Наполеон на перевале Сен-Бернар
Поделись знанием:
К:Картины 1801 года
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
| |
| Жак Луи Давид | |
| Наполеон на перевале Сен-Бернар. 1801 | |
| Холст, масло. 261 × 220 см | |
| Мальмезон, Париж | |
«Наполеон на перевале Сен-Бернар» — большая картина Жака-Луи Давида, написанная им в 1801 году и открывающая собой эпоху романтизма в европейской живописи[1].
Содержание
Сюжет
Представляет собой сильно романтизированный конный портрет генерала Наполеона Бонапарта, в мае 1800 года возглавлявшего переход так называемой Итальянской армии через перевал Сен-Бернар высоко в Альпах. Граф Е. Ф. Комаровский писал о посещении Дома инвалидов в 1810 году[2]:
«В библиотеке, куда сходятся читать повествования о деяниях своих предков-героев изувеченные воины на поле чести, из коих часто видно у троих не более двух ног, — находится портрет Наполеона, верхом, в плаще, обуреваемом ветром, когда он был на вершине горы Сан-Бернарда, первым консулом, перед баталией при Маренго, за которой, как известно, Наполеон завоевал вторично всю Италию».
Произведение писалось уже в те времена, когда Наполеон был у власти как первый консул Французской республики, в силу чего портрет генерала сильно идеализирован, а композиция его предельно театрализована. Иными словами, картина эта создавалась не как реалистичное изображение, а ради того, чтобы представить руководителя страны как романтического героя.
Романтическую приподнятость придаёт полотну, композиция которого смело развёрнута по диагонали, природный фон: конь вздыблен (по образу и подобию «Медного всадника»[3][4]), кругом крутые горные обрывы, снега, дует сильный ветер и царит непогода. Внизу, если приглядеться, можно увидеть высеченные имена трех великих полководцев, которые проходили этой дорогой — это Ганнибал, Карл Великий и сам Бонапарт.
Пять версий
- Картина была заказана Давиду, в то время самому известному художнику Европы, за колоссальное по тем временам вознаграждение в 24 000 ливров испанским королём Карлом IV, который желал повесить его в зале великих полководцев своего мадридского дворца. Потеряв испанский престол, брат императора Жозеф увёз полотно из Мадрида в Америку, где оно висело в сельской усадьбе Бонапартов в штате Нью-Джерси до середины XX века[5]. Принцесса Евгения Бонапарт (1872—1949) завещала его музею, посвящённому памяти Наполеона, в его любимом имении Мальмезон близ Парижа.
- Наполеон, оценив работу Давида, в том же году велел художнику повторить полотно для своей загородной резиденции Сен-Клу. После препирательств о гонораре Виван-Денон согласился заплатить за авторское повторение оригинала 15 000 ливров. В 1814 г. эта версия была увезена из Сен-Клу солдатами прусского фельдмаршала Блюхера, который преподнёс её королю Пруссии. С тех пор она находится в замке Шарлоттенбург под Берлином.
- В 1802 г. Давид создал третью версию полотна, которая была торжественно помещена в библиотеке парижского Дома инвалидов, где доживали свой век ветераны наполеоновской армии. Многие приезжавшие в Париж иностранцы спешили в Дом инвалидов только для того, чтобы увидеть прославленное полотно Давида. Сразу после реставрации Бурбонов картина была спрятана в запасники Лувра. В 1837 г. король Луи-Филипп, узнав, что во Франции осталась только одна версия картины, распорядился извлечь её из хранилища и повесить на видном месте в Версальском дворце.
- Четвёртую версию полотна Давид создал в 1803 г. по заказу правительства Цизальпинской республики. В 1816 г. Габсбурги распорядились увезти из Милана полотно, напоминавшее о ненавистном для них «тиране», однако местным жителям, сохранившим добрую память о Наполеоне, удалось под разными предлогами задержать картину у себя до 1825 года. С 1834 года эта версия украшает дворец Бельведер в окрестностях Вены.
- Давид был настолько привязан к картине, что выполнил для себя ещё одну версию (предположительно в 1805 году), которая висела у его смертного одра в Брюсселе. В 1850 г. будущий Наполеон III купил этот вариант у дочери художника, чтобы повесить в своём любимом парижском дворце Тюильри. После падения Второй империи полотно унаследовал принц Наполеон Жозеф. Эта картина оставалась в частных руках до 1979 года, когда принц Луи Наполеон передал её в дар музеям Версаля.
- David - Napoleon crossing the Alps - Malmaison1.jpg
Оригинал из Мальмезона
- Jacques-Louis David 007.jpg
Вторая версия, Шарлоттенбург
- Jacques Louis David - Bonaparte franchissant le Grand Saint-Bernard, 20 mai 1800 - Google Art Project.jpg
Третья версия, Версаль
- Napoleon at the Great St. Bernard - Jacques-Louis David - Google Cultural Institute.jpg
Четвёртая версия, Музей истории искусств в Вене, Австрия
- Bonaparte Grand Saint Bernard 5th version.jpg
Пятая версия, Версаль
Влияние
См. также: Образ Наполеона в культуре
Апологетическая иконография Давида оказала огромное влияние на образ Наполеона в культуре. Уже в 1802 г. в Петербурге показывали копию полотна Давида. За время Первой империи было выпущено множество гравюр по мотивам этой картины. Наполеона на вздыбленном коне воспроизводили в мраморе, бронзе, фарфоре и даже деревянной резьбе. Этот образ императора стал столь же каноническим, как и более ранний «Наполеон на Аркольском мосту» кисти Гро (1796)[6].
Напишите отзыв о статье "Наполеон на перевале Сен-Бернар"
Примечания
- ↑ Romanticism: A Literary and Cultural History. Routledge, 2016. ISBN 9781317609353. P. 126.
- ↑ [az.lib.ru/k/komarowskij_e_f/text_1843_zapiski_grafa_komarovskogo.shtml Lib.ru/Классика: Комаровский Евграф Федотович. Записки графа Е. Ф. Комаровского]
- ↑ Walter A. Liedtke. Royal Horse and Rider: Painting, Sculpture, and Horsemanship 1500-1800. Abaris Books, 1989. ISBN 9780898352672. P. 317.
- ↑ Petra ten-Doesschate Chu. Nineteenth-Century European Art. Prentice Hall, 2006. ISBN 9780131962699. P. 120.
- ↑ Bernard Chevallier. Napoleon. Lithograph Publishing Company, 1993. ISBN 9781882516032. P. 66.
- ↑ books.google.com/books?id=p8qFuJ7-eqkC&pg=PA954
Отрывок, характеризующий Наполеон на перевале Сен-Бернар
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
