Патрасское сражение

Патрасское сражение
Основной конфликт: Русско-турецкая война 1768-1774
Русская военно-морская карта Патрасского залива, место сражения указано надписью
Дата	26 — 29 октября (6—9 ноября) 1772
Место	Патрасский залив, Греция
Итог	уничтожение турецкой эскадры
Противники
Российская империя Российская империя Османская империя Османская империя
Командующие
Капитан 1-го ранга Михаил Коняев Капудан-паша Мустафа-паша
Силы сторон
2 линейных корабля 2 фрегата 1 шебека 2 поляки 224 пушки 9 фрегатов 16 шебек 630 пушек
Потери
1 офицер убит, ранены 1 офицер и 5 матросов 9 фрегатов 10 шебек более 200 человек

Патрасское сражение — морское сражение, произошедшее 26—29 октября (6—9 ноября по новому стилю) 1772 года в ходе русско-турецкой войны 1768—1774 годов в Патрасском заливе у берегов Греции. В этом сражении эскадра Михаила Тимофеевича Коняева Первой Архипелагской экспедиции русского флота разгромила турецкую «дульционитскую» эскадру.

События перед сражением

После разгрома основных сил турецкого флота в Чесменском сражении и активных действий русского флота в Архипелаге в течение 1770-1771 годов у Османской империи не было военных судов в Эгейском море, но оставались ещё суда на периферии — в Адриатическом море, Мраморном море, у берегов вассального Туниса. План турок на кампанию 1772 года заключался в объединении всех периферийных флотов в единую эскадру и дальнейшее уничтожение русского флота в Архипелаге. Наиболее значительной из турецких сил была так называемая «дульцинитская» эскадра, названая так по месту своего базирования — городу Дульциньо (современный Улцинь в Черногории) и состоящая из 47 фрегатов и шебек с артиллерией от 16 до 30 пушек, с транспортами, на которых находилось до 8 тысяч солдат. Второй крупной эскадрой Османской империи была Тунисская «барбарейская» эскадра, состоящая из 6 тридцатипушечных фрегатов и 6 шебек с 3 тысячами солдат.

Граф Алексей Орлов, получив информацию от разведки, отправил в разные стороны архипелага несколько эскадр с целью определить продвижение турецких флотов и не дать этим флотам соединиться.

В октябре 1772 года «дульцинитская» эскадра вышла из Дульциньо и направилась к Наварину, где рассчитывала взять на корабли десант из приморских крепостей Модон, Корони и Наварин до 4 тысяч человек.

Российское правительство в Петербурге решило усилить флот адмирала Алексея Орлова, действующий в Архипелаге. В мае 1772 года из Ревеля в помощь Орлову была послана четвёртая эскадра под командованием контр-адмирала Чичагова. В августе она прибыла в Ливорно, где Чичагов сдал командование капитану 1-го ранга Михаилу Тимофеевичу Коняеву.

Капитан Коняев со своей эскадрой крейсировал у берегов острова Китира, где 16 октября 1772 года встретился с эскадрой майора Войновича, который передал Коняеву приказ Орлова выдвинуться против «дульцинитской» эскадры турок.

Узнав, что капудан-паша (адмирал) Мустафа-паша со своим флотом из девяти тридцатипушечных фрегатов и шестнадцати шебек стоит в Патрасском заливе и поджидает из Корфу ещё 12 судов с десантом, Коняев принял важное решение: немедленно атаковать капудан-пашу. 25 октября, в час дня, подходя к цели, Коняев увидел турецкий флот. Но погода не позволила немедленно начать атаку. Отложили до следующего утра.

Силы сторон

Основные корабли	Пушки	Тип
Граф Орлов	64	Линейный корабль (парусный)
Чесма	74	Линейный корабль (парусный)
Св. Николай	26	Фрегат
Слава	16	Фрегат
Прочие корабли	Пушки	Тип
Модон	12	Поляка
Ауза	12	Поляка
Забияка	18	Шебека

В момент подхода к Патрасу в распоряжении Коняева были 2 линейных корабля («Граф Орлов» — 64 пушки, «Чесма» — 74 пушки), 2 фрегата («Святой Николай» — 26 пушек, «Слава» — 16 пушек), 2 «поляки» («Модон» и «Ауза» — по 12 пушек) и одна шебека («Забияка» — 18 пушек). Всего на русских судах было лишь 224 пушки.

У неприятеля было 9 фрегатов (по 30 пушек) и 16 шебек (на одних — по 30, на других — по 20 пушек). Всего в турецкой эскадре было до 630 пушек.

26 октября

Турецкий флот был в подавляюще превосходящих силах, но с первого же дня боев у Патраса, то есть с 26 октября, обнаружилось, что небольшая русская эскадра и управляется несравненно искуснее и сражается гораздо храбрее. Эскадра Коняева построилась в линию баталии (корабли и фрегаты), мелкие суда держались во второй линии под ветром боевой (это было сделано для того, чтобы турецкие суда не взяли на абордаж мелкие суда). Русская эскадра стала сближаться с неприятелем, не позволяя ему уйти в Лепантский залив под прикрытие своих крепостей. В середине дня Коняеву удалось отрезать от неприятельской эскадры один фрегат и две шебеки. На их уничтожение Коняев послал фрегаты «Святой Николай», «Слава» и шебеку «Забияка». После ожесточённой артиллерийской перестрелки вражеские суда попытались спастись бегством под прикрытие своих береговых батарей. Русские фрегаты преследовали их, постоянно обстреливая из погонных орудий. Вскоре открыли огонь турецкие береговые батареи, однако русским фрегатам удалось загнать неприятельские суда на мель, где они и были сожжены фрегатом «Слава».

На второй день (27 октября) пришлось ограничиться лавированием и наблюдением вследствие очень сильного северо-восточного ветра. Неприятель был усмотрен у самого берега под защитой двух крепостей. Сосчитаны были: 8 фрегатов и 14 шебек. Сражение пришлось отложить на следующий день — 28 октября.

28 октября

С утра 28 октября русский флот подошёл на близкое расстояние к неприятельскому флоту и двум крепостям на берегу. Турки открыли сильный огонь с крепостей и с кораблей. В 11.30 русские суда вступили в бой. Наглядно демонстрируют подготовку к бою записи шканечного журнала линейного корабля «Граф Орлов» с половины восьмого утра 28 октября. Вот кое-что из того, что записывал час за часом в этот день ведший шканечный журнал штурман Савва Мокеев:

10 час.

В начале 10 часа с обоих крепостей и с неприятельского флота начали производить по нас пальбу, но мы, несмотря на страсть оной, надеялись на своё мужество и на помощь всевышнего Бога, чем себя охотно побуждали дать баталию, а мы с эскадрою усиливали прийти к неприятелю в ближнее расстояние, дабы наши пушки удобнее их вредить могли.

11 час.

В исходе 11 часа и выстрелом от нас из пушки сигналом велено лечь на якорь и вступить в бой с неприятелем. Вся эскадра лавировалась и поворачивали каждый особо как им было способно, стараясь только о том, чтоб прийти на ближнее расстояние к неприятелю. Глубина по лоту 35—30—25 сажень, грунт — ил.

12 час.

В ½ 12 часа приблизившись мы к неприятельскому флоту от ближнего к нам неприятельского фрегата 2 кабельтова более не было, хотя «Чесме» и определено стать к крепости первой, но присмотря наш командующий, что на оной сделалось помешательство в управлении также и в парусах, и начала спускаться под ветер и надежды не предвидел от нея сделать успеха, но на место оной приказано от командующего заступить самим и на глубине 20 сажень ил грунт убрав паруса положили якорь… и начата от нас по неприятельскому флоту, лежащему к крепости и в крепость куда только было удобно действовать сильно жестокая пальба с левого борта с обоих деков ядрами книпелями и картечью брандскугелями, а с «Чесмы» и фрегата «Николая» также сильно, а фрегат «Слава» и шебека «Забияка», находясь под ветром под парусами ближе к эскадре, имели баталию с неприятелем куда их было можно с таким же успехом, что лучше ото всех желать не можно, а «Мадон» и «Ауза», будучи тогда вдали от нас, под ветром не имели случая биться, в исходе часа увидели мы от нашей с эскадрою сильной пальбы с неприятельских судов люди бросалися к воду и с великой торопливостью, иные съезжали на берег и по ним ещё более от нас пальба происходила и сшибли в 6-х стоящего фрегата безань мачту и зажжён от наших брандскугелей… А в неприятельском флоте на многих уже шебеках и фрегатах на ближних к нам спущены флаги и вымпелы, в которых мы палили и оных оказалось, что те неприятельские суда от нашей эскадры побеждённые сделались.

Находящиеся под ветром турецкие суда стремительно загорались. Стремясь уйти от огня русских кораблей, турецкий флот обратился в бегство. Бежавший турецкий флот пробовал укрыться под защитой береговых батарей. При этом манёвре некоторые суда турок сели на мель. Паника и пожары на кораблях турецкого флота не прекратились. Часть судов была покинута экипажами.

29 октября

Развязка боя, по существу уже решённого в пользу русских 28 октября, наступила 29-го. Около 13 часов лейтенант Макензи на вооружённой шлюпке был послан на брошенные неприятельские суда с приказанием привести их к русской эскадре или сжечь. Он поднялся на один фрегат, десантировавшиеся русские матросы сразу открыли огонь из его пушек по находившимся на берегу стрелкам. Тем временем были поставлены паруса. Макензи попытался шлюпкой стащить фрегат с мели. Однако это не удалось, и фрегат пришлось сжечь. Затем то же самое повторилось на другом фрегате, который тоже был сожжён. Другая шлюпка во главе с констапелем Сукиным сожгла ещё два фрегата и шебеку. С шебеки «Забияка» был сожжён один фрегат, а с фрегата «Св. Николай» — адмиральская шебека.

Вот как описаны эти события в шканечном журнале линейного корабля «Граф Орлов» за 29 октября:

1 час

В неприятельском флоте 8 фрегатов, из коих 1 горит, да 12 шебек. В ½ часа поворотили мы овер-штаг на левый галс, и посланы от нас на шлюпках вооружённых с карказами для зажжения неприятельских побеждённых нами судов констапель Сукин под защищением шебеки Забияка, а после лейтенант Макензи и при нём небольшая егерская команда и велено ему Макензи из неприятельских судов стараться привести к эскадре ежели можно, в 1 час поворотили мы овер-штаг на правый галс, тогда по нас с обоих крепостей и со стоящих при южной крепости флагманского турецкого фрегата, из шебек происходила пальба из пушек и от нас противу их столь сильно и скоро, что напоследок принудили неприятельские суда бой оставить, потом мы пошли к NW для отдаления от крепостей, потому что примечено имеющимся течением в Лепанский залив нас сильно дрейфует.

2час

В начале часа шебека Забияка, пришедши близко побеждённых неприятельских судов и для очищения берега, чтоб шлюпкам безопаснее было зажигать суда, палила на берег и по судам из пушек, сие сделать от командующего нашего приказано было и зажжено видно от Патраса стоящие во 2-х шебек 1 шебек из 4-х и 5-х фрегатов 2, в ½ 2-го часа отдали мы рифы и распустили брамсели, в 2 часа фрегат Слава подходил к неприятельским побеждённым судам-же и для очищения берега, дабы шлюпкам можно безопасно исправить дело, палил из пушек и видно было лейтенант Макензи приставал в 7-х к стоящему от Патраса фрегату и отданы были нашими людьми на оном марсели, потом, съехав со оного, Макензи и в 9-х к стоящему фрегату им зажжён, а в 8-х стоящей шебеке сам загорелся, а в 11-х стоящий фрегат, который ещё прежде шёл под парусами, почитали мы брандером, сам загорелся и, свалившись в 10-х стоящею шебекой и оная от фрегата загорелась-же, тогда-ж с фрегата Николай посланный барказ видно было приставал в 7-х к стоящему фрегату, а отъехав от оного к 2-й стоящей шебеки, которая от их загорелась, а в 1-х стоящий фрегат с шебеки Забияки видно посланным барказом зажжён.

Эскадра Коняева в этот день систематически громила артиллерией и поджигала брандскугелями сбившийся у берега, разбитый и совсем уже беспомощный турецкий флот.

Итоги сражения

К 4 часам дня 29 октября всё было кончено. У русских потерь почти вовсе не было. В общем же, 28 и 29 октября русская эскадра сожгла семь фрегатов и восемь шебек. Один фрегат успел втянуться в Лепантский (Коринфский залив), но был уже так повреждён, что на другой день затонул. Шесть шебек успели спастись бегством.

Все русские корабли уцелели. В русских экипажах потери были совсем ничтожны: убит лейтенант Козмин, ранены — капитан-лейтенант С. Лопухин и пять матросов на корабле «Чесма». На одной из шебек также был ранен матрос.

За мужество и мастерство в бою были награждены орденом святого Георгия 3-й степени капитан 1-го ранга М. Т. Коняев, орденом святого Георгия 4-й степени капитан 2-го ранга П. Аничков и капитан-лейтенант С. Лопухин.

Значение победы эскадры Коняева в Патрасском сражении на общий ход боевых действий на море достаточно велико. Самым главным итогом сражения стал срыв турецкого плана объединения «дульционистской» и «берберийской» эскадр, очень значительное ослабление «дульционистской» эскадры. После этого разгрома турки до самого конца войны больше ни разу не беспокоили русский флот, базирующийся в Архипелаге. У турок, конечно, ещё оставались боеспособные суда, потому что Коняев истребил только флот, стоявший у входа в Лепантский залив, а суда, которые этот флот поджидал и с севера, из Дульциньо («дульционистские»), и с юга, от берберийских берегов (от Туниса) — оставались ещё в распоряжении Порты. Но очевидная слабость турецкого флота по сравнению с русским заставила турок уклоняться от активных боевых действий на море до самого конца войны.

Ссылки

• [rusnavy.ru/d02/051.htm Патрасское морское сражение]
• [flot.com/publications/books/shelf/senyavin2/ush7.htm Тарле Евгений Викторович. Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг (1769—1774)]
• [www.navy.su/daybyday/october/26/index.htm 26-29 октября 1772 г. Патрасское сражение]
• [kliper2.ru/archives_b/archives_19/archives_19_3.html Клипер, Патрасское морское сражение 26 октября 1772 года]
• [wars175x.narod.ru/mp_1772patr.html План сражения при Патрассе. 1772.]
• [www.bse2.ru/book_view.jsp?idn=030297&page=234&format=html Введенский Б. А. Большая советская энциклопедия Том 32]
• [istrf.ru/51/ История русского флота. Принятие русского подданства Архипелагскими островами]
• [dlib.rsl.ru/download.php?path=/rsl01003000000/rsl01003551000/rsl01003551200/rsl01003551200.pdf Кротков А. С. «Русский флот в царствование Императрицы Екатерины II с 1772 по 1783 год» Санкт-Петербург, 1889 ]
• Лебедев А. А. У истоков Черноморского флота России. Азовская флотилия Екатерины II в борьбе за Крым и в создании Черноморского флота (1768—1783 гг.) СПб. - ИПК Гангут 2011 - 832 с. ISBN 978-5-904180-22-5

Отрывок, характеризующий Патрасское сражение

Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.