Лернер, Йосл

Йосл Ле́рнер
идиш ‏יאָסל לערנער‎‏‎
Дата рождения:	24 ноября 1903(1903-11-24)
Место рождения:	Бессарабская губерния, Российская империя
Дата смерти:	24 апреля 1994(1994-04-24) (90 лет)
Место смерти:	Тель-Авив, Израиль
Род деятельности:	поэт

Йосл (Йосеф) Ле́рнер (идиш ‏יאָסל לערנער‎‏‎; 24 ноября 1903, Рени Измаильского уезда Бессарабской губернии — 24 апреля 1994, Кирьят-Оно, Тель-Авив, Израиль) — еврейский поэт. Писал на идише.

Биография

Йосл Лернер родился в волостном бессарабском местечке Рени, расположенном в левобережье Дуная (теперь райцентр в Одесской области Украины) в 1903 году. Жил в Бричанах (теперь райцентр Бричанского района Молдовы), учился в Черновицах, в 1930-е годы работал учителем в Штефанештах (жудец Ботошаны в румынской провинции Молдова).

Дебютировал в 1929 году стихотворениями в периодической печати Румынии (газета «Черновицэр блэтэр»), а в 1936 году в Бухаресте вышел первый поэтический сборник Лернера «Дос гезанг фун hинтэргас: лид ун фолксмотив» (Напев подворотни: песня и народный мотив), в котором в полной мере проявился его интерес к городскому фольклору.

После присоединения Бессарабии и Буковины к СССР в 1940 году Йосл Лернер поселился в Черновцах. В годы Великой Отечественной войны — в гетто в Транснистрии. C исчезновением советской периодики на идише в 1940-х годах печататься больше возможности не имел.

В 1949 году арестован в ходе массовых арестов еврейских литераторов, осуждён на 10 лет исправительно-трудовых лагерей, после освобождения в 1954 году вернулся в Черновцы.

В 1972 году Йосл Лернер переехал в Израиль, где вновь начал публиковать стихи и выпустил несколько поэтических сборников, в том числе «Фун хэлэмэр пинкэс» (Из хелемской хроники, 1975), «Биз с'hэйбт он тогн» (Пока не начнёт светать, 1977), «Бам офэнэм фэнцтэр» (У раскрытого окна, 1979), «Лидэр ун майсэлэх мит а гутн мэйн» (Стихи и сказки с хорошим умыслом, 1983).

Публиковался в «Черновицэр блэтэр» (Черновицкие листки, Черновицы), «Ундзэр цайт» (Наше время, Кишинёв), «Шойбм» (Окна, Бухарест), «Уфганг» (Восход, Сигет), «Литэрарише блэтэр» (Литературные листки, Варшава), «Найе прэсэ» и «Ундзэр ворт» (Новая пресса и Наше слово, Париж), «Идишэ цайтунг» (Еврейская газета, Буэнос-Айрес), «Советиш геймланд» и «Горизонтн» (Москва), израильских изданиях «Ба зих» (У себя), «Иерушолаимер алманах» (Иерусалимский альманах), «Исроэл штимэ» (Голос Израиля), «Лэцтэ найес» (Последние новости).

Книги

• דאָס געזאַנג פֿון הינטערגאַס: ליד און פֿאָלקסמאָטיװ (дос гезанг фун hинтэргас: лид ун фолксмотив — напев подворотни: песня и народный мотив), Фарлаг Шолэм-Алэйхэм: Бухарест, 1936.
• פֿון כעלעמער פּנקס (фун хелэмэр пинкэс — из хелемской хроники), И.Л. Перец-Фарлаг: Тель-Авив, 1975.
• ביז ס'הײבט אָן טאָגן (биз c'hэйбт он тогн — пока не начнёт светать), Тель-Авив, 1977.
• בײַם אָפֿענעם פֿענצטער (бам офэнэм фэнцтэр — у раскрытого окна), Най-Лэбм (Новая жизнь): Тель-Авив, 1979.
• לידער און מעשׂהלעך מיט אַ גוטן מײן (лидэр ун майсэлэх мит a гутн мэйн — стихи и сказки с хорошим умыслом), Х. Лейвик-Фарлаг: Тель-Авив, 1966 и 1983.
• על בהונות עולה השחר — שירים (на иврите), 1981.

Отрывок, характеризующий Лернер, Йосл

Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.