Макукин

Макукин, макукина (исп. Macuquina, от араб. «макук» — «неправильный») — название серебряной мексиканской монеты, соответствующей, в общих чертах, весовому стандарту и содержанию металла европейскому талеру, но не соответствующей талеру по форме и качеству чеканки из-за примитивной технологии изготовления. При поступлении макукинов на европейские монетные дворы, имея высокую степень содержания серебра, они переплавлялись и перечеканивались в полноценные талеры.

Общая характеристика и период чеканки макукинов

Первоначально термином «макукин» обозначался наиболее распространенный номинал монеты — 8 реалов, соответствующий европейскому талеру. В современной нумизматике под «макукином» понимаются также более мелкие номиналы, достоинством в 1, 2, 4 и 8 реалов, чеканенные в Южной Америке под руководством испанцев, имеющие «неправильную» форму.

Чекан макукинов начался в Новом Свете в годы правления короля Филиппа II Испанского (1556—1598). Макукины изготавливались с 1572 по 1732 год. В испанской Америке макукин оставался в обращении до 70-х годов XVIII века, когда, согласно указу Карла III (1759—1788), они были изъяты из обращения. В годы правления Карла II (1665—1700) выпускались также золотые макукины достоинством в 8, 4, 2 и 1 эскудо. Макукины в большом количестве обнаруживаются на затонувших испанских кораблях, перевозивших эти монеты из Нового Света в Европу и на Филиппины.

Популярность макукинов, не взирая на их неправильную форму, была столь велика, что они могли подделываться. В современной нумизматике стоимость «поддельных» макукинов может превышать стоимость оригинальных. Подделать макукин в те времена с технической стороны было гораздо проще, нежели европейский талер того же периода.

В нумизматике иногда под макукином понимают не столько монету, сколько «грубую серебряную заготовку», изготовленную в Южной Америке испанцами. В последующем макукины специально закупались европейскими монетными дворами для переплавки.

Термин «макукин» и другие названия «неправильных» испанских монет из Нового Света

Мнения исследователей касательно происхождения термина «макукин» расходятся. Предложено несколько вариантов. По мнению одних, термином «макукин» обозначался металл, добытый незаконным путём из покинутых рудников. По другому мнению, более распространенному, отчеканенный грубо, вручную, макукин имел неправильную форму, откуда и получил своё название. В пользу последнего варианта говорит и этимология слова «макук», означающее, в переводе с арабского — «неправильный». По ещё одной версии, термин «макукин» возник значительно позже и связан с обнаружением большого количества «неправильных» монет на затонувших испанских кораблях.

Макукины получили массу специфических названий, отличающих эти своеобразные монеты от иных монет. В разных странах получили известность следующие названия этих монет.

1. Собственно «макукин» — от арабского «макук» — «неправильный». Этот термин встречается в исторической литературе и нумизматике наиболее часто.
2. «Moneda cortada» или «duro cortado» — от испанского «монета обрезанная». Как и в предыдущем случае, название монеты происходит от её неправильной формы. Термин получил распространение в испаноязычных странах.
3. «Корабельное песо» или «корабельный пиастр» — от немецкого «Schiffspeso» или «Schiffspiaster». Название прижилось в Германии, Австрии и других немецкоязычных странах. В последнем случае подразумевается, что макукины чеканились прямо на кораблях, везущих серебро в Европу. Однако данный факт не находит документального подтверждения.
4. «Пиратская монета». Макукинами часто выплачивали жалованье корсарам — «официальным пиратам», получившим разрешение на каперство от имени верховной власти воюющего государства. Макукин как «пиратскую монету», изготовленную с 1572 по 1732 г. в Южной Америке, следует отличать от современных сувенирных монетовидных изделий с аналогичным названием, не имеющих ничего общего с «монетой» за исключением круглой формы. Современные «пиратские монеты», где с одной стороны, например, изображен череп с перекрещенным под ним оружием или костями, не имеют никакой связи с макукинами Нового Света.

Примечательно, что в латиноамериканских странах «макукина» является синонимом слова «обманчивый».

Форма макукина и технология его изготовления

Одной из объяснений угловатости монет и плохой техники их чеканки состоит в том, что макукины чеканились не на регулярных монетных дворах, а владельцами рудников, которые должны были добытый металл сразу превратить в монету и сдать королевским властям. По другой версии, изготовители макукинов не ставили перед собой целью выпустить полноценную монету, подразумевая, что чеканится полуфабрикат.

Технология изготовления макукинов была крайне примитивной по сравнению с технологией изготовления серебряных монет на европейских монетных дворах того периода. Изначально серебро подвергали обработке в целях достижения максимальной чистоты металла при имеющихся технологиях. Серебряной заготовке придавали форму цилиндра и разрезали на куски, получая диски. Эти диски резали ножницами, пока их вес не доходил до утверждённой нормы, после чего ударом молотка чеканили изображение. По имеющимся сведениям, 20 % отчеканенных макукинов, так называемую королевскую подать («quinto real»), отправляли в качестве налога в Испанию, поскольку по макукинам можно было легко установить точный объём добытого в колониях золота и серебра. Макукины выполняли лишь эту временную функцию: их считали довольно неудобными и не использовали в обращении.

Тем не менее не все макукины оказались переплавлены. До наших дней сохранилось немало экземпляров этой монеты. Тот факт, что макукины не сразу отправлялись на монетный двор для переплавки, но циркулировали в качестве средства платежа, подтверждается многочисленными находками макукинов в составе кладов. Ценность макукинов была в том, что при плохом качестве чеканки они содержали высококачественное серебро практически не имевшего примесей и могли попросту обмениваться на товар по весу.

Другое достоинство макукина — отсутствие внятной информации об эмитенте монеты, которая могла быть понятна большинству участников экономического оборота. Макукины не содержат профиля правителя, что в определенной степени исключает политическую составляющую монеты. Буквы в легенде монет также отчеканены крайне некачественно. Почти неизвестны макукины с легендой, содержащей весь текст, заложенный резчиком штемпеля. Чеканенные в заокеанской дали макукины могли восприниматься не столько как монеты, но как серебросодержащее сырье, своеобразные «мелкие слитки» квадратной или многоугольной формы.

Макукины в России

Макукины, поступавшие в Европу из Южной Америки с середины XVI века, нередко оказывались и на территории России. О том, что испано-американское серебро поступало в Россию не только в виде талеров, сырьем для чеканки которых оно служило, но и в натуральном виде, свидетельствуют два крупных клада макукинов, найденных в Москве в 1970 году в Ипатьевском переулке и в 1972 году на берегу Москвы-реки при земляных работах в траншее теплотрассы у комплекса зданий нового Института автомобильной промышленности где работал строительный отряд студентов-энергетиков. Клады датируются концом 20-х годов XVII века. В первом случае было найдено 3398 монет (74 кг серебра), во втором случае — 1200 монет. Обстоятельства их находки подробно описаны в литературе. Имеются сведения и о более ранних поступлениях макукинов в Россию.

В нумизматической литературе обращается внимание на совпадение знака Московского денежного двора со знаком денежного двора в Мехико, помещенным на монетах в восемь реалов (макукинах). Высказано предположение, что непосредственное знакомство русских денежников с монетным сырьем — мексиканскими макукинами, на которых знак монетного двора с буквой «М» и буквой «о» над нею изображался, как правило, в крупном масштабе, и обусловило выбор этого сочетания как эмблемы Московского денежного двора. Впервые данный знак был помещён на копейках Фёдора, выпущенных после 1596 года.

Находки макукинов в составе кладов известны и на Украине. Так, среди монет «Березновского клада», найденного в 1975 году жителем населённого пункта Березно (Ровенская область) датированного XVI—XVII веками, обнаружено несколько таких монет. В Березновском кладе представлены монеты, чеканившиеся на протяжении ста лет. Объясняется это, прежде всего тем, что талеры и другие высокопробные монеты не изымались из обращения. Таким образом, макукин, будучи высокопробной монетой, пользовался авторитетом среди лиц, накапливавших богатство в виде серебряных монет. Макукин неоднократно выпадает в клады одновременно с высококачественными европейскими талерами.

Отрывок, характеризующий Макукин

О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.