Никко
Город
Показать/скрыть карты
|
|
Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 913 [whc.unesco.org/ru/list/913 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/913 англ.] • [whc.unesco.org/fr/list/913 фр.] |
Никко́[1] (яп. 日光 Никко:, букв. «солнечный свет») — один из старейших религиозных и паломнических центров Японии. Расположен в 140 км к северу от Токио. По состоянию на 1 мая 2006 года в муниципалитете проживало 93 568 чел. При площади ок. 1500 кв. км. это третий по протяжённости муниципалитет Японии.
Японские историки утверждают, что синтоистская кумирня действовала в Никко ещё в IV в. н. э. Как бы то ни было, в 767 году на вершине потухшего вулкана было основано святилище Футарасан. Его стены, а также старинный мостик через горную речку, выкрашены в ярко-алый цвет, символизирующий кровь.
Главная достопримечательность Никко — синтоистское святилище Тосё-гу — место упокоения великого полководца и государственного деятеля сёгуна Иэясу Токугавы. Рядом расположен мавзолей его внука Иэмицу. Эти сооружения расположены в роще огромных японских кедров и выделяются изобилием позолоченных деталей.
Город Никко входит в состав одноимённого национального парка с живописными горными видами, богатым форелью озером Тюдзэндзи и видом на 100-метровый водопад Кэгон. В Японии существует поговорка: «Не говори „великолепно“ (яп. 結構 кэкко:), пока не увидишь Никко»[2].
- Nikko Toshogu Yomeimon Kagura M4482.jpg
Никко Тосё-гу
- NikkoRinnoji5390.jpg
Риннодзи
- Nikko Futarasan Honden M3325.jpg
Футарасан
- NikkoRyuzuNoTaki.jpg
В национальном парке
- Suginamiki2.jpg
Напишите отзыв о статье "Никко"
Примечания
- ↑ Географический энциклопедический словарь: географические названия / Под ред. А. Ф. Трёшникова. — 2-е изд., доп.. — М.: Советская энциклопедия, 1989. — С. 338. — 210 000 экз. — ISBN 5-85270-057-6.
- ↑ 「日光を見ずして結構と言うこと莫れ」(Никко:-о мидзуситэ кэкко: то йу кото накарэ.)
|
Это заготовка статьи по географии Японии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| ||||||||
| ||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Никко
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
