Принудительный труд венгров в СССР

Принудительный труд венгров в СССР в период после окончания Второй мировой войны известен в Венгрии под названием «маленький робот», венг. Málenykij robot — искажённое русское выражение «маленькая работа» (советские военные говорили венграм, что их забирают ненадолго, чтобы они выполнили «маленькую работу»).

Оценки и исследования вопроса

Среди венгерских историков данная тема находилась под негласным запретом вплоть до поражения ВСП на выборах 1990 г. Точное число направленных на принудительные работы неизвестно — по оценкам, всего в них участвовало до 600 тыс. человек, из них 200 тыс. гражданских. Из этого числа около 200 тыс. не вернулось на родину. Подобные мероприятия входили в более широкую систему использования принудительного труда граждан побеждённых государств в СССР.

Кроме того, не поддаётся оценкам число венгров, которые были депортированы в СССР из Трансильвании в результате изменения границ в пользу Румынии. В 1944 г. румынские власти обвинили многих венгров в организации «партизанского движения» и передали их в руки советской администрации. В начале 1945 г. в ходе «дегерманизации» все граждане Венгрии, носившие немецкие имена, были переданы советским властям в соответствии с Постановлением № 7161 Государственного комитета обороны СССР.

Военнопленные и гражданские лица

Из отдельных акций по депортации первой волны крупнейшая произошла в Будапеште. Предполагается, что маршал Родион Малиновский намеренно завысил в своих докладах количество военнопленных, взятых в ходе битвы за Будапешт, и включил в их число около 100 тыс. гражданских лиц, захваченных в Будапеште и пригородах. Первая волна депортаций охватила северо-запад Венгрии, на пути наступавшей Советской армии.

Вторая, более организованная волна имела место спустя 1-2 месяца, в январе 1945 г., и охватила всю Венгрию. Согласно Постановлению ГКО СССР № 7161, этнические немцы с оккупированных советскими войсками территорий, включая Венгрию, подлежали депортации на принудительные работы. Советские власти установили квоты депортации для каждого региона, и если реальное число немцев оказывалось меньше, квоту заполняли этническими венграми. Также в этот период депортации подверглись венгерские военнопленные.

Военнопленные и гражданские лица поступали в распоряжение Главного управления по делам военнопленных и интернированных (ГУПВИ) НКВД, со своей собственной системой лагерей, аналогичной ГУЛАГу.

Депортированных перевозили в грузовых вагонах в транзитные лагеря в Румынии и Западной Украине. Выжившие сообщают о высокой смертности в лагерях и во время перевозки по различным причинам, включая эпидемию дизентерии, плохую погоду и недостаток питания.

В СССР венгры были размещены примерно по 2000 лагерям. Большая часть этих лагерей была позднее идентифицирована исследователями: 44 лагеря в Азербайджане, 158 в балтийских республиках, 131 в Белоруссии, 119 на севере РСФСР, 53 в окрестностях Ленинграда, 627 в Центральной России, 276 на Урале и 64 в Сибири.

Политические заключённые

Третьей группой подлежащих депортации, в дополнение к военнопленным и гражданским лицам, были осуждённые советскими трибуналами за «антисоветскую деятельность». В их состав входили следующие категории:

• бывшие военнослужащие, служившие в оккупационных силах на территории СССР;
• члены полувоенной организации подростков Levente, служившие под конец войны во вспомогательных частях;
• высокопоставленные должностные лица и политики правой ориентации.

Лиц из указанных групп отправляли в лагеря ГУЛАГа чаще, чем в лагеря ГУПВИ.

В ходе десталинизации для выживших приговоры были отменены и около 3500 бывших осуждённых вернулись домой. Общее число депортированных в рамках данной группы оценивается членами организации венгров, прошедших ГУЛАГ (hu:Szorakész) в 10 тыс. человек.

Возвращение

В начале 1946 года правительство Ф. Надя начало переговоры о возвращении венгров на родину. Первая волна массовых возвращений произошла в июне-ноябре 1946 года, после чего возвращение было прервано до мая 1947 года. Последняя волна депортированных, числом около 3000 человек, вернулась только после смерти Сталина в 1953—1955 годах. Венгерские историки оценивают число возвратившихся в 330-380 тысяч человек, а погибших во время перевозки и в заключении — в 200 тысяч человек.

См. также

• Использование принудительного труда немецкого гражданского населения в СССР
• Остарбайтеры

Литература

• Imre Tatár, «Bánhidától Kijevig: egy volt munkaszolgálatos emlékezése a hazai táborra és a szovjet hadifogságra» (From Banhida to Kiev: memories of a former labor camp inmate of his time in a Hungarian camp and Soviet captivity), Hadtörténelmi közlemények (2002), vol. 115, issue 4, pp 1156-87.
• [www.springerlink.com/content/fnqmu79hj13gtmct/ Genocide or genocidal massacre?: The case of Hungarian prisoners in Soviet custody] Human Rights Review
• Венгерские военнопленные в СССР: Документы 1941—1953 годов. Moscow, 2005. ISBN 978-5-8243-0659-0  (рус.)

Отрывок, характеризующий Принудительный труд венгров в СССР

– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.