Москвин, Николай Афанасьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Афанасьевич Москвин
Дата рождения

26 ноября 1901(1901-11-26)

Место рождения

деревня Свинино,
Грязевецкий уезд,
Вологодская губерния,
Российская империя

Дата смерти

3 декабря 1997(1997-12-03) (96 лет)

Место смерти

Вологда,
Вологодская область, СССР

Принадлежность

РСФСР РСФСР
СССР СССР

Род войск

пехота

Годы службы

19181948

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал

58-я армия
НШ 62-й армии
147-я стрелковая дивизия

Сражения/войны

Гражданская война в России,
Великая Отечественная война

Награды и премии

Николай Афанасьевич Москвин (26 ноября 1901 года — 3 декабря 1997 года) — советский военачальник, генерал-майор (1942).





Биография

Родился в д. Свинино Грязовецкого уезда[1] Вологодской губернии. Подростком вместе с отцом уехал в Вологду, устроился на работу в Вологодское паровозное депо.

В 1918 году вступил в РККА, участвовал в Гражданской войне, красноармейцем сражался в составе Ижмо-Печорского полка на Северо-Двинском направлении (Северный фронт), затем воевал на Западном фронте.

В 1921 году окончил 2-е Вологодские командные пехотные курсы и был направлен на Туркестанский фронт. В составе 8-го стрелкового полка 3-й Туркестанской стрелковой дивизии сражался с басмачами, был командиром взвода, затем роты, начальником полковой школы, вр. и.д. командира стрелкового батальона, начальником отделения штаба стрелковой дивизии. В 1926 году окончил Курсы «Выстрел», в 1932 году — Курсы усовершенствования командного состава при Штабе РККА, в 1936 году — Военную академию им. Фрунзе. В октябре 1937 года назначен помощником начальника отделения 4-го отдела Генерального штаба, с 1938 года — начальник штаба 51-го стрелкового корпуса Уральского военного округа, позднее — начальник штаба 12-го стрелкового корпуса Забайкальского военного округа, с 1940 года — начальник штаба 66-го стрелкового корпуса Приволжского военного округа. С февраля 1941 года служил в Харьковском военном округе — заместителем начальника штаба по организационно-мобилизационным вопросам, затем начальником штаба округа.

В начале Великой Отечественной войны Н. А. Москвин, на той же должности, с 21 ноября 1941 года по 28 мая 1942 года — вр. и.д. командующего 58-й армии, которая вела оборонительные бои на территории Архангельского военного округа. 25 мая 1942 года 58-я армия была переформирована в 3-ю танковую армию, тогда же Н. А. Москвин был назначен начальником штаба 7-й резервной армии, которая 10 июля 1942 года была переименована в 62-ю армию, 12 июля 1942 года армия вошла в состав Сталинградского фронта. В июле-августе 1942 года Н. А. Москвин был начальником штаба 62-й армии, участвовал в начальном периоде Сталинградской битвы.[2] Его преемник, Н. И. Крылов, вспоминал:
Я не предполагал тогда стать в недалеком будущем преемником Москвина, но могу сразу сказать: штаб он оставил сколоченный, высокоработоспособный.

— Крылов Н. И. Сталинградский рубеж.

21 сентября 1942 года Н. А. Москвин назначен командиром 147-й стрелковой дивизии 2-й ударной армии Волховского фронта. Дивизия только что вышла из окружения, в котором понесла тяжелые потери. В ходе операции «Искра» 19 января 1943 года дивизия получила приказ овладеть Рабочим Поселком № 6 и западной окраиной Синявино. Приказ выполнен не был, части дивизии поддались панике и отступили. 23 января 1943 года Военный трибунал Волховского фронта установил:

«Москвин, являясь командиром 147-й стрелковой дивизии, 19 января 1943 г. от командарма-2 получил боевой приказ о наступлении всеми силами дивизии с целью овладеть Рабочим Поселком № 6 и западной окраиной Синявино. В подготовительный период и в процессе практической реализации указанного приказа Москвин проявил преступную бездеятельность, которая выразилась в том, что он, при постановке задач командирам полков, границ наступления частям не указал, взаимодействие родов войск не отработал, надлежащей связи с частями не организовал. На своем командном или наблюдательном пункте вовсе не находился, а разъезжал по КП частей и потерял управление частями, боевой их деятельностью не руководил. В результате игнорирования Москвиным строгого соблюдения боевых порядков, предусмотренных Боевым уставом пехоты, в решающий момент боя — порядки частей дивизии перемешались, поддались панике и самовольно отошли с занимаемого рубежа. В этой сложной обстановке Москвин должных мер к наведению порядка и дисциплины в частях не принял, проявил полное бездействие».

— Командармы. Военный биографический словарь

Согласно ст. 193-17б УК РСФСР, Н. А. Москвин был приговорён к 10 годам лишения свободы и лишен воинского звания «генерал-майор».[3]

С учётом предыдущей службы, было применено примечание 2 к ст. 28 УК РСФСР, исполнение приговора было отсрочено до конца войны, Н. А. Москвин был отправлен на фронт, учитывая боевой опыт, его назначили командиром батальона. В качестве комбата Н. А. Москвин проявил себя хорошим командиром, в январе 1943 года был назначен командиром 641-го стрелкового полка 165-й стрелковой дивизии. 27 июля 1943 года Военный трибунал Волховского фронта, по ходатайству Н. А. Москвина полностью освободил его от меры наказания десяти лет лишения свободы, в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета он был признан не имеющим судимости. Так как лишение воинского звания не было утверждено Постановлением Совнаркома, со снятием судимости это звание было за ним сохранено.

С августа 1943 года Н. А. Москвин — в распоряжении Военного совета Волховского фронта, затем в распоряжении Главного управления кадров НКО. В январе 1944 года он был назначен вр. и.д. заместителя начальника штаба Прибалтийского военного округа, с марта 1944 года — вр. и.д. заместителя начальника штаба Одесского военного округа (ОдВО).

В августе 1945 года Н. А. Москвин был назначен заместителем начальника штаба ОдВО по организационно-мобилизационной работе. В сентябре 1948 года вышел в отставку.

Жил Николай Афанасьевич Москвин в Вологде, где и умер в 1997 году.

Звания

Награды

Напишите отзыв о статье "Москвин, Николай Афанасьевич"

Примечания

  1. по другим данным родился в Вологде
  2. В справочнике «Командармы» об отстранении Н. А. Москвина от должности начальника штаба написано: «В ноябре 1942 г. за потерю управления войсками, ведущими тяжелые оборонительные бои с превосходящими силами противника, от должности отстранен и назначен с понижением командиром 147-й стрелковой дивизии», однако Н. А. Москвин ушёл с поста начальника штаба 62-й армии ещё в августе 1942 года, с 21 сентября он уже командовал 147-й стрелковой дивизией.
  3. Н. А. Москвин почти полностью повторил судьбу своего предшественника — предыдущий командир 147-й стрелковой дивизии, генерал-майор Александр Алексеевич Вольхин, за потерю управления дивизией, Военным трибуналом Волховского фронта был приговорен к расстрелу и лишен воинского звания «генерал-майор». Постановлением Президиума Верховного Совета СССР высшая мера наказания в декабре 1942 года была заменена на 10 лет лишения свободы с отправкой на фронт.
  4. по другим данным три

Литература

Ссылки

  • [www.booksite.ru/fulltext/adm/ira/ly/2.htm Биография на сайте Вологжане — генералы и адмиралы]

Отрывок, характеризующий Москвин, Николай Афанасьевич

Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»
«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.