Мурсили II

Мурсили II Mu-ur-ši-li[-iš]<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Царская печать Мурсили II и Маль-Никаль</td></tr>
хеттский царь
ок. 1321 — 1295 до н. э.
Предшественник:	Арнуванда II
Преемник:	Муваталли II

Мурсили II — один из самых успешных правителей Хеттского царства, правил приблизительно в 1321 — 1295 годах до н. э. Младший сын Суппилулиумы I.

Раздор внутри царской семьи

Своё правление Мурсили начал с подавления восстаний в Нухашше, Кадеше, Кицувадне и в целом ряде других окраинных областей. Обстановка требовала решительных действий и соответственно больших средств, поэтому Мурсили был возмущён тем, что тавананна Маль-Никаль раздала всё имущество покойного Суппилулиумы его заупокойному храму и в поминовение своего супруга — просто гражданам Хаттусы. К тому же она была в большой вражде с женой Мурсили, причём обе женщины при этом прибегали к колдовству и заклинаниям. Когда же после этого жена Мурсили умерла, он решился отдать тавананну под суд, который состоялся во дворце; к сожалению исход суда нам неизвестен.

Разгром Арцавской коалиции

На 3-ем году своего правления Мурсили в сражении у города Вальма, в Южной Фригии разбил коалицию во главе с традиционным противником хеттов царством Арцава. Царь Уххацити и его наследники бежали «за море», (вероятно, в Аххияву), а на его трон был посажен правитель прохеттской царской семьи. В следующем, 4-м году Мурсили поставил в вассальную зависимость и все остальные страны Арцавской коалиции. С царями Миру и Кувалии Купанта-Инарой, Хапаллы Таргасналли, «Страны Реки Сеха» Манапа-Таттой, Вилусы Куккуннай были заключены договоры. Из арцавских стран Мурсили вывел 66 тысяч пленных, названных в «Анналах Мурсили II» шумерским термином нам-ра (по хеттски читается как арнувала) то есть «депортированные» (уведённое в плен население покоренной территории).

Война с племенами каска

Но главную угрозу, как и прежде, составляли племена касков и особенно вождь соседней с Хайасой страны Типия (очевидно, племени тибаренов) Пиххуния, который установил среди касков царскую власть. Каски снова начали предпринимать набеги на хеттскую территорию. Война с касками, несмотря на то, что в ней были захвачены каские города Истахару и Палхуиса, ощутимых результатов не дала. Мурсили за своё царствование предпринял 10 походов против каска (на 1-м, 2-м, 5-м, 6-м, 7-м, 9-м, 19-м, 24-м, 26-м годах своего правления), но так и не смог подчинить этих горцев, а был вынужден сам возводить линии укреплений на границе с ними, чтобы обезопасить страну от их набегов. Особенно мощную линию укреплений возвёл Хатунианца, наместник области Пала, наиболее страдающий от касков.

Война с Ацци-Хайасой

Во время войны хеттов с каска, хайасцы снова стали укрывать беглецов с хеттской территории, а вождь Ацци Анния сын Мария напал на одну из хеттских областей и угнал оттуда скот и пленных. На требование Мурсили вернуть их Анния ответил отказом, вследствие чего хетты начали войну и осадили неприступную аццийскую крепость под названием Ура. Однако основные действия против Ацци-Хайасы развернулись в последующие годы, так как Мурсили имел перед собой более важных противников, в лице ассирийцев, продолжающих наращивать военную мощь. Да и в сирийских владениях хеттов не все было спокойно. Царь Каркемиша, брат Мурсили Шарри-Кушух отправился в Кумманни (антич. Комана), чтобы участвовать в религиозном празднестве, но там заболел и умер. Во время его отсутствия Каркемиш был захвачен, хотя кем неизвестно. На 9-м году правления Мурсили предпринял поход в Сирию отвоевал Каркемиш и посадил сына Шарри-Кушуха на трон отца. Одновременно он утвердил на престоле Халеба Тальми-Шаррума, сына Телепину, а также заключил договоры с царями Угарита Нигмепой и царем Амурру Туппи-Тешшубом. Договор с царем Амурру запрещал последнему платить дань Египту, который при фараоне Хоремхебе вновь начал проявлять активность на окраинах своих сиро-палестинских владений, потерянных было при Эхнатоне. Введение войны с Ацци-Хайасой Мурсили поручил одному из своих братьев. Хайасцы обещали было выдать захваченных пленных, но затем не выполняли обещания, ссылаясь на то, что и хетты не выдали хайасских пленных. Военные действия затянулись и хайасцы перешли в наступление на хеттские крепости. Несмотря на то что хетты смогли выделить на этот фронт 10 тыс. пехоты и 700 колесниц, им всё же пришлось уйти из верхней части евфратской долины и отступить вплоть до Тегараммы. От них отпали и некоторые районы по верхнему Галису.

Учитывая сложность ситуации, Мурсили, закрепив свою власть в Сирии, уже в конце того же 9-го года поспешил на север чтобы закончить войну с Ации-Хайасой. На 4-м году войны, в 10-м году своего правления Мурсили во главе основных сил выступил против хайасцев. Те укрылись в горных крепостях, рассчитывая нападать по ночам на проходящие хеттские войска. Однако Мурсили, оставляя большинство горных крепостей в тылу, по-видимому перевалил через Понтийские горы, вышел к г. Арипсе на Черном море и взял её, а оттуда двинулся на Туккаму, видимо, центр Ацци. Жители Туккамы сдались на милость победителя и Мурсили зачислил 3 тыс. аццийцев в своё войско в качестве колесничих. Переговоры на этот раз велись не с царём, а с советом старейшин Ацци. Страна была включена в Хеттское царство, но в дальнейшем хеттам не удалось её удержать. Очень непрочным было положение хеттов и в Ишуве и вообще по всему верхнему Евфрату.

Отношения с Аххиявой

При Мурсили поддерживались связи с Аххиявой, характер которых не вполне ясен. По переписке хеттского царя (имя которого не указывается, но по ряду причин это вероятнее всего Мурсили II) с царем Аххиявы складывается следующая картина. Некто Пийамарату (видимо, лувиец) бывший ранее хеттским поданным высокого ранга стал пиратом, совершал нападения с целью грабежа на приморские страны и вызвал недовольство жителей страны Лукка (видимо, позднейшая Ликкия), часть которой, но, вероятно, не вся она была провинцией Хеттской империи. Базой для его операций служил соседний город Миллаванда (в другом месте назван как Милавата, видимо, позднейший Милет), но это место находилось за пределами хеттских владений и было в косвенном подчинении у царя Аххиявы. Хеттский царь просит царя Аххиявы выдать Пийамарату и тем самым положить конец беспорядкам в стране Лукка. В этом же письме упоминается Тавакалава, который был, по-видимому родственником царя Аххиявы, и говорится, что первоначально Лукка попросила помощи у Тавакалавы, но затем когда город Аттаримма подвергся нападению (со стороны кого не ясно, имя напавшего повреждено, но это не Пийамарату), народ призвал хеттского царя. Тавакалава, который, вероятно, занял часть страны Лукка, отправил хеттскому царю послание с просьбой принять его в число своих зависимых союзников, но обиженный по его мнению недостаточно почтительным обращением со стороны хеттов, начал против них военные действия, и потерпев неудачу, укрылся в недоступном для хеттов месте, вероятно все в той же Аххияве. После того как хеттский царь подавил восстание в стране Лукка он получил письмо от царя Аххиявы, в котором последний сообщал, что велел своему представителю в Миллаванде по имени Атпа выдать Пийамарату. Хеттский царь отправился в Миллаванду, но лишь для того, чтобы обнаружить, что Пийамарату дали бежать на судне. Это послужило ещё одной жалобой царю Аххиявы. Наместник Миллаванды Атпа упоминается также в письме к хеттскому царю царя «Страны реки Сеха» Манапа-Татты. Известно, что этого царя в 4-м году своего правления возвёл на престол именно Мурсили. Это одна из самых главных причин дающая нам право отнести все эти события к периоду царствования Мурсили. Манапа-Татта в своем письме жалуется на нападение пиратов на своё царство, на страну Лацпас (вероятно о. Лесбос) и на вынужденное подчинение Атпасу, аххиявскому представителю в Миллаванде.

Таким образом создаётся впечатление, что хотя между Аххиявой и Хеттским царством происходили кое-какие недоразумения, однако в целом их отношения были мирными. В самом деле, весь тон писем дружелюбный и почтительный. Царю Аххиявы дают понять, что он не отдает себе полного отчета о положении дел, но как только ему всё хорошенько объяснят, то он не сможет не уступить. Из письма известно, что обе страны первоначально были в таких дружественных отношениях, что родственников царя Аххиявы, по-видимому, посылали в страну Хатти, чтобы они там учились управлять колесницами, а богов страны Аххиявы доставляли в страну Хатти, чтобы исцелять царя. Но в то же время ясно, что аххиявцы пользуются в Милаванде значительной свободой действий, и создается впечатление, что царь Аххиявы — личность довольно слабая и бразды правления Миллаванды не полностью сосредоточены в его руках.

Позднее, хотя насколько не известно, правитель Миллаванды стал вассалом хеттского царя. До нас дошло письмо с сильно поврежденным текстом, в котором обсуждаются различные спорные вопросы, возникшие между ними. Здесь эпизод с Пийамарату упоминается, как нечто происшедшее ранее и, по-видимому, подразумевается, что впоследствии царь Аххиявы в самом деле уступил просьбам хеттского царя и выдал ему мародера.

При Мурсили были составлены царские анналы Суппилулиумы I и самого Мурсили. Последний известный нам год его правления — 27-й. В его правление случилось затмение Мурсили. Если следовать наиболее вероятной датировке этого затмения, то Мурсили правил с 1321 по 1295 год до н. э.

Новое царство
Предшественник: Арнуванда II	хеттский царь ок. 1321 — 1295 до н. э.	Преемник: Муваталли II

Литература

• История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Часть 2. Передняя Азия. Египет / Под редакцией Г. М. Бонгард-Левина. — М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1988. — 623 с. — 25 000 экз.
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/1.htm Древний Восток и античность]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 1.
• [hworld.by.ru/text/hatti/murslet.html Из летописи Мурсили II]
• [hworld.by.ru/text/hatti/mursmol.html Из молитв Мурсили II во время чумы]
• [hworld.by.ru/text/hatti/murs.halpa.html ИЗ ДОГОВОРА МУРСИЛИ II, ЦАРЯ ХАТТИ, С ТАЛМЭЖАРРУМОЙ, ЦАРЕМ ХАЛАПА]
• [hworld.by.ru/text/hatti/zaloba.html Жалоба Мурсили II на вдовствующую таваннанну]

Отрывок, характеризующий Мурсили II

Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.