армию и ночевал в Вильковисском лесу, в приготовленной для него квартире, в имении польского графа.
На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег.
Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман.
12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону.
– On fera du chemin cette fois ci. Oh! quand il s'en mele lui meme ca chauffe… Nom de Dieu… Le voila!.. Vive l'Empereur! Les voila donc les Steppes de l'Asie! Vilain pays tout de meme. Au revoir, Beauche; je te reserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonne chance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!.. preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gerard, je te fais ministre du Cachemire, c'est arrete. Vive l'Empereur! Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ils filent. Vive l'Empereur! Le voila! Le vois tu? Je l'ai vu deux fois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donner la croix a l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь походим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей богу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатские степи… Однако скверная страна. До свиданья, Боше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До свиданья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Ежели меня сделают губернатором в Индии, я тебя сделаю министром Кашмира… Ура! Император вот он! Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Маленький капрал… Я видел, как он навесил крест одному из стариков… Ура, император!] – говорили голоса старых и молодых людей, самых разнообразных характеров и положений в обществе. На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе.
13 го июня Наполеону подали небольшую чистокровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопом к одному из мостов через Неман, непрестанно оглушаемый восторженными криками, которые он, очевидно, переносил только потому, что нельзя было запретить им криками этими выражать свою любовь к нему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали его от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску. Он проехал по одному из качавшихся на лодках мостов на ту сторону, круто повернул влево и галопом поехал по направлению к Ковно, предшествуемый замиравшими от счастия, восторженными гвардейскими конными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакавшим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, он остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу.
– Виват! – также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтобы увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.
– Что? Что он сказал? – слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним.
Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будет переплыть с своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтобы ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием.
Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер с счастливым лицом и блестящими глазами, подняв кверху саблю, прокричал: «Виват! – и, скомандовав уланам следовать за собой, дал шпоры лошади и подскакал к реке. Он злобно толкнул замявшуюся под собой лошадь и бухнулся в воду, направляясь вглубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним. Было холодно и жутко на середине и на быстрине теченья. Уланы цеплялись друг за друга, сваливались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть кто на седле, кто держась за гриву. Они старались плыть вперед на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, сидевшего на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда вернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, маленький человек в сером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая ему приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, развлекавших его внимание.
