Мандарины (фильм)

Мандарины
эст. Mandariinid
Жанр	военный, драма
Режиссёр	Заза Урушадзе
Продюсер	Заза Урушадзе Иво Фельт Артур Вебер Татьяна Мюльбайер
Автор сценария	Заза Урушадзе
В главных ролях	Лембит Ульфсак Элмо Нюганен Георгий Накашидзе Михаил Месхи
Оператор	Рейн Котов
Композитор	Ниаз Диасамидзе Леван Киквидзе
Кинокомпания	Allfilm Georgian film
Длительность	87 мин
Бюджет	650000€
Страна	Эстония Грузия
Язык	эстонский, русский
Год	2013
Выход фильма «Мандарины» (оригинальное название — эст. Mandariinid)

К:Фильмы 2013 года

«Мандарины» — художественный фильм 2013 года грузинского режиссёра Заза Урушадзе. В 2014 году награждён премией «За лучшую режиссуру» 29-го Варшавского кинофестиваля, в 2015 году фильм был номинирован на премию Оскар и Золотой Глобус в номинации «Лучший фильм на иностранном языке». Премьера фильма состоялась 31 октября 2013 года (в Эстонии 1 ноября).

Сюжет

1992 год, Абхазия. Село эстонских переселенцев, расположенное между горами и морем, опустело — война вынудила эстонцев вернуться на свою историческую родину. В деревне осталось лишь три жителя: Иво, его сосед, владелец плантации мандаринов Маргус и местный доктор Юхан. Маргус хочет уехать лишь после того, как соберёт урожай мандаринов со своего сада. Война доходит до села. Происходит бой между грузинскими разведчиками и чеченскими добровольцами. После боя Иво и Маргус обнаруживают раненого чеченского бойца по имени Ахмед. А во время захоронения погибших выясняется, что жив ещё один участник боя. Тяжелораненого грузина по документам зовут Ника. Сердобольный Иво размещает обоих пострадавших бойцов у себя в доме. Так под одной крышей оказываются представители противоборствующих сторон.

Грузин совсем плох: он без сознания и бредит. Перед отъездом его осматривает Юхан и сообщает, что тот вполне ещё может выжить. Ахмед, чья рана не столь тяжела, постоянно порывается добить Нику, но Иво сначала запирает комнату грузина, а после берёт с чеченца обещание, что в его доме никто никого убивать не будет. Нехотя, чеченец дает обещание. Жизнь течет своим чередом. Грузин понемногу приходит в себя и начинает выходить из комнаты. За обеденным столом между враждующими происходит ссора, в результате которой Ника выплёскивает в лицо Ахмеду чай. Ссора прерывается в связи с приездом к Иво вооруженного отряда абхазов. Пытаясь спасти грузина от неминуемой расправы, Иво убеждает Ахмеда представить Нику в качестве своего погибшего друга-чеченца, Ибрагима. При этом безрассудно рвущийся в бой Ника должен молчать как потерявший речь в результате ранения. За «укрывательство врага» может пострадать сам Иво, и спасенные им парни благородно соглашаются на инсценировку. Командир абхазского отряда Аслан благодарит Ахмеда и лже-Ибрагима за доблестное сражение и помощь. Так неожиданно для себя Ахмед становится спасителем Ники, и у него пропадает желание убить своего врага.

Поскольку обещанные русским майором бойцы для уборки урожая так и не явились, Иво и Маргус договариваются с Асланом о помощи в обмен на несколько ящиков мандаринов.

Вечером, за ужином, Ника рассказывает о себе. До войны он был актёром в театре, несколько раз снимался в кино. На войну пошёл «потому что надо родину защищать». Иво говорит, что после войны приедет в Тбилиси посмотреть, как Ника играет в театре. В это время стоящий неподалёку отряд Аслана начинают обстреливать из артиллерии, один из снарядов попадает в дом Маргуса. Маргус остается жив, так как находится в этот момент у Иво, но его дом сгорает дотла.

Наутро к дому Иво подъезжает русскоговорящий патруль (принадлежность к российской армии не показана, но подразумевается) из капитана и нескольких солдат и застает Ахмеда с Маргусом за колкой дров. Капитан принимает Ахмеда за грузина и не верит в то, что он чеченец. Иво выходит и пытается образумить капитана, объяснить тому, что Ахмед союзник, чеченец, а не грузин, но невменяемый капитан не хочет слушать и приказывает расстрелять Ахмеда на месте. В этот момент Ника из окна открывает спасительный для Ахмеда огонь по патрулю. Патруль ответным огнём убивает не успевшего спрятаться Маргуса. После уничтожения патруля Ника неосторожно выходит из дома и его убивает из пистолета раненый капитан, которого в свою очередь добивает Ахмед.

Иво и Ахмед хоронят Маргуса в его мандариновом саду, а Нику на утёсе рядом с могилой сына Иво. Иво рассказывает, что его сын ушёл «защищать родину» как только началась война и почти сразу был убит. Ахмед удивляется, почему он хоронит грузина рядом с сыном, которого убили грузины. Иво спрашивает: «А какое это имеет значение?» Ахмед понимает, что никакого, прощается с Иво, садится в машину, вставляет в магнитолу кассету, которую носил с собой Ника, и уезжает под «Бумажный кораблик» Ираклия Чарквиани.

Производство

В ролях

• Иво — Лембит Ульфсак
• Маргус — Элмо Нюганен
• Ахмед — Георгий Накашидзе
• Ника — Михаил Месхи
• Юхан — Райво Трасс
• Аслан — Зура Бегалишвили
• Ибрагим — Каха Аревадзе
• Мари — Энн-Хелен Садоя (в фильме присутствует только фото)

Оценки фильма

Моя картина не должна восприниматься как политический манифест, произведение, утонувшее в повседневных распрях между государствами. Это, прежде всего, история о людях, которые оказались в ситуации, превышающей их возможности, что приводит к тому, что они теряют свою человечность. В своем фильме я бегу от политики, я хочу показать, прежде всего, значение той ценности, о которой в конфликтных ситуациях забывают. Ценности человечности… Именно об этом фильм — о человечности. О том, что мы очень легко способны забывать, отрекаться от самих себя, даем собой манипулировать, что на самом деле не имеет большого значения. Мы забываем о том, что все мы люди. Возможно, другого происхождения, из другого государства, другой веры, но всегда — люди. Это главное послание моего фильма — чтобы мы помнили, что самое главное — оставаться человеком.

— Заза Урушадзе

Фильм был хорошо воспринят многими критиками, на Варшавском кинофестивале кроме награды за режиссуру он также был удостоен приза зрительских симпатий. В 2015 году картина была номинирована на Оскар и Золотой Глобус, но наград не получила. Фильм также отмечали за его антивоенный подтекст.

Некоторыми грузинскими изданиями фильм был воспринят негативно, так как не заявлял о безусловной правоте грузинской стороны в грузино-абхазском конфликте. Приводились также утверждения, что якобы ни один эстонец не участвовал в войне, тем более, на стороне Абхазии, посему весь фильм — вымысел без намёка на правду. Не обошли критики и чеченского наёмника. По их мнению, никто из чеченцев не воевал в Абхазии за деньги, всех их привела туда идея создания КГНК, в которой они позднее разочаровались.

Технические данные

Фильм является совместным продуктом киностудий Allfilm (Эстония) и Georgian film (Грузия). Длительность: 87 мин. В оригинале фильм выпущен на двух языках: эстонском и русском, для реплик на эстонском языке в фильме присутствуют русские субтитры, для реплик же на русском (около 70 %) — эстонские.

Отрывок, характеризующий Мандарины (фильм)

– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.