Юлий III
| Юлий III Iulius PP. III<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| 7 февраля 1550 — 23 марта 1555 | ||
| Интронизация: | 22 февраля 1550 | |
| Церковь: | Римско-католическая церковь | |
| Предшественник: | Павел III | |
| Преемник: | Марцелл II | |
| Имя при рождении: | Джованни Мария Чокки дель Монте | |
| Оригинал имени при рождении: |
Giovanni Maria Ciocchi del Monte | |
| Рождение: | 10 сентября 1487 Рим, Папская область | |
| Смерть: | 23 марта 1555 (67 лет) Рим | |
| Принятие священного сана: | неизвестно | |
| Епископская хиротония: | 12 ноября 1514 | |
| Кардинал с: | 22 декабря 1536 | |
| ||
Ю́лий III (лат. Iulius PP. III; в миру Джованни Мария Чокки дель Монте, итал. Giovanni Maria Ciocchi del Monte; (10 сентября 1487 — 23 марта 1555) — папа римский с 7 февраля 1550 по 23 марта 1555 года.
Содержание
Ранняя карьера
Джанмария Чокки дель Монте родился 10 сентября 1487 в Риме. Он был учеником гуманиста Раффаэле Брандолини Липпо, а затем изучал право в Перудже и Сиене. За время своей карьеры, он проявил себя как блестящий канонист, но не как богослов [1]. Дель Монте был племянником Антонио Марии Чокки дель Монте, архиепископа Манфредонии (1506—1511). В 1512 году эту должность занял сам Джанмария. В 1520 году он также стал епископом Павии. При разграблении Рима (1527) Джанмария был одним из заложников, данных папой Климентом VII императору, и едва избежал казни [1]. Папа Павел III назначил его кардиналом и первым председателем совещаний Тридентского собора (1545/47).
Папство
Избрание
Павел III умер 10 ноября 1549 года, и в последовавшем конклаве сорок восемь кардиналов разделились на три фракции: имперская фракция хотела вновь созвать Тридентский собор, французский фракция этому противилась, а фракция Фарнезе, лояльная к семейству предыдущего папы, поддержала избрание внука Павла III, кардинала Алессандро Фарнезе.
Ни французы, ни немцы не поддержали дель Монте, а император прямо исключил его из списка приемлемых кандидатов, но французы смогли блокировать другие две фракции, позволив дель Монте представить себя в качестве компромиссного кандидата и быть избранным 7 февраля 1550 года[2]. Оттавио Фарнезе, чья поддержка имела решающее значение для исхода выборов, был немедленно утвержден новым папой в качестве герцога Пармы.
Церковные реформы
В начале своего правления Юлий всерьез взялся за реформу католической церкви. Но в реальности сделано было очень мало. В 1551 году, по просьбе императора Карла V, он приказал возобновить заседания Тридентского собора и вступил в лигу против герцога Пармы и Генриха II Французского (1547-59), но вскоре после этого примирился со своими врагами и приостановил заседания Совета (1553)[3].
Юлий больше довольствовался итальянской политикой и удалился в свой роскошный дворец Вилла Юлия, который он построил для себя ближе к воротам «Порта дель Пополо». Там он проводил время с комфортом, делая время от времени робкие усилия по реформированию Церкви. Юлий III возобновил традиции праздников и карнавалов в Риме.
Католицизм был временно восстановлен в Англии при королеве Марии Тюдор в 1553 году, и Юлий послал кардинала Реджинальда Поула как своего легата с широкими полномочиями, чтобы закрепить успех[4]. В феврале 1555 года от английского парламента к папе был отправлен посланник, чтобы сообщить ему о официальном возвращении страны под власть папы римского, но папа умер прежде, чем посланник достиг Рима.
Незадолго до своей смерти Юлий отправил кардинала Джованни Мороне представлять интересы Святого Престола при заключении Аугсбургского мира[5].
Юлий III назначил кардиналами не только своих родственников, но и служителя, присматривавшего за обезьянами, которых папа содержал в своих парках. В 1551 капельмейстером папского двора стал композитор Джованни Пьерлуиджи Палестрина (1525—1594) — самый выдающийся представитель полифонии эпохи Возрождения.
Скандал с Инноченцо дель Монте
Папство Юлия было отмечено рядом скандалов, наиболее заметным из которых разгорелся вокруг приемного племянника папы, Инноченцо дель Монте. Инноченцо был нищим подростком, найденным на улицах Пармы, которого дель Монте взяли в дом в качестве слуги[6]. Возраст мальчика, по разным данным, составлял 14, 15 или 17 лет. После избрания Юлия папой, Инноченцо был принят в семью брата папы, и Юлий вскоре даровал ему кардинальский титул. Юлий осыпал своего любимца бенефициями, подарив ему аббатства Мон-Сен-Мишель в Нормандии и Сан-Дзено в Вероне, а позднее, и аббатства Сен-Саба, Мирамондо, Гроттаферрате и Фраскати. Когда поползли слухи о наличии неких «особых отношениях» между папой и его приемным племянником, Юлий отказался принять меры. Кардиналы Реджинальд Поул и Джованни Карафа (будущий Павел IV) предупредили папу о «злых домыслах по поводу того, как молодой человек без отца так возвысился»[7].
Поэт Жоашен дю Белле, который жил в Риме в это время в свите своего родственника, кардинала Жана Дю Белле, выразил эти слухи в двух сонетов из своей серии «Les regrets» (1558), описав «Ганимеда с красной шляпой на голове»[8][9]. Придворный поэт Джироламо Мудзио в письме от 1550 года к Ферранте Гонзага, правителю Милана, писал: «Они пишут много плохих вещей об этом новом папе, что он порочен, горделив и ненормален». Враги папы подхватили слух и стали обвинять его в педофилии и гомосексуализме. Самый безобидным оказался слух. что Инноченцо незаконнорожденный сын папы[8].
Апогея скандал вокруг Инноченцо достиг уже после смерти Юлия. Он был временно изгнан из города после убийства двух мужчин, которые оскорбляли его, а затем — снова изгнан после изнасилования двух женщин. Он пытался использовать свои связи в Коллегии кардиналов, чтобы добиться прощения, но его влияние ослабло, и он умер в безвестности.
Напишите отзыв о статье "Юлий III"
Примечания
- ↑ 1 2 Smith, 2002, p. 886-887.
- ↑ Richard P. McBrien, Lives of the Popes: The Pontiffs from St. Peter to Benedict XVI, (HarperCollins, 2000), 283.
- ↑ Richard P. McBrien, 283—284.
- ↑ Richard P. McBrien, 284.
- ↑ Kenneth Meyer Setton, The Papacy and the Levant, 1204—1571, Vol. IV, (The American Philosophical Society, 1984), 603.
- ↑ ‘’[books.google.com.kh/books?id=qiTl-lhM36wC&pg=PA215&lpg=PA215&dq=picked+up+by+Julius+in+the+streets+of+parma&source=bl&ots=7mNJDUSqAy&sig=oluB9Nxo3PY83TI9tShzr-Plvsw&hl=en&sa=X&ei=fWn3UYy0BomnlQWN44GYCA&ved=0CD4Q6AEwAw#v=onepage&q=picked%20up%20by%20Julius%20in%20the%20streets%20of%20parma&f=false Saints and Sinners: A History of the Popes],’’ Eamon Duffy; p.215
- ↑ Ludwig von Pastor, The History of the Popes, Germany
- ↑ 1 2 Crompton, Louis (2004). «Julius III». glbtq.com. www.glbtq.com/social-sciences/julius_III.html.
- ↑ E. Joe Johnson, Idealized male friendship in French narrative from the Middle Ages to the Enlightenment, p69. USA, 2003
См. также
Литература
- Гревс И. М. Юлий, римские папы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Smith, Marc. Julius III // Levillain, Philippe. The Papacy: Gaius-Proxies. — Routledge, 2002.
- O’Malley, John W (2009). A History of the Popes: From Peter to the Present. Government Institutes.
Отрывок, характеризующий Юлий III
– Спит, кажется.– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.
– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
