Пандья

Пандья — индусское государство во главе с одноимённым родом, испокон веков правившим южными областями Индии из окрестностей священного города Мадурай на территории Южного Тамилнада. О его существовании было известно ещё древнегреческому путешественнику Мегасфену, который приписывал основание рода дочери Геракла.

Государство Пандьев на протяжении своей почти 2-тысячелетней истории вело обширную торговлю с портами Индийского океана и держало в подчинении многие княжества Южной Кералы. Пандьи находились во враждебных отношениях с правителями Цейлона и вынуждены были постоянно отбивать нападения северных держав (Паллавы, Чалукья, Раштракуты).

В конце X-начале XI вв. Пандья вынужденно признали верховенство империи Чола, но при Джатавармане Сундара Пандье (правил в 1251—68) смогли восстановить былое влияние и даже распространить его на Цейлон.

«Золотой век» правителей Мадурая закончился в начале XIV века в связи с вторжением из Делийского султаната мусульманской армии под командованием перса Малика Кафура, который в 1311 году захватил и разрушил Мадурай. Последовавшие за этим завоевательные походы мусульман привели к падению государства Пандьев и основанию на его обломках Мадурайского султаната. До начала XVII века отдельные представители рода Пандья поминаются источниками в качестве мелких раджей.

Отрывок, характеризующий Пандья

– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.