Левицкий, Сергей Львович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сергей Львович Левицкий
С фотографии, сделанной сыном в 1890 году
Род деятельности:

фотограф

Дата рождения:

1819(1819)

Место рождения:

Москва

Дата смерти:

1898(1898)

Место смерти:

Санкт-Петербург

Серге́й Льво́вич Леви́цкий (1819, Москва — 1898, Санкт-Петербург) — русский придворный фотограф. Отец Рафаила Левицкого.





Биография

Внебрачный сын сенатора Л. А. Яковлева, который после Тильзитского мира состоял послом при дворе «царя Ерёмы». Двоюродный брат А. И. Герцена.

Окончил юридический факультет Московского университета (1839), служил в Петербурге в канцелярии министра внутренних дел графа А. Г. Строганова.

Увлекся дагеротипией, в которой совершенствовался под руководством академика Ю. Ф. Фрицше во время совместной инспекционной поездки в 1842 году на Кавказ для изучения состояния минеральных вод. В 1844 году вышел в отставку и поехал в Париж с целью совершенствования фотографических знаний; слушал лекции в Сорбонне, познакомился с Дагером и со многими известными учёными-пионерами светописи.

В 1847 году по рисункам Левицкого была сконструирована камера с мехами. В 1849 году на Промышленной выставке в Париже Шарль Шевалье получил золотую медаль за дагеротипные снимки, изготовленные с помощью его объектива — портреты и группы, снятые русским мастером Левицким. Это была первая в истории награда за фотографические произведения.

Революционные события 1848 года во Франции вынудили Левицкого вернуться на родину, и 22 октября 1849 года он открыл «Дагеротипное заведение Сергея Левицкого» в Петербурге, на Невском проспекте (дом аптекаря К. И. Имзена[1]). Здесь он первым предложил идею искусственного освещения в условиях студии.

В 1849 году, во время поездки в Рим, он фотографировал выдающихся русских художников и писателей бывших там, в том числе Николая Васильевича Гоголя[2]. В этом же году пять пейзажных снимков Пятигорска и окрестностей были выставлены Шарлем Шевалье, как реклама своих линз, на выставке в Париже и были удостоены золотой медали.

С 1852 года Левицкий стал работать для высочайшего двора. В Зимнем дворце он снимал на дагеротип императорскую чету — Александру Федоровну и Николая I, портрет которого был размножен с помощью литографии. В 1856 году фотографировал мокроколлодионным способом коронацию Александра II в Москве. В середине 1850-х годов в ателье, ставшим называться «Светопись Левицкого», он работал с помощниками — В. И. Флейхгаузом, затем с А. И. Шпаковским. Ателье приобрело широкую известность в столице, в нём были увековечены многие деятели русской культуры. В 1857 году Левицкий создал «Коллекцию портретов русских литераторов», небольшой тираж которой поступил в продажу.

В 1858 году американский фотограф Уоррен Томпсон пригласил Левицкого руководить своим ателье в Париже и в мае 1859 года он вместе с семьей прибыл во французскую столицу. Вскоре в Париже Левицкий открыл собственное заведение на улице Шуазель, 22, которое после его возвращения на родину перешло к фотографу Ле Жену (Le Jeune), с которым он вместе работал.

В 1860 году Левицкий применил ретушь негатива, убедив фирму Фабера заняться изготовлением для этого специальных карандашей.

В 1864 году за портреты Наполеона III и его семьи, снятые в Фонтебло, Левицкий получил звание «Фотограф Императора Наполеона III» и стал членом Французского фотографического общества.

Левицкий побывал на Берлинской выставке фотографии 1865 года и там впервые увидел работы Генри Пича Робинсона. В восхищении его постановочными фотографиями он впоследствии писал: «Это были уже не фотографии, а художественные произведения»[3].

В 1877 году Левицкий-старший и его сын Рафаил получили звание придворных мастеров, а их ателье стало называться «Фотографы Их Императорских Величеств „Левицкий и сын“»; в 1890—1894 годы по желанию Александра III для Левицкого был построен образцовый «фотографический дом» на Казанской улице, д. 3, рядом с Казанским собором.

Левицкий был награждён многими иностранными и русскими орденами и медалями; неоднократно получал высшие премии на международных фотовыставках. По приглашению Министерства финансов он был «экспертом по светописи» на трёх Всемирных выставках; также был членом жюри Международной парижской выставки 1878 г., первой в России фотографической выставки в Петербурге (1888) и др. Один из основателей V Отдела по светописи и её применениям при Русском техническом обществе; в 1886—1891 годы — председатель Отдела. Публиковал статьи в двух журналах «Фотограф» (1864—1866; 1880—1884).

Одним из первых в России Левицкий стал применять съёмку при вольтовой дуге, при электрическом освещении, использовать бромжелатиновые пластинки. Запечатлев четыре поколения династии Романовых, Левицкий имел исключительное право художественной собственности на портреты императора и императрицы России.

Скончался в Санкт-Петербурге. Оставил воспоминания. Похоронен на Смоленском кладбище.

Основные даты жизни и творчества

  • 1839 год — приобрел дагеротипный аппарат и начал заниматься фотографией.
  • 1843 год — во время работы на Кавказе, сделал пейзажные снимки Пятигорска, Кисловодска, гор Машук и Бештау. Пять лучших из них попали на выставку в Париж и были удостоены медали.
  • 1849 год — возвратился на родину, открыл дагеротипное заведение под названием «Светопись Левицкого» на Невском проспекте.
  • 1851 год — участвовал на всемирной выставке в Париже, где представил серию дагеротипных портретов, получил за них золотую медаль. Эта была первая золотая медаль, выданная на Всемирной выставке за фотографические работы.
  • 1859 год — работал в мастерской в Париже. Русский журнал «Фотограф» (1864, № 3-4) писал о Левицком: «Владеющий ныне в Париже лучшим фотографическим заведением, вполне артистическим. В этом же заведении приготовляется ежедневно до 1500 карточек».
  • 1867 год — возвратился в Петербург, где снова открыл фотоателье, на этот раз с большим павильоном и особым отделением для увеличения портретов.
  • 1878 год — был одним из организаторов отдела светописи Русского технического общества.
  • 1880-е годы — передал дела фотографического заведения сыну Рафаилу Левицкому, продолжал участвовать в трудах Русского технического общества, выступал как эксперт или член жюри на многих русских и международных выставках фотографии.

Фотографии Сергея Левицкого

Напишите отзыв о статье "Левицкий, Сергей Львович"

Литература

  • Из времен дагеротипии (1841—1850) // Фотографический ежегодник П. М. Дементьева. — СПб., 1892. — С. 177—189.
  • Как я сделался фотографом // Фотограф-любитель. — 1896. — № 6. — Стбл. 209—212.
  • Сергей Львович Левицкий // Фотографический вестник. — 1890. — № 1. — С. 1—3.
  • Пятидесятилетний юбилей фотографии фирмы Левицких // Фотограф-любитель. 1899. — № 10. — Стбл. 357—360.
  • Некролог. Сергей Львович Левицкий // Фотографическое обозрение. — 1898. — № 8. — С. 317—317.
  • Сергей Львович Левицкий // Фотограф-любитель. 1898. — № 9. — Стбл. 329—331.
  • Блюмфельд В. Сергей Левицкий // Советское фото. — 1988. — № 2. — С. 36—38.
  • Семакова И. Галерея русских писателей Сергея Левицкого // Наше наследие. — 1989. — № 5. — С. 130.
  • Аветян Н. Ю. Сергей Львович Левицкий: Новые материалы к биографии фотографа // Труды Государственного Эрмитажа. — СПб., 2008. — С. 280—301.

Примечания

  1. На этом месте позже был построен дом компании «Зингер».
  2. Это единственная известная фотография писателя.
  3. [www.iterra.org.ua/fotografija/klassik-anglijjskojj-svetopisi-genri-pijjch-robinson.html Генри Пич Робинсон. Из книги: С. А. Морозов. Творческая фотография».]
  4. И. А. Гончаров, И. С. Тургенев, Л. Н. Толстой, Д. В. Григорович, А. В. Дружинин и А. Н. Островский

Ссылки

  • [www.photonews.ru/index.php?creative_foto=6 Патриарх русской светописи]. [www.webcitation.org/6CbHAdI7A Архивировано из первоисточника 2 декабря 2012].
  • Левицкий, Сергей Львович — статья из Большой советской энциклопедии.
  • [www.ne-bud-duroi.ru/book1/people/16/ Левицкий Сергей Львович]. [www.webcitation.org/6CbHC5okA Архивировано из первоисточника 2 декабря 2012].
  • [new.runivers.ru/gallery/photogallery/photo/?filter%5Bauthor%5D=18942 Фотографии С. Левицкого]. [www.webcitation.org/6CbHCq7Gq Архивировано из первоисточника 2 декабря 2012].

Отрывок, характеризующий Левицкий, Сергей Львович

Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».