Отбывание наказания Юлией Тимошенко

С 2011 по 23 февраля 2014 года Юлия Тимошенко отбывала наказание по приговору суда.

Резкое ухудшение здоровья Тимошенко в СИЗО

До ареста (5 августа 2011 года) Тимошенко отличалась завидной работоспособностью и физической формой. Например, в мае 2011 года папарацци опубликовали репортаж, как Тимошенко бегает кросс по воскресеньям — 10 км (три круга вокруг рощи в своём дачном посёлке).

Однако, начиная с первой недели после ареста — уже 15 августа 2011 года адвокаты Тимошенко заявили о появлении на теле Тимошенко кровоподтёков; и потребовали в суде допуска к Тимошенко личного врача, который взял бы кровь для анализа. 22 августа 2011 года депутаты от БЮТ (Бригинец и Павловский) заявили, что по мнению медиков, указанные кровоподтёки являются следствием отравления Тимошенко в тюрьме. 25 августа Тимошенко повторно подала суду ходатайство: «Я вас прошу, чтобы моя медсестра взяла у меня анализ крови… чтобы провести экспертизу в своей лаборатории».

Соратники Тимошенко считают, что болезни Тимошенко в тюрьме ― это результат её отравления. Поэтому тема «анализа крови» является главным требованием Тимошенко к властям:

• Омбудсмен Нина Карпачёва (№ 2 в списке «Партии регионов» на выборах в Верховную Раду-2006), побывав у Тимошенко, сказала, что состояние Тимошенко очень тяжёлое и что «Тимошенко требует, требует и умоляет ― взять у неё анализ крови».
• На съезде Европейской народной партии (эта партия имеет наибольшую фракцию в Европарламенте, членами партии являются руководители почти всех стран ЕС) 6-8 декабря 2011 года в Марселе была принята резолюция по Украине с требованиями: допустить к Тимошенко «комиссию врачей Евросоюза», в частности для взятия анализа крови.
• Дочь Тимошенко Евгения на съезде ЕНП 6 декабря 2011 года сказала, что власти уже более 4 месяцев отказывают её матери в анализе крови: «Боюсь, что эти пытки будут продолжаться, пока маму не убьют»; она также призвала ЕС ввести персональные санкции против «организаторов репрессий на Украине». После выступления Евгении — зал аплодировал стоя.

Здоровье Тимошенко начало ухудшаться в сентябре-октябре 2011 года: в сентябре она тяжело переболела ангиной. С конца октября Тимошенко уже не могла ходить из-за болей (комментаторы указывают, что подобные «нечеловеческие боли позвоночника» были у Ющенко в первые недели его отравления в 2004 году). 23 ноября 2011 года Тимошенко наконец-то обследовали в «Киевской областной клинической больнице № 1» ― магнитно-резонансная томография (МРТ) выявила у Тимошенко «межпозвоночную грыжу». Медработница больницы рассказала: «Она была такая измученная, мы едва узнали её ― даже страшно смотреть. Мы до сих пор плачем, когда вспоминаем. Она не могла идти. Два конвоира схватили её (под руки) и поволокли».

На встрече с президентом Польши Коморовским 28 ноября 2011 года президент Янукович заверил, что «Тимошенко будут лечить на уровне европейских стандартов» и пообещал внести изменения в «Уголовно-процессуальный кодекс Украины» (имеется в виду декриминализация статьи, по которой осуждена Тимошенко). Однако адвокат Власенко 29 ноября 2011 года заявил, что Тимошенко не оказывают медицинской помощи; у неё появились новые симптомы: «головокружение, у неё идёт кровь из носа, у неё немеет левая рука»; Власенко добавил: «живая Тимошенко Януковичу не нужна». Наконец, 30 ноября 2011 года Тимошенко перевели из камеры в медсанчасть СИЗО.

Политический резонанс «болезни Тимошенко»

6-8 декабря 2011 года депутаты БЮТ заблокировали работу парламента Украины (парламент не работал три дня) с требованием освободить Тимошенко, над креслом спикера они повесили транспарант «Янукович, не убивай Юлю».

27 ноября 2011 года, в день рождения Тимошенко — во Владимирском соборе Киева, и во всех церквях Киевского патриархата, в храмах греко-католиков и католиков Украины, прошли молебны за здравие Юлии Тимошенко. На площади перед Лукьяновским СИЗО был дан праздничный концерт популярных украинских артистов; на митинг пришли пять тысяч сторонников Тимошенко.

Все события вокруг Тимошенко — имеют большой резонанс в политике Украины и Евросоюза. По социологическим опросам, на начало декабря 2011 политическая сила Тимошенко впервые обогнала по рейтингу (правда, всего лишь на 1 %) «Партию регионов» Януковича.

Европейский парламент (1.12.2011) и съезд Европейской народной партии (7.12.2011) ― приняли резолюции по Украине, в которых сказано, что «условием ассоциации и зоны свободной торговли между Украиной и Евросоюзом» является: освобождение Тимошенко и предоставление ей возможности участия в будущих выборах. На съезде — лидер партии Вильфред Мартенс сказал: «Соглашение с Украиной (об ассоциации и свободной торговле) не может быть подписано, имплементировано или ратифицировано, пока не будет… освобождения Юлии Тимошенко и других политических заключенных».

Премьер-министр Канады обратился к БЮТ с предложением предоставить для Тимошенко «лучших врачей Канады»; с аналогичным предложением обратился «комитет Евросоюза по вопросам предупреждения пыток».

Суд над Тимошенко в медсанчасти СИЗО

8 декабря Тимошенко судили прямо в помещении медсанчасти СИЗО в течение 12 часов (по «делу ЕЭСУ 1996 года»), во время суда она лежала на кровати, ей кололи обезболивающее. Послы США, ЕС и «послы 24 стран ЕС» срочно встретились с омбудсменом Карпачёвой и заявили, что данный суд «не соответствует международным нормам судопроизводства»:

• омбудсмен Карпачёва пояснила, что в 2001 году украинский парламент изъял из «Уголовно-процессуального кодекса» часть 5 статьи 20, которая предусматривала проведение выездных заседаний, поэтому этот «суд в медсанчасти СИЗО» является незаконным; а также является грубым нарушением пункта 1 ст. 6 Европейской конвенции по правам человека.

Политики отмечают, что эти события делают всё менее вероятным подписание (которое намечено на 19.12.2011) «договора об ассоциации и свободной торговле между Украиной и Евросоюзом».

12 декабря 2011 года Тимошенко в Лукьяновском СИЗО посетил комиссар ЕС по вопросам расширения и европейской политики соседства Штефан Фюле.

Тимошенко внезапно потеряла сознание на два часа после «лечения»

6 января 2012 года около 22:30 Юлия Тимошенко потеряла сознание (после того, как выпила выданное ей тюремными врачами «лекарство от острой вирусной инфекции»). Кровяное давление упало до 60/40, сокамерница 20 минут звала на помощь и била в дверь, но никто не приходил, хотя дежурные находились в соседней комнате, а в камере Тимошенко установлено круглосуточное наблюдение и круглосуточно не выключают свет (Тимошенко неоднократно жаловалась на постоянно включённый свет). В течение двух часов Тимошенко приводили в сознание; об этом случае стало известно лишь 10 января, когда к Тимошенко допустили защитников. Тимошенко и её соратники расценили такое «лечение» как преднамеренное издевательство и запугивание.

Пенитенциарная служба Украины отрицала потерю сознания Тимошенко. На требование предоставить в парламент «видеозаписи с камер наблюдения», глава Пенитенциарной службы Украины Александр Лисицков заявил, что видео не сохранилось.

Следы побоев. Протестная голодовка Тимошенко в течение 20 дней

20 апреля 2012 года Тимошенко решили перевезти в железнодорожную больницу Харькова для лечения позвоночника. Однако Тимошенко отказалась от лечения, поскольку не доверяла приставленным к ней врачам. Тогда к ней была применена сила (прокурор Харькова признал применение силы при перевозке).

Лишь 24 апреля к Тимошенко допустили дочь и защитника, и Тимошенко написала заявление о том, как ей выкручивали руки, и нанесли удар кулаком в живот, от удара остался большой кровоподтёк. В качестве протеста Тимошенко объявила голодовку с 20 апреля, которую прекратила 10 мая — БЮТ, с самого начала акции, призывал Тимошенко прекратить голодовку. Несколько недель на площадях Киева, Львова, Донецка, Днепропетровска, Кривого Рога стояли палатки в которых, в знак солидарности, голодало около 30 человек. Тимошенко тяжело перенесла голодовку, на фотографиях, сделанных при посещении президента Литвы Дали Грибаускайте, видно, что Тимошенко стала очень бледной.

25 апреля Тимошенко посетил «эксперт омбудсмена Украины» и составил «письменное заключение о побоях». 26 апреля Тимошенко посетила омбудсмен Карпачёва; которая сфотографировала кровоподтёки от ударов на теле Тимошенко (левая рука и живот). В тот же день, в Киеве, омбудсмен Карпачёва продемонстрировала эти фотографии — на встрече с послами 27 стран Европы. Это событие вызвало большой международный скандал.

МИД России уже 27 апреля сделал заявление, в котором призвал власти Украины к гуманному обращению с Тимошенко. 29 апреля президент Медведев сказал по поводу инцидента:

• «когда на скамье подсудимых и в тюрьме оказываются участники президентской гонки, прямые соперники по политическому процессу, это, как минимум, вызывает огромное недоумение», «это бросает тень и на само государство, например, если говорить об Украине, и на тех, кто такие решения принимает».

А новоизбранный президент В. Путин предложил провести лечение Тимошенко в России: «Если Юлия Владимировна посчитает возможным и если власти Украины, наши украинские партнёры согласятся с этим, мы с удовольствием приняли бы Юлию Владимировну Тимошенко в России для лечения в любое удобное для неё и для властей Украины время, в любом лечебном заведении».

30 апреля заявление сделала госсекретарь США Хиллари Клинтон. Начиная с 27 апреля официальные заявления сделали многие страны Евросоюза, в частности:

• Отказались приехать в Ялту на саммит стран Центральной Европы (11-12 мая 2012 года) — президенты 15 стран (то есть президенты всех стран, кроме Молдавии и Польши), в том числе: Германии (Йоахим Гаук), Италии (Джорджо Наполитано), Австрии (Хайнц Фишер), Чехии (Вацлав Клаус), Венгрии, Румынии, Болгарии, Хорватии, Боснии, Словении, Черногории, Албании, Литвы, Латвии, Эстонии (Тоомас Хендрик Ильвес). В результате, саммит отменили. 11 мая президент Литвы (Даля Грибаускайте) приехала в Харьков, где посетила Тимошенко; а после, в Киеве, изложила Януковичу позицию Евросоюза относительно «бойкота президентов» и даже относительно возможной «изоляции со стороны ЕС» (встреча длилась 2,5 часа).
• Правительства ряда стран заявили, что не приедут на «украинскую часть Евро-2012»: Германия, Италия, Испания, Австрия, Швеция, Бельгия, Нидерланды (в том числе Королевский дом Нидерландов). Аналогичное заявление сделали генсек НАТО Андерс Фог Расмуссен, председатель Еврокомиссии Баррозу; президент «Футбольной ассоциации Англии» принц Уильям; комиссар юстиции Евросоюза Вивиан Рединг, а также ряд евродепутатов и представителей футбольных федераций. Призвали к бойкоту Евро-2012 на Украине: общественные деятели Франции; глава социал-демократической партии Германии Зигмар Габриэль; оппозиция Польши (Ярослав Качинский); коалиция оппозиционных партий Болгарии (Асен Агов). Против бойкота выступили президент Польши Комаровский и экс-президент Квасьневский. Вопрос о политическом бойкоте «украинской части Евро-2012» обсуждался на заседании министров иностранных дел Евросоюза 14 мая 2012 года, но мнения раскололись и никакого решения принято не было.
• Резкие заявления сделали комиссар Кэтрин Эштон (от имени ЕС), МИД Швеции. Канцлер Ангела Меркель и один из лидеров ХДС/ХСС министр окружающей среды Норберт Реттген — назвали власть Януковича «диктатурой». Сенатор Маккейн призвал поставить Украину перед выбором: пока будут репрессии, сотрудничество с Западом будет свёрнуто.
• 26 апреля председатель ЕНП Вильфрид Мартенс призвал Евросоюз «разработать и реализовать комплекс конкретных и решительных мер против украинских властей».

Две протестные голодовки Тимошенко в 2012 году

В 2012 году Тимошенко провела две «голодовки протеста» длительностью 20 и 17 дней :

• С 20 апреля по 10 мая — Ю. Тимошенко протестовала против её избиения при перевозке из тюрьмы в Харьковскую больницу. После голодовки она сильно ослабла и значительно потеряла в весе.
• С 29 октября по 15 ноября 2012 года — Ю. Тимошенко протестовала против фальсификации на парламентских выборах-2012, а её заявление в связи с голодовкой было направлено в первую очередь критиковало не власть Украины, а имело целью подтолкнуть пассивную оппозицию Турчинова, Яценюка, Кличка, Тягнибока к действиям по активному отстаиванию результатов выборов-2012. В частности Тимошенко призывала их — не принимать присягу в Верховной Раде и тем (согласно закону, который требовал наличие в парламенте 300 депутатов принявших присягу) добиться повторных выборов, уже без фальсификаций. Однако её требование поддержала лишь часть её соратников по «Батькивщине» (в частности, Киевская организация «Батькивщины» Юрия Одарченко, депутаты Сергей Власенко, Анатолий Гриценко) и партия «Удар» Виталия Кличко, а руководители «Батькивщины» (Турчинов и Яценюк) и «Свободы» (Тягнибок) вначале поддержали требование Тимошенко, но через три недели — прекратили борьбу за перевыборы парламента.

Отрывок, характеризующий Отбывание наказания Юлией Тимошенко

– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.