Нео (Матрица)

Томас А. Андерсон / Нео Thomas A. Anderson / Neo
Появление	«Матрица»
Исчезновение	«Матрица: Революция»
Причина	смерть персонажа
Исполнитель роли	Киану Ривз
Создатель	Лили и Лана
Число эпизодов	3
Информация
Прозвище	Нео (хакерское прозвище) Избранный (Прозвище людей Зиона) Аномалия (прозвище, данное агентами Матрицы) Мистер Андерсон (прозвище, данное агентом Смитом)
Дата рождения	дата рождения: 11 марта 1962 года (по хронологии Матрицы), место рождения — Lower Downtown, Capital City
Род занятий	член команды «Навуходоносора», боец Сопротивления против машин ранее программист/хакер
Звание	Избранный
Семья
Семья	Джон Андерсон (отец) Мишель МакКэйи (мать)
Отношения	Тринити (любовь), Морфеус (дружба), Агенты Матрицы (вражда), Агент Смит (противостояние)
IMDb	ID 0000741

Нео (англ. Neo), также известный как Томас А. Андерсон — главный герой фильмов «Матрица», «Матрица: Перезагрузка» и «Матрица: Революция». Его также иногда называют Избранным (англ. The One). Во всех трёх фильмах его играет американский киноактёр Киану Ривз. Персонаж отождествляется с фигурой Иисуса Христа.

Нео и мир Матрицы

Нео, программист, живёт в мире Матрицы, иллюзорной реальности, симулирующей конец XX века. Люди были подключены к Матрице, чтобы полностью контролироваться восставшими машинами, использующими людей для себя как источник энергии. Причиной этого стало то, что главный источник энергии — Солнце — был скрыт людьми за непроницаемыми тучами во время войны с машинами.

Те, кто подсоединены к Матрице, не понимают, что реальность вокруг них на самом деле нереальна. Однако «свободными» людьми, не подключёнными к Матрице, было организовано сопротивление, которое время от времени отключает определённых людей от Матрицы посредством сложной процедуры.

Среди них бытует легенда или пророчество о том, что существует человек, который сможет контролировать Матрицу, изменять её законы под себя. В мифе этого человека называют «Избранный». Он стал целью поиска, которым задался Морфеус, капитан одного из кораблей Зиона. Он верит в то, что Избранный закончит войну между людьми и машинами.

Нео становится этим избранным и освобождает человечество от рабства, закончив войну с машинами.

Слово «Нео» (англ. Neo) является анаграммой слова «One» (с англ. — «Избранный»), а с латинского и греческого переводится как «Новый».

В сюжете трилогии «Матрица»

«Матрица»

Днём Томас Андерсон — обычный программист, работающий в компьютерной фирме «Metacortex», а ночью — хакер по кличке Нео. Единственный вопрос, который мучает его последнее время, — «Что такое Матрица?» Однажды с ним связывается Морфеус, человек, который, по убеждению Нео, знает ответ на его вопрос. Именно в этот момент Нео попадает под наблюдение Матрицы, и за ним начинают охотиться Агенты — программы, разыскивающие Морфеуса. Агенты арестовывают Нео. Агент Смит пытается уговорить Нео рассказать об «опасном террористе» Морфеусе. Однако Нео отказывается. Тогда Агенты ставят на Томасе жучок и отпускают.

Когда Морфеус вновь связывается с Нео, то назначает ему встречу. Нео не встречает Морфеуса, а вместо этого знакомится с частью его команды. После неприятной процедуры извлечения жучка Нео наконец встречается с Морфеусом. Морфеус говорит, что не может сказать Нео, что такое Матрица, но может показать, и предлагает выбор: либо Нео глотает синюю таблетку и всё забывает как сон, либо глотает красную таблетку и получает возможность «узнать, насколько глубока кроличья нора». Нео делает выбор и приходит в себя, опутанный кабелями в капсуле, где он провёл всю жизнь. Его отсоединяют от Матрицы, Морфеус забирает его на свой корабль «Навуходоносор» и рассказывает о Матрице и о реальном мире. Нео потрясён, он не может ничего понять, не может поверить и хочет вернуться обратно, но это уже невозможно. Морфеус говорит, что он верит в то, что Нео — Избранный, и рассказывает о пророчестве.

На следующий день Нео начинает «тренировку», в ходе которой он обучается различным боевым стилям и другим полезным вещам, загружаемым ему прямо в мозг. Вскоре Морфеус решает отвезти Нео к Прорицательнице (Пифии). Оракул предлагает Нео самому решить — верить ей или нет, — но, по словам Оракула, в нём определённо что-то есть, как будто он чего-то ждёт: «Возможно, [ждёшь] следующей жизни. Кто знает?» Также Оракул предупреждает Нео о том, что вскоре ему предстоит выбрать, кто останется жить: он или Морфеус.

Во время их возвращения команду Морфеуса предает Сайфер, и в ходе сражения с агентами Морфеус попадает к ним в плен. В это же время Сайфер возвращается на корабль, коварно истребляет практически всю команду, кроме Нео и Тринити, но погибает от рук очнувшегося Тенка. Тенк предлагает убить Морфеуса, чтобы тот не раскрыл агентам секретный код Зиона. Но Нео, вспомнив предсказание, решает спасти Морфеуса. Вместе с Тринити он проникает в здание, где держат Морфеуса, и с боем пробивается на крышу, где встречает агента Джонса. Нео необычным способом уворачивается от выстрелов Джонса и тем самым отвлекает его. Тринити удаётся подобраться к Джонсу и выстрелить ему в голову. На вертолёте Нео и Тринити подлетают к этажу, на котором держат Морфеуса. Из минигана Нео расстреливает агентов, дав возможность Морфеусу освободиться от цепей и запрыгнуть на вертолёт. Так Нео и Тринити удаётся спасти Морфеуса, который тут же спрашивает Тринити: «Теперь ты веришь?» Они добираются до телефона в метро. Морфеус и Тринити выходят из Матрицы, но Нео не успевает это сделать, так как агент Смит уничтожает телефон.

Нео вступает с ним в смертельный поединок, несмотря на то, что Смит превосходит его в мастерстве. В конце Нео сбрасывает Смита под поезд и убегает. Но агенты следуют за ним. После непродолжительной погони Нео добирается до комнаты с телефоном, на пороге которой его встречает Смит и расстреливает героя в упор. Нео умирает. После этого показывается сцена в реальном мире, где Тринити говорит, что Пифия предсказала, что она полюбит Избранного, и, следовательно, Нео не может умереть. Далее происходит программная ошибка, и Нео оживает. Потрясённые Агенты открывают шквальный огонь, но больше не могут даже ранить Нео, так как он останавливает пули. Нео получает возможность видеть код Матрицы, после чего проникает в Смита и уничтожает его.

Нео оставляет для машин сообщение по телефону:

Я знаю, вы меня слышите. Я чувствую вас. Я знаю, вы боитесь… боитесь нас, боитесь перемен. Я не знаю будущего. Я не стану предсказывать, чем всё кончится. Я скажу лишь, с чего начнётся. Сейчас я повешу трубку и потом покажу людям то, что вы хотели скрыть. Я покажу им мир без вас. Мир без диктата и запретов. Мир без границ. Мир, где возможно всё. Что будет дальше, решать нам.

Он кладёт трубку и взмывает в небеса.

«Матрица: Перезагрузка»

Нео наконец в полной мере понимает, как манипулировать Матрицей — он может летать, имеет невероятную силу и скорость, обладает телекинетическими и лечебными способностями; практически неуязвим. Он и Тринити становятся любовниками.

Нео, не понимая своей цели, ищет встречи с Пифией. Машины отправляют 250 тысяч Охотников, чтобы пробурить землю, дойти до Зиона и разрушить его. Все корабли возвращаются в Зион для его обороны. Нео до сих пор сложно воспринимать себя Избранным, люди Зиона преподносят ему дары, считая его Богом, и просят, чтобы он защитил находящихся в Матрице их сыновей и дочерей. Вскоре приходит послание от Пифии, в котором она назначает встречу. Вопреки приказам Морфеус с командой покидает Зион.

Нео встречает Пифию и пытается узнать у неё свою цель. Она даёт ему задание найти Мастера ключей, который может найти любую лазейку в системе Матрицы. Мастер ключей приведёт Нео к его цели — Источнику, сердцу Матрицы. Но Мастер ключей находится в заключении у старой программы — Меровингена. Сераф советует Оракулу немедленно уйти, появляется бывший Агент Смит. Нео понимает, что код Смита странным образом перестроился, и он теперь не Агент, а некое подобие вируса, который может создавать свои клоны из обычных людей и программ. Нео вступает в схватку с двумя сотнями клонов Смита, но не может победить их всех и улетает.

Морфеус, Тринити и Нео приходят к Меровингену, который отказывается отдавать им Мастера ключей. Но его жена, Персефона, готова сделать это ради поцелуя Нео (она хочет отомстить изменившему ей мужу). Нео исполняет её просьбу и встречается с Мастером ключей, который давно ждал Избранного. Появляется разъярённый Меровинген. Морфеус и Тринити убегают вместе с Мастером ключей, а Нео остаётся, чтобы сразиться с программами Меровингена. После победы Нео оказывается в особняке в горах за 500 миль от города. Он взлетает и летит по зову Морфеуса, просящего помощи. Нео спасает его и Мастера ключей от взрыва столкнувшихся грузовиков на автостраде.

Наконец, благодаря спланированной операции, Нео, Морфеус и Мастер ключей проникают в здание, где располагается Источник. Там они снова встречают Смита и его клонов. Мастер ключей перед гибелью успевает указать нужную дверь и отдать ключ от неё. Морфеус возвращается на корабль, а Нео входит в Источник.

Там он встречает Архитектора — создателя Матрицы. Нео узнаёт правду о фикции «пророчества». Он узнает, что он уже шестой «Избранный». Зион уничтожался машинами уже пять раз. Архитектор предлагает Нео выбор: либо тот избирает несколько людей и перезапускает Матрицу, либо спасает Тринити, которую убивает Агент. В последнем случае системный кризис с гибелью всех людей, подключённых к Матрице, и разрушение Зиона будут означать тотальное вымирание человеческого вида. Нео понимает, что «Избранный» — это тоже некое средство контроля. Он решает спасти Тринити.

На невероятной скорости он проносится по городу и успевает поймать Тринити, когда она падает из окна небоскрёба. Агент успел её смертельно ранить, но Нео, используя свою силу, возвращает её к жизни.

Нео и Тринити выходят из Матрицы. Нео рассказывает всё Морфеусу, который не может в это поверить. Неожиданно на «Навуходоносор» нападают роботы-часовые, один из них пускает самонаводящуюся бомбу, но Морфеус с командой успевают покинуть борт. Нео останавливается и произносит: «Что-то изменилось, я чувствую их». Когда часовые приближаются, Нео воздействует на них силой, которой он обладал лишь в Матрице. После этого он без чувств падает на землю. Его и остальных спасает другой корабль — «Хаммер», который также нашёл ещё одного выжившего: Бэйна, члена команды с другого корабля. Они рассказывают о провале атаки, кто-то выстрелил из электромагнитной пушки, обездвижив все корабли, прибывшие машины устроили резню. Но никто не знает, что мозгом Бэйна управляет проникший в реальный мир один из клонов Смита, целью которого является убийство Нео.

«Матрица: Революция»

Нео приходит в себя в странном месте, похожем на станцию метро. Он встречает семью программ, которые рассказывают ему, что это место служит переходом между реальным миром и Матрицей и что эта станция является собственностью Проводника, который служит Меровингену. Нео пытается пройти на поезд в Матрицу, но Проводник отшвыривает его прочь. Нео оказывается запертым между двумя мирами. После безуспешной попытки поймать Проводника в метро, Морфеус, Тринити и Сераф являются к Меровингену, в обмен на Нео он предлагает им принести глаза Оракула. Тринити предлагает ему другую сделку — или он возвращает Нео, или они все погибают. Меровинген соглашается.

Нео понимает, что Оракул была права: Избранный должен прийти к Источнику, чтобы остановить войну. Но Архитектор изменял Пророчество, уговаривая предшественников Нео пойти по пути перезагрузки Матрицы и уничтожения Зиона. Нео в последний раз приходит к Пифии и узнаёт, что он должен думать не о машинах, а о Смите, который, размножившись, может привести к уничтожению Матрицы, смерти всех людей и разрушению Города Машин. Пифия также говорит о неверности подхода Архитектора: «Ты и я не можем понять последствия наших собственных выборов, но он не может понять само существование любого выбора». Оракул говорит, что Нео теперь обладает достаточной силой, чтобы остановить войну: «Всё что имеет начало, имеет и конец, Нео». Нео должен пробраться в сверхзащищённый Город Машин и предложить свою помощь в борьбе с вышедшим из-под контроля Смитом.

Нео и Тринити берут корабль «Логос», которым до того управляла бывшая возлюбленная Морфеуса Ниобэ, и отправляются в Город Машин. Неожиданно на них нападает Бэйн-Смит. В ходе жестокой схватки он ослепляет Нео (который с этого времени начинает видеть Смита в виде матричного кода) и погибает от его руки. Нео, используя свою силу, пробивается к Городу Машин, но корабль получает повреждения и падает рядом с Источником. Тринити умирает.

Нео встречается с Главным Компьютером, и предлагает остановить Смита в обмен на мир между людьми и Машинами. Предложение принимается. Главный Компьютер подключает Нео к Матрице и тот видит, что Смит полностью заполонил её своими клонами. Нео вступает в схватку со Смитом. Сражение кажется бесконечным, так как противники равны по силам. Разрушительная битва проходит на земле и в воздухе. Наконец Смит с невероятной силой бросает Нео на землю, от чего возникает огромный кратер. Но Нео непобедим, они продолжают бессмысленный бой. Нео понимает, что не сможет победить с помощью силы, и позволяет Смиту превратить себя в его очередного клона.

Смит торжествует, ещё не осознавая, что совершил роковую ошибку. В соответствии с главным тэглайном третьего эпизода — «Все, что имеет начало — имеет и конец», Матрица стремится к поддержанию баланса в уравнении путём создания новых или исключения старых переменных. Проявив, в своё время, сверхъестественные способности в матрице, Нео стал для неё аномалией. Система уравновесила себя путём создания нового Смита, который получил возможность копировать свой код. Уничтожив Нео, Смит подписал себе смертный приговор, поскольку этим он уничтожил и причину своего возрождения. Через тело Нео Главному Компьютеру удаётся удалить Смита из Матрицы. Его оболочка начинает трескаться и взрываться, со всеми воплощениями Смита по всей Матрице происходит то же самое. Смит и его клоны исчезают во вспышке яркого света.

Тело Нео увозят на помосте, атака на Зион прекращается. Теперь любой человек в Матрице может по своему желанию отсоединиться от неё. К людям приходит мир.

В конце фильма Матрица перезагружается. Сати, молодая программа, встречается с Пифией и создает красочный восход в честь Нео. Сати спрашивает у Оракула, увидит ли она снова Нео, на что та отвечает: «Я думаю, что да. Однажды».

Силы и способности

Нео обладает экстраординарными силами в Матрице, вроде телекинеза, который позволяет Нео перемещать объекты. Также Нео может летать на сверхвысоких скоростях и прыгать на огромные дистанции. В «Матрице: Перезагрузке» он пролетает от особняка Меровингена до автострады — около 500 миль за 15 минут, что означает, что он летает со скоростью, в три раза превышающей скорость звука. Кроме того, Нео обладает сверхчеловеческой силой и ловкостью и может выдерживать удары, которые не в состоянии перенести обычный человек. Он также умеет уклоняться от пуль, подобно Агентам, или же останавливать их. Нео владеет всеми известными техниками ведения боя, постоянно комбинируя их во время схватки, и может возвращать людей к жизни.

В реальности Нео может чувствовать Машины и видеть их в виде золотистого сияния, он также способен уничтожать их силой мысли. Однажды, во сне увидел гибель своей возлюбленной, позже Пифия говорит ему: "Ты видишь мир без времени", - то есть Нео способен предвидеть будущее.

Судьба Нео

В MMORPG The Matrix Online, событиях, которые происходят после «Матрицы: Революции», появляется Остаточное Самоизображение Нео в виде ложного Агента, созданного Изгнанником, и названного Сильвером.

Позже (в истории Matrix Online) Морфеус говорит Пифии, что Машины не вернули тело Нео в Зион, но также и не переработали его (в первом фильме упоминается, что Машины перерабатывали тела мёртвых в жидкость для кормления детей людей). Кроме этого упоминается газета, в которой рассказывается о женщине, проснувшейся из комы и покинувшей госпиталь, минуя всех охранников. Её имя Сара Эдмонтонс (англ. Sarah Edmontons), которое является анаграммой Томаса Андерсона (англ.  Thomas Anderson). Валрус, продюсер игры, не давал никаких комментариев по этому поводу, но сказал, что Эдмонтонс будет играть роль в последующих событиях.

История создания персонажа

Кастинг

Первоначально на роль Нео претендовали Джет Ли, Леонардо ДиКаприо, Уилл Смит, Джонни Депп и Юэн Макгрегор.

Прочие факты

• Занимает 68-е место в списке 100 лучших киноперсонажей, составленном журналом Empire.
• Голосом Нео в игре The Matrix: Path of Neo является Эндрю Бауэн (англ.)
• Имя персонажа это возможно отсылка к фильму 1986 года "Холокост роботов" Robot Holocaust (англ.) на сайте Internet Movie Database, там главного героя тоже звали Нео и речь тоже шла о сражении людей с машинами.

Ссылки

• Neo (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.cyberpunkreview.com/movie/essays/understanding-the-matrix-trilogy-from-a-man-machine-interface-perspective/#comments/ The Matrix Trilogy: A Man-Machine Interface Perspective] (англ.). Cyberpunkreview.com (4 февраля 2006). Проверено 3 июня 2011. [www.webcitation.org/65JofjPjD Архивировано из первоисточника 9 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Нео (Матрица)

Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.